Взгляд Уорвика потеплел, он обнял юношу за плечи.
– Я люблю тебя, Джорджи. Всегда помни об этом. Небеса не даровали мне сына, но Провидение свело нас с тобой, и ты стал мне как сын. Не забывай этого, мой мальчик.
Он резко повернулся и направился к спуску к реке. Джордж, немного приотстав, коротко вздохнул. Он смотрел на Уорвика взглядом затравленного зверя.
Узкая каменная лестница спускалась к причалу. Здесь среди множества лодок, привязанных к кольцам набережной, покачивался вместительный ялик, под нарядным навесом с длинной, несколько потемневшей от сырости бахромой. Лодочник, маленький и круглолицый, с курносым безбровым лицом, дремал, забравшись под навес и закутавшись в плащ. Но едва только лодка качнулась под тяжестью Уорвика и его зятя, он мгновенно проснулся.
– Пошел вон! – сгоняя его с нагретого места под навесом, прикрикнул Джордж и тут же выругался, едва не потеряв равновесия.
Уорвик и Кларенс уселись на корме, маленький лодочник взялся за весла.
– Домой, – распорядился Уорвик, а затем внезапно спросил: – В чем дело, Джек?
Лодочник, не опуская весел, заплакал.
– Мой сынишка… Ох, милорд! Вчера, когда вы ушли, приходила моя жена. Сынок наш вчера помер.
Он глотал слезы. Уорвик смотрел на него.
– Почему же ты не ушел?
– Как можно?.. Я ведь на службе. Могу понадобиться.
Уорвик отвел взгляд.
– Отвезешь нас и три дня свободен. Думаю вам с женой лучше сейчас побыть вместе. И зайди к казначею. Скажешь, что я велел выдать тебе пять шиллингов.
На минуту весла замерли в воздухе. Лодочник неотрывно смотрел на графа, потом весла снова ушли в воду.
– Храни вас Бог, добрый господин.
Уорвик кивнул.
– Отчего умер твой сын?
– Одному Создателю это известно. Мало ли отчего мрут дети…
Уорвик перевел взгляд на воду. Позади пьяно хмыкнул Джордж.
– Вы балуете слуг. Зачем этому болвану столько денег?
Не оборачиваясь, Уорвик сказал:
– За преданность всегда нужно платить. Запомни это, мой мальчик, крепко запомни, иначе тебя ждет судьба твоего брата.
– К знатным лордам вы не столь расположены и не имеете привычки оказывать им помощь, не оговорив некоторых условий.
– Ты не столь глуп, Джордж, чтобы не понять, что лорд всегда хищник, который нуждается в кнуте и прянике. Простолюдин же – пес, который верен сам по себе, и его не жаль приласкать лишний раз.
Джордж промолчал, а Делатель Королей добавил:
– Этот парень когда-то в трудную минуту помог моей младшей дочери[6].
– Да-да, я знаю. Он, еще какой-то каменщик, которому пробили башку как раз перед нашим прибытием, да та здоровенная кривая шлюха, которой вы помогли открыть кабак у Лондонского моста.
– Не кабак, а гостиницу. Я уже давно хотел устроить в Англии хоть с десяток приличных постоялых дворов, таких как во Франции.
– У нас это не привьется. Да и цены в этой гостинице такие, к каким наша знать не привыкла.
Лодочник Джек молча налегал на весла. Он уже давно привык, что высокородные господа ведут свои разговоры, словно не замечая его. Его дело грести. Он был доволен своим местом. Лодочник Делателя Королей – это тебе не шутки! Все бы хорошо, да вот что-то посыпались на Джека всевозможные напасти. За два месяца его дважды обокрали, у жены случился выкидыш, а теперь вот младшенький умер. Может, и правду говорят, что Уорвик проклят и утащит с собой в ад всех, кто ему служит? Вот и приятель Перкен погиб, когда Уорвик уже вступал в Лондон. Правда, Дороти Одноглазая пока процветает, да и ему жилось бы вовсе не плохо, если бы не чертова дороговизна.
Он поднял глаза на графа. За спиной Уорвика исчезала в тумане громада Лондонского моста со всеми его двадцатью арками, лавками и кабачками вдоль парапета. И года не прошло с тех пор, как он, Джек, вот так же вез по Темзе дочь коронатора, нынешнюю принцессу Уэльскую, одетую в мужское платье. Подумать только! Они с Дороти не прогадали, оказав ей тогда помощь. Однако откуда же берутся все эти напасти, это дурное настроение, это предчувствие беды, наконец?
Он взглянул на своего могущественного господина. Ястребиный профиль Уорвика придал Джеку уверенности. «Нет, видит Бог, я не ошибся, примкнув к нему. Такие, как он, не проигрывают!»
Уорвик глядел на Лондон. Сквозь пелену дождя любимый город проступал серым призраком. Правый берег Темзы, где располагался Саутворк, уже нельзя было различить. Во мгле выступали лишь высокие колокольни Саутворкского собора и церкви Марии Заречной. Ближе был левый берег с его каменными ступенями у воды, откуда доносился гвалт прачек. На деревянных пристанях мокли рыболовы с удочками. Какой-то человек на песчаной отмели поил и купал лошадей. Над водой скользила чайка. Слышались плеск волн, хлюпанье весел, надрывающее душу гудение рожков из морских раковин на торговых судах, да откуда-то сзади долетало слабое эхо с корабельных верфей.
Уорвик поглядел вверх, туда, где над кровлями жавшихся друг к другу домов с островерхими двускатными крышами взмывала вверх громада собора Святого Павла. Он возвышался над всеми церквами Лондона, огромный, древний, потемневший от времени, с легкими готическими нервюрами, стрельчатыми окнами, зажатым между двумя стройными башенками главным входом и центральной башней, увенчанной плохо различимым сейчас из-за дождя острым шпилем. Собор не походил ни на один из виденных Уорвиком во Франции, и это почему-то радовало графа. Это был чисто английский храм, так же как Лондон был чисто английским городом, строптивым, гордым, богатеющим, несмотря на разорительную войну, – город, который мог и королям указать их место, который не имел, подобно Парижу или Толедо, королевской резиденции, а заставлял государей тесниться в Тауэре или в Вестминстере. Сити же не принадлежал никому, он был норовистый, как горячий конь, но именно таких и любил Уорвик, ибо чем труднее их обуздать, тем слаще победа.
Темза делала изгиб. Ее воды казались ржаво-сизыми. По реке сновали неуклюжие плоскодонки, нагруженные вязанками хвороста, сеном, жмущимися друг к дружке отощавшими овцами. Сквозь дождь на берегу были видны то украшенная четырьмя изящными башенками колокольня церкви Святой Бриджит, то набережные Фрайерса, то сады Темпл-Бара. Дальше, сразу за городскими воротами, белели стены большого францисканского монастыря, а затем начинался Стренд с великолепными усадьбами, парки которых спускались к реке.
Когда показались медная крыша и квадратные башенки нового особняка Савой, где располагалась резиденция герцога Кларенса, Уорвик приказал причалить. Однако задремавший было Джордж внезапно очнулся и схватил тестя за руку:
– С вашего позволения, сэр, я бы хотел сейчас отправиться с вами.
Он замялся на мгновение, но Уорвик понял и засмеялся:
– Что, Джорджи, боишься Изабеллы?
– Милорд, вы шутите! Всем известно, что я отлично переношу женские слезы. Но Изабель в положении… Будет лучше, если ей сообщат, что я с вами в Вестминстере.
Уорвик с улыбкой смотрел на зятя.
– Ты ведь любишь ее, Джордж. Зачем тебе таскаться со мной по всем этим ночным кабакам?
Кларенс отвел взгляд и пожал плечами.
– Человек несовершенен. Еще Куяций сказал: «Мulta sunt in moribus dissentanea multe, sine ratione»[7].
Уорвик захохотал.
– Латынь с похмелья!.. Да еще Куяций! Это забавно. Ладно, ладно, мой славный Джорджи. Я покрою твой грех. Греби в Вестминстер, Джек.
Уорвик был доволен тем, что Кларенс бережет супругу. Они кутили с зятем не впервые, и Уорвик знал, что Изабелла сердится на него. Но даже в мелочах граф оставался политиком и готов был пожертвовать семейным благополучием старшей дочери ради того, чтобы покрепче привязать к себе Кларенса. Он доверял Джорджу, но вместе с тем хотел постоянно иметь под рукой одного из Йорков. К тому же какой супруг не оставляет иной раз семейное ложе, чтобы пройтись по притонам? Так пусть уж лучше он делает это под присмотром тестя. Другое дело, что, как заметил Уорвик, Джордж стал чересчур часто заглядываться на других женщин. Видимо, этот брак не столь удачен, как полагали раньше. А ведь не уступи он в свое время просьбе дочери, она была бы сейчас замужем не за Джорджем, а за Эдуардом, и вряд ли он тогда служил бы своим мечом Ланкастерам. Да, и этот брак – его старшей дочери и второго Йорка – можно причислить к ошибкам Делателя Королей. Всего лишь раз он поддался чувствам и поступил как отец, а не как политик, и так промахнулся! Конечно, Джордж славный малый, но он не король. Изабелла несчастлива, а сам он, выдав младшую дочь, Анну Невиль, за Эдуарда Уэльского, намертво приковал себя к Ланкастерам, черт бы их побрал!