Галина Чередий - Кошка Зимы

– Скотина… – прошипела Варька. – Хоть знаешь, сколько стоят…

Вот так шипи, да, это, бл*дь, до смерти готов слушать.

– Пох*й. Сотню куплю и стану рвать, когда хочу.

Бесцеремонно сдвинул на самый край, потрогал лишь раз мягкие скользкие складочки, убеждаясь, что промокла, аж течет, и без предупреждения вогнал два пальца.

Варька задохнулась, разорвав поцелуй и ударившись затылком о стекло позади себя, а я зажмурился до искр, заскрипел зубами, чтобы не взвыть. Мне в нее надо! Надо ох*еть как. Не пальцами. Сейчас же. Потому что я кончу, кончу, просто глядя на нее такую, ощущая, какая она тугая, отзывчивая на моих пальцах, как в башку прицельно шарашит ее запахом.

Варька еще не опомнилась, а я уже рванул ремень и молнию, выпуская гудящий, как хренов джедайский меч, член наружу. И сразу, без реверансов и прелюдий вдавил головкой в ее скользкий ох*ительный жар. Ревел зверем на бесконечном выдохе, входя в нее по самые яйца.

Под конец Варька взвилась, тоненько взвизгнув, и укусила меня за плечо.

– Потише, бешеная скотина!

Но я не мог… я ничем не управлял. Знаю, что это позор для мужика. Быть вот таким животным. Обезумевшей хищной тварью, одержимой тупо жаждой спариться. Но только… по-о-о-охе-е-ер…. Даже знай сейчас, что моя Варька – самка, сука, богомола и откусит мою тупую башку, как только кончим, я бы и тогда не остановился. Жизнь и башка взамен на раз ей вдуть… да, считай, задаром!

Я себя потеряла. Снова. Вот только полыхала, задыхалась от жгущих ненависти и ярости, и вот они уже стали ничуть не меньшей по интенсивности похотью. Да-да, грязной, животной похотью, потому что чувственным желанием такое не назвать. Люди, желающие друг друга, не кусаются и не царапаются, словно обезумевшие звери. Не хватают до боли, до синяков. Это я еще успела осознать, хоть и не в силах была уже все остановить. Остановить себя. Но остатки моего агонизирующего разума, сообщающего мне о внезапной собственной низости, вышибло вторжением Зимы.

Ничего подобного прежде я не переживала. И в первый момент почудилось, что не выдержу. Никогда, даже в мой первый раз, присутствие в моем теле мужчины не ощущалось так запредельно интенсивно. Настолько, что я почти начала вырываться, стремясь хоть чуть-чуть унять эту распирающую боль внутри, но уже секунду спустя, как только он сам сдал назад, отступая, инстинктивно вцепилась в него, обвивая еще и ногами, потому что потерять эту болезненную наполненность показалось страшнее, чем терпеть ее. А потом «терпеть» почти мгновенно превратилось в «еще, немедленно». И вот тут я больше уже ничего не понимала и не пыталась, став просто обнаженными чувствами. От каждого свирепого, казалось, еще более глубокого, чем предыдущий, толчка Зимы меня швыряло в пространстве чистого огня. Как бы я ни цеплялась в него ногтями, ни впивалась зубами, ни обвивала до судорог в мышцах ногами, это ни капли не помогало. Я барахталась в диком урагане, испытывая небывалое, и валилась-валилась или взлетала. До тех пор, пока воздуха совсем не стало, тело завибрировало, затрясло, выгнуло, в голове полыхнуло под его гортанное «да-да, давай, кошка моя… не могу больше».

И уже отстраненно воспринимала, как он подхватил меня с подоконника, вжал в стену спиной и начал вколачиваться с такой силой, будто хотел разрушить. Несколько секунд – и мое плечо обожгло болью от его укуса, сквозь который он стонал и рычал совсем не по-человечески в мою кожу. Он и так меня разрушил. Зверь в человеческом облике, непонятно как добравшийся до низменного, животного во мне, принудительно вытащивший его на свет божий и им воспользовавшийся в свое удовольствие.

Отрезвление наступало стремительно. А с ним и прежняя ярость с ненавистью и отвращением в придачу. К нему. К проклятому Зиме, что теперь обнимал меня так… что я опять начала задыхаться. Но уже по-другому. От омерзения. Даже к тому, как он дышал сейчас. Как касался без остановки губами моего мокрого от пота виска. И шептал какую-то ересь. «Варька-Варька-Варька… девочка моя хорошая… кошка моя сладкая… овечка нежная… чуть не сдох ведь…»

К себе, за то, что позволила… вот такое. Что сдалась. Не сражалась за свое человеческое достоинство до последнего. Дала отыметь себя, как последнюю потаскушку, прямо на лестничной площадке. По сути, где поймал, там и…

Его сперма стекала по моему бедру, быстро охлаждаясь, и меня передернуло.

– Отвали! – Непонятно и откуда силы такие взялись, чтобы оттолкнуть его здоровенную тушу. Да так, что он чуть не рухнул на спину в своих все еще спущенных штанах и едва успел неловко ухватиться за перила.

– Сдурела?

– Урод! Да как ты посмел? – Я шагнула и скривилась от липкости и скользкости между бедер. Ну хоть капля мозгов у этого козла есть, и в меня он не кончил. – Подонок! Подходить больше ко мне не смей! Никогда!

– Варька, да какого ты опять… – Он рванулся ко мне, я от него вверх по лестнице.

– Пошел к черту! Насильник проклятый!

– Да чего несешь? Ты же сама… – Он замешкался, застегиваясь, и это дало мне фору.

– Нет! Ни за что! – я вопила уже чуть не истошно, несясь от него прочь по лестнице. – Я тебя посажу! Тварь! Ублюдок!

Он почти схватил меня, но я успела захлопнуть дверь перед его носом.

– Варька, да кончай ты психовать! – грохнул он кулачищем в хлипковатую дверь. Не факт, что устоит, начни он колотить всерьез. – Я же правда хочу все всерьез с тобой! Давай по-людски все. Ты мне… тянет меня к тебе, короче.

– А меня от тебя тошнит!

– Брехня! Я, по-твоему, тупой или не понимаю, когда баба… когда ей… открывай! Какого хера мы тут весь подъезд развлекаем.

Господи, а ведь и правда. И до этого наверняка кто-то мог услышать. Ну вот, теперь все будут в курсе, что в дом вселилась шлюха, что дает каждому, кто схватит, прямо на лестничной площадке. Спасибо тебе за это, скотина!

– Убирайся! Катись в ад! Иди к черту! Не подходи никогда! Сдохни вообще, тварь! Ненавижу тебя!

– Чокнутая! – грохнул он еще раз в дверь. – Ты сама разберись, чего хочешь. Сама ведь…

– Нет! С тобой – ни за что! Лучше умереть. Ты меня изнасиловал!

– Варьк, ну ведь неправда это.

– Проваливай!

– Ну и пошла ты! Дура! Я свое получил. И ты тоже. Как готова будешь это признать – дом напротив, квартира восемь. А хорьков своих сюда водить и не пытайся. Будет что и с этим, поняла?

– Да как ты смеешь?!

Но ответом мне были только удалявшиеся шаги.

Я уткнулась лбом в дверь, осознавая, что вся трясусь как от холода. Ноги подгибались, легкие горели, резко затошнило.

Я проковыляла в ванную, радуясь, что хоть брата нет и он не стал свидетелем моего позора, и еще больше, что он снова не пострадал, столкнувшись с этим психованным. Включила воду и провела по бедру пальцами, собирая размазанную там сперму. Уставилась на поблескивающую влагу, кусая губы. Ведь даже не заплачешь теперь. Этот гад Зима же прав. Я ему сдалась, потому что сама этого хотела. Неосознанно. Хотела, чтобы меня зажал и поимел на лестнице отморозок, что недавно избил чуть не до полусмерти моего друга? Что не так с моей головой? Как я могла хотеть этого? Еще и испытать оргазм. Да какой! В животе тянуло от небывалой глубины недавних грубых проникновений, между ног саднило слегка, но при этом по всему телу будто пролегли все еще поющие в отголосках пережитой горькой эйфории струны. Никогда, даже в лучшие чувственные моменты моей жизни, не случалось такого. Нежеланное удовольствие плескалось в теле, как вода в замкнутом сосуде, омывая-облизывая его стенки и все содержимое, и совсем не стремилось утихать.

Садясь в ванную, я зашипела от легкого жжения и скрипнула в гневе зубами. Ведь за первым дискомфортом опять изнутри лизнуло отзвуком ощущений. Даже волоски на коже встали дыбом.

– Ненавижу тебя! Ненавижу тебя, гад! – прошипела я, начав нещадно натирать кожу мочалкой. Задела грубой тканью сосок и чуть затылок не отшибла, так дернуло всю. – Ненавижу-у-у-у! Тебя, дура похотливая, ненормальная Варька, ненавижу!

Вот так и становятся настоящими шлюхами, да? Не такими, что ради денег. Что ради удовольствия вешаются на кого попало, сами к мужикам пристают. Те же наркоманки, только их наркотик – секс. И им вот так же все равно, где их… Кто. Даже если это такой, как этот Зима. Зажал, взял, что хотел, ушел. Ладно, я прогнала. ХПотому что клянусь, не прогнала бы – и он продолжил бы как ни в чем не бывало. Серьезно он хотел. Гопник чертов. По-серьезному у таких, как ты, – это как? Являться и пользовать когда вздумается?