Галина Чередий - Кошка Зимы

Шипя сквозь зубы, которые чуть в пыль не стирал, перекатился на бок и стал подниматься с пола вместе с все еще бессильно всхлипывающей Варькой. Нижний у*бок стоял насмерть. Каждое касание к головке, которых никак было не избежать, хреначило мне по нервам, провоцируя красные вспышки в глазах. А я почти кайфовал извращенно от этого мучения. Точно как те психованные фанатики, что сами себя в кровь хлещут, чтобы прощения грехам вымолить. И при этом языком елозил по губам своим, собирая остатки вкуса. Я до Варьки баб там не пробовал. И ее почему – не знаю. Компенсацией какой-то, мать его, что ли, это почудилось долбанутой. Я ее вот так, а она пусть меня. Око за око. Дебил, бля. Не вышло никакой компенсации. Вместо нее дикая херота какая-то. Потому что я теперь точно знаю, что еще хочу. Вот так же. Чтобы ртом. Туда. Языком. Чтобы текла по нему. Кончала. А у меня башню отрывало. От вкуса. От мокрого, скользкого по всей морде. От того, как там все сжимается. Пахнет. П*здец просто как. Возбужденная женщина всегда пахнет так, что в мозги шибает. Но Варька… ее где ни нюхай – сам не свой становлюсь. С первого дня меня носом к ней прямо притягивало. А теперь все. Конец мне. А ведь как ржал с Крапивы, когда случалось вместе порнуху смотреть еще до армии. Его, бедолагу, аж подглючивало и примораживало, когда там мужики бабам лезли пилотки ртом полировать. Я сам и еще пацаны дурные, что с нами зависали, тогда сразу фукать начинали и рожи брезгливые кривить. И вот самого с первого раза-то как приморозило, хер уже когда отморожусь, по ходу.

Я стряхнул с ног болтавшиеся на лодыжках спортивки и понес Варьку в спальню. Уложил к стене. Прекрасно осознавая, что продолжаю себя натурально пытать, лег с ней рядом. Она глаза тут же открыла и села резко. Я за плечо схватил, укладывая обратно.

– Тихо, нормально все.

Ни хрена у нас не нормально. Но жить как-то дальше надо. Вместе.

– Пусти! – дернулась она, но вяло.

– Уже, сказал, Варьк. Хорош.

– Ты… – полоснула она по мне глазищами зелеными вроде гневно, а в них все равно еще поволока кайфа.

Хоть как ты бесись, хоть как я себя гондоном последним костери, а было это ох*ительно. Я невольно опять губы облизал и зубами скрипнул, потому что промежность прострелило.

– Знаю, – перебил ее, враз осипнув, – скотина, мразь, насильник и как его там? Деградант. Только все равно ложись и не рыпайся.

– Я не буду с тобой… не хочу!

– Хочешь. Но я не полезу, Варька. Сама.

– Черта с два!

Посмотрим.

– Кто я, по-твоему, чтобы после такого…

По-моему? Раньше таких, как ты, небось, ведьмами звали. Или там какой-нибудь погибелью сладкой. Вот ты она моя и есть.

– Так поступать с людьми нельзя! – не унималась она и лежа.

– Нельзя.

– И я не виновата в том, что ты такой!

Не виновата, конечно. Не виновата, что меня на тебе клинануло намертво. Не виновата, что такая – мне не вздохнуть, когда смотрю. А как не могу видеть, так словно кто меня к тебе за нервы вместе с кишками тянет. Как так случилось – уже и думать задолбался. Чтобы толком-то и знать не знаешь человека, а без него и не жив как будто. Необъяснимая фатальная х*йня.

– Нет, но это ни хрена не меняет. Бегай – не бегай, ты со мной застряла.

– Иначе брата моего этим мерзавцам сдашь?

– Иначе за*башу любого, кому рядом тереться позволишь.

Не пугаю. Правду говорю, как есть. Так чувствую.

– Ненавижу мат!

А я так-то обычно базар легко фильтрую. И себя контролирую. На женщин не бросаюсь. Языком им между ног не лезу. От стояка непроходящего не загибаюсь. Всегда, когда тебя рядом нет.

– Учту. Но факта не меняет. Будешь гулять мне назло – тебя трогать больше не буду, но любому твоему е… любовнику конец. Смирись.

– Да ни к кому я не ходила, идиот! – повернулась она ко мне, выдохнув гневно прямо в губы. Пытаешь? Хер с ним, давай, стерплю. – Я на работе была! Мало мне этого козла Тиграна, так еще и ты! Ненавижу всех мужиков! Ненавижу-ненавижу!

– Тш-ш-ш! – рыкнул я, поднимаясь на локте, чтобы хоть чуть дистанцию создать. Потому что уже почти вшторило опять. Слов ее почти не слышу, в черепушке только и горит, как переворачиваю Варьку на спину и под себя подминаю. – Тормозни ненавидеть и внятно давай. Какой такой Тигран и что на хер за работа по ночам?

– Обычная! В ларьке! Мне жить на что-то надо.

– Варька, ты *бнутая, скажи? Тебя брат под таких п*доров подставил, а ты на ночную работу в ларек поперлась? Да я за эту ночь у себя в мозгах тебя уже раз десять похоронил, дуру безмозглую! Во всех видах мертвую представил!

А еще трахающуюся со всякими… Вот же овца ты, гадость белобрысая!

– Не смей орать на меня! – огрызнулась я вяло. Хотелось гордо и давая понять всем видом, какое он похотливое ничтожество, недостойное прощения, но выходило как-то не то. Сложно корчить из себя несгибаемую «ты мне не ровня и вообще примитивное животное» стерву, когда лежишь голышом практически полностью под ним, нависающим так, будто только повод дай – и снова жрать, творить непотребства кинется. Про то, как тяжело отыскать в себе мнимое ребро жесткости после оргазма, каких у меня в жизни не бывало, я просто и думать не стану. И про то, что мягкие, постепенно затухающие потягивания внутри отправляли по моим телу и сознанию волны сладости, в которых я тонула. Какие уж тут эффектные позы и возражения. Особенно выступления про примитивных похотливых животных. Так-то единственной получившей удовольствие была сейчас по факту я. Господи, как опять так у нас, мягко скажем, причудливо-то вышло? С чего все началось и куда в итоге заехало. И как мне к этому относиться? Стоит мне считать себя эгоистичной, потому что мне уже хорошо, а Зима-то до сих пор ни с чем?

– Да я тебя, заразу, придушу однажды. – Даже в шепоте Артема то и дело пробивались звериные порыкивания. Вот только сейчас, когда он терся носом о мой висок, шумно вдыхая, больше походило на интенсивное мурлыканье, а не на угрожающий рык. – Доведешь до греха. Придушу и сяду. Нет, ты реально не сечешь, как подставиться могла?

– Что? – Я моргнула, внезапно осознав, что его голос и ритм дыхания вгоняют меня в странное состояние. Расслабляют. Выключают способность злиться. Хотя, может, дело опять же в пережитой только что эйфории. Навязанной этим мерзавцем. Но от этого бешеным удовольствием она переставать ощущаться никак не хотела. Односторонним.

– Блин… хорошо, для ду… личностей, жестко тупящ… незнакомых со всеми обстоятельствами и не всасы… не улавливающих возможных осложнений, объясняю: твой брат облажался эпично, просрав товар на весьма серьезную сумму, и владельцами которого являются очень-очень-очень, вот прямо, сука, очень хуе… плохие ребята.

– Прямо уж хуже тебя, – не сдержавшись, буркнула, хоть в душе и понимала, что не права.

– Да пиз… намного хуже, кошка.

– Не называй меня так, – возмутилась, чуть пихнув его в плечо.

– Не веди себя так. – Конечно, он и на миллиметр не сместился.

– Как «так»?

– Как еб… непредсказуемая на всю голову.

– И в чем же, по-твоему, заключается мое такое поведение? И вообще, прежде чем говорить мне подобное, не хочешь о своем поведении поразмыслить? Я, в отличие от тебя, на людей не бросаюсь, женщин не преследую и не насилую.

Дабы придать больше веса своим словам, я еще и повернулась к нему спиной. Неудачная идея.

– Если бы ты так делала, дела мои были бы совсем ху… невеселыми, – хмыкнул Зима, прижавшись сзади, отчего то, что получила тут разрядку исключительно я, стало еще более чем очевидно. И от этой здоровенной, ритмично пульсирующей точно в ложбинке моих ягодиц очевидности в моем животе начало мягко потягивать и снова греться.

– Что? – не уловила я смысла.

– Я имею в виду, если бы ты интересовалась не парнями. Вот тогда для меня дела были бы совсем плохи.

– То, что я интересуюсь парнями, никак твоих шансов не повышает. Потому что повторюсь: неандерталец, бросающийся с кулаками на каждого встречного и пытающийся, образно выражаясь, утащить девушку за волосы в свою пещеру и присвоить, не привлекателен для меня изначально.

Очень бы хотелось мне иметь в этом вопросе единство с моим телом и инстинктами. Особенно с инстинктом размножения. Ибо наверняка именно он сейчас настойчиво подкидывал мне безумную идею взять и прогнуться в пояснице, потираясь об Артема.

– Я не бросаюсь с кулаками ни на каких встречных, если они не лезут лизаться к тебе. Тебя я к себе не тащил, а предложил перебраться ко мне в целях твоей же безопасности.