Галина Чередий - Кошка Зимы

– Приказал, – упрямо возразила я.

– Да, бл… – раздраженно выдохнул он, и бедра его, видно, неконтролируемо дернулись. Я почувствовала, а еще и как будто увидела, как массивная головка скользнула по моей коже, оставляя там мокрый след. И вздрогнула, силясь не выдать себя невольным сжатием ног. – Проявил настойчивость. И если уж говорить о пещерах, то ваша с братом хата куда как больше на нее тянет. Но речь не о том, башку мне не задуривай, и так с тобой… – Он со свистом, переросшим в глухой стон, втянул воздух у моего плеча. – Мы начали с того, что ты ни хрена не осознаешь, в каком положении сейчас находишься. – О, это я-то не понимаю? Да мое положение для меня понятней некуда, а вот как раз отсутствие отторжения… вот где непонятности начинаются. – До тебя должно дойти, Варька, что все не шутки и дальше на какое-то время может стать совсем ху… плохо. Ты не можешь просто взять и пойти куда-то шататься без меня.

– Да не шаталась я! – спасаясь об безобразия, что все больше разыгрывалось внутри, я попыталась чуть сдвинуться вперед. Напрасно. У чертова Зимы, похоже, тоже срабатывали инстинкты. И основной, судя по всему, преследования. Мое небольшое смещение спровоцировало то, что он уже откровенно впаялся в меня сзади, да еще и простонал, будто от боли мучился. – Сказала же – работала.

– Ночью? – он потерся губами о мою макушку. – В ларьке?

– Да. А что такого?

– Ты и ларек. – Его пальцы скользнули от моего плеча по боку и до бедра, прослеживая изгиб тела. – Неувязочка.

– Вот только ты-то еще не начинай, как Кир! – собравшись с духом, я толкнула его руку с бедра.

– Что не начинать? – вернул он обратно наглую конечность и умостил ее на этот раз на моем животе. Растопырил пальцы, и один очутился на лобке в непосредственной близости к…

– Внушать мне, что быть чьей-то содержанкой или вообще продажной женщиной куда как престижнее, чем торговать в ларьке. – Я затаилась, понимая, что лежу как в ловушке. Дернусь вперед – и его палец скользнет между половыми губами, добираясь до места уже откровенно возбужденной пульсации. Подамся назад – и притрусь ягодицами к его члену, хотя и так куда уж ближе.

– Твой брат – долбоё… дебил. Это уже официально мной установленный факт. Но вот работа в ларьке однозначно не для тебя. Не сейчас уж точно. И тш-ш! Выдохнула! И прежде чем заводить свою шарманку, какая я скотина и тобой помыкаю, представь, насколько просто было бы тебя вытащить из этого скворечника ночью кому угодно, в том числе и барыгам, которым брательник твой задолжал.

Нет, ну это же… сколько можно! Я схватила его за запястье и опять откинула его наглую лапищу. На этом мой запал и пропал. Без его прикосновения было хуже, чем с ним.

– Да с какой стати! Там улица, люди ходят все время… – промямлила я, на самом деле возражая из чистого упрямства. Что-то Тиграна, собравшегося там зажать меня, наличие прохожих и других торговцев нисколько не смущало. И это так-то белым днем уже.

– Варька, ну что ж ты такая бестолочь наивная у меня? Да никто бы не вписался за тебя! Они бы тебя порвали всю там, и никто слова бы не сказал.

Конечно же, его рука вернулась. Сначала на талию, а потом и к прежней позиции.

– И что же мне теперь ходить к тебе пристегнутой? И откуда мне знать, что ты в состоянии защитить меня, если они такие звери, по твоим словам?

– А у тебя защитники прям в очередь еще выстраиваются?

У меня был пока всего один. А теперь нет, твоими стараниями.

– Ну что ты сопишь, Варьк?

– Размышляю, как жить мне теперь.

И, например, как мне заняться с тобой сексом, но сохранить лицо. В смысле не выйти из образа. Чтобы ты не возомнил себе… ничего там. Если не всякие обстоятельства, то я с тобой ни за что! Да.

– Нам.

Я проигнорировала его поправку.

– Сколько это, по-твоему, может продлиться?

– Вопрос не по адресу. Столько, сколько твоему брату будут помнить его долг.

– А мне все это время следует существовать как твоему домашнему питомцу? Потому и кошка, да? Что и кормить, и содержать меня будешь? Не без оплаты, само собой, с моей стороны.

Прозвучало именно так, как надо. Стервозно и четко давая понять, как меня тяготит находиться с ним. Правильно, но отчего-то с привкусом мерзости и лицемерия.

– А тебя, смотрю, п*здец как вставляет от роли страдалицы, да?

Так, я, похоже, Артема достала. Руку он убрал и отстранился, ложась на спину. Дышал рвано, и этот звук отчего-то будил во мне чувство вины. А должен бы лучше здравомыслие. Что сообщило бы мне, что оставлять своего единственного, как ни выделывайся, покровителя неудовлетворенным весьма чревато. Надоест ему ко мне подъезжать и так и эдак – и пошлет. И останусь один на один со всякими отморозками, да еще и брата убежища лишу.

И вот, следуя исключительно доводам этого самого здравомыслия, я и повернулась к Артему. Осторожно положила ладонь в центр его груди. И его мышцы сократились, как будто я его током ударила. Зиму прямо подкинуло на кровати.

– Варьк! – рыкнул он предупреждающе-угрожающе, не накрывая, а, скорее уж, прихлопывая мою кисть к месту. – Не играйся! Мне сегодня тормозить уже нечем.

Сказать ему что-то было бы для меня уже перебором. Поэтому я просто потянулась к его рту, практически заползая на этого слоняру. И Зима встретил меня на полпути, рванувшись навстречу так резко, что первый контакт был вспышкой боли.

Ну что за баба, а! Погибель, мука мученическая и сладость запредельная. То в прорубь с ней и камнем на дно, то вмиг в пламя адово, в котором вечно горел бы и еще жару добавить выпрашивал.

– Прости! – выдохнул рвано, поймав вкус соли от поцелуя, одновременно загребая Варьку прямо всю и затягивая окончательно на себя.

Она проехалась животом по моему гудящему, что то пламя от газового резака, стояку, и я дернулся, инстинктивно вскидывая бедра. От этого наши рты снова столкнулись-врезались и соленого стало больше.

– Прости-прости! – захрипел я. Да что ж за варвар неуклюжий! Все калечу ее, мелкую, хрупкую…

– Заткнись! – выдохнула Варька в мои губы, вгоняя ногти в кожу головы, нисколько не жалея и даже подтягиваясь еще выше и пытая мой готовый спустить член новым давлением и трением.

Моя кошка бешеная сама впилась в мой рот, нагло, пользуясь тем, что сверху, требуя отдать ей всю инициативу. Сучка, как же ты целуешься, душу из меня заживо пьешь, до дна сушишь! Всего сразу расшатывает, не тебя хватаю, жму, а держусь, чтобы не унесло хер знает куда, в какую бездну, безвозвратно. И не бездны этой я боюсь, а что, пока валиться туда буду, ты исчезнешь. За мной туда не упадешь. Это я ведь уже все, пропащий. Ты меня собой убьешь, похоронишь и дальше пойдешь. Но пох*й. Убивай.

Я замычал, загребая пух лебяжий волос ее, потянул за них, отрывая от своего рта, схлопотав за это новые сладко-острые уколы когтей кошачьих на голове и шее. Шипя от боли-ласки, набросился жадно на ее горло, ключицы, вылизывая, кусая и снова облизывая. Стиснул второй лапой ягодицу, удерживая ее намертво прижатой к себе, целовал-нажирался досыта. Ни хера! Моя похоть к Варьке что бездонная яма-утроба. Чем больше кормишь-закидываешь туда ее вкуса, стонов, дрожи, тем голодней она, сука, ревет. Мочи не было уже одними поцелуями обходиться. Согнул колени, толкнулся бедрами, проезжаясь членом, зажатым между нами, раз, и еще. Головка, из которой уже ручьем течет, где-то у ее пупка, об основание трется ее жаришка мокрая насквозь. Глаза зажмурил до искр, чтобы не кончить. Сдал по максимуму назад и снова зубами заскрипел, когда уткнулся точно куда надо. Шелково, мягко, сладко, а мне это что пытка адова. Потому что чуть вперед – и все, в ней.

Потянул снова Варьку за копну ее кучерявую, в лицо заглянул. Глаза прикрыты, пьяные-пьяные. Губы распахнуты в жадном ожидании, жрать их мне – вовек не нажраться. Дышит часто, со стонами и тихими всхлипами, будто вот-вот – и заплачет, прося о новом поцелуе. А ведь знаю уже ее. Она скорее укусит, ногтями полоснет, чем заплачет-попросит. Тащусь от нее, сил нет как!

– Да? Варьк, да? – прохрипел, понимая, что хоть что она ответь, мне уже п*здец.

«Да» скажет – и меня по ней, первый раз согласной добровольно, размажет окончательно. Собирать будет потом нечего. А если «нет»… уже ведь не остановлюсь. Я ведь не сбрехал ей. Мне тормозить уже нечем было и до того, как сама дотронулась. А уж после первого же поцелуя все к *беням сгорело. И тормоза, и предохранители и, сука, совесть любая с понятиями человеческими. Подомну, оттрахаю все равно. Назад дороги нет. Во всех смыслах. Ведь последней капли мозгов хватает на понять: на этот раз прощения от Варьки не будет. Его у меня и так-то, по сути, нет, но теперь… Да только ни хера это не меняет. Скажи «да», кошка проклятая! «Да», овечка ты моя любимая! Ну!