Галина Чередий - Кошка Зимы

– Помалкивай, кошка моя, – огрызнулся он, хмурясь так, что брови сошлись до переносицы.

Я и примолкла, скрутившись поуютнее и обняв покрепче. Не факт, вообще-то, что я идти смогла бы сама, не подвывая и не хватаясь то за спину, то за живот на каждом шагу. Что-то не помню, чтобы при месячных меня когда-то так разбивало. Но никогда прежде мне и не случалось пережить череду таких вот потрясений, чтобы в итоге оказаться перед перспективой потери внезапно любимого человека с последующим обещанным адом для меня. Мамочка моя, с лету влюбившаяся и разума лишившаяся, твоя дочь-то ничем не лучше. Влюбилась ведь, влюбилась, точно как та кошка, в сильного, наглого, теплого, нежного, грубого, в того, что присвоил без спросу, вот так на улице увидел – и все. В Зиму моего. Влюбилась. Да так, что хоть кричи теперь.

Как только Артем поставил меня на ноги в квартире, я почувствовала, что мне нужна прямо-таки экстренная эвакуация в ванную со срочной сменой прокладки. Туда я и ломанулась, предварительно вильнув в спальню, поскольку моя сумка с запасными средствами так и осталась в зале. А Зима за мной по пятам.

– Ты что! – возмутилась я, когда он ввалился в ванную следом. – Выйди!

– Да счаз! А ты мне тут в обморок брякнешься? Варьк, не дури, ну чего я у тебя еще не видел.

– Такого не видел! И нечего смотреть тут!

– Да твою же… – он отвернулся, но никуда не ушел. – Делай свои дела. Выгнать меня не выйдет, и не пытайся.

Я смирилась. Из ванной мы вышли в обнимку, а в зале Зима плюхнулся на диван и притянул меня к себе на колени.

– Варьк, нам точно в больничку не надо? – пробубнил он в мою макушку, спеленывая своими сильными руками всю.

– Не надо, не надо нам в больничку. – Она нам не поможет, если… Вот теперь, когда уже мы наедине, я в коконе его тепла и заботы, и накрыло окончательное понимание грозящего нам. Осознание неминуемой близости потери или жизни в постоянном, ежесекундном страхе за того, кто дорог. Я вцепилась в него, чуть ногти себе не ломая, всю вмиг заколотило, на горле как обруч сжался, душил. – Тёмочка, а давай уедем, а? Пожалуйста! Или продадим эту проклятую квартиру, деньги им отдадим. Кир согласится, честно!

– Варьк…

– Послушай-послушай-послушай! – зачастила, изворачиваясь и принимаясь целовать его колючие щеки и подбородок. – Да гори квартира эта огнем! От нее одна беда нам, продадим – и все. Не жалко ни капли. А они отстанут и тебя не тронут.

– Малыш, это не дело. Не отстают такие, понимаешь? Раз шаг назад сделаешь, а они тебя потом еще сто заставят пятиться, пока совсем в дерьмо жопой не сядешь им на радость.

– Тём, ну пожалуйста, ну давай тогда уедем! Я тебя умоляю! Они же тебя… Тебя могут… Тём, я же тебя… Не смогу я! Тёмочка, ну пожалуйста!

– Варьк, кошка ты моя бедовая, ну не реви ты! – Зима прижал мою голову к плечу, сел прямо и стал укачивать.

А я реву разве? Да, оказывается, прям взахлеб. И поняв это, я окончательно сорвалась. Извертелась на нем, целовала, гладила, просила-умоляла, обещала все-все под его краткие «ну, Варьк, кончай», «ну, малыш, я же тебя тоже…», «да все нормально же, кошка моя…»

– Тш-ш-ш, ну успокойся уже, – огладил он мои волосы, как стало попускать. – Хочешь уехать – уедем.

– Ты серьезно? – вскинула я голову, изумляясь.

– Ну а то, малыш! – фыркнул он в своей обычной «что такого-то» манере. – Ты же сказала – хочу. Значит, так и сделаем. Я ж тебе сказал – ты, главное, говори мне все. Завтра с утра и двинем.

– А… а куда?

– Брата твоего навестим сначала, а там посмотрим. Лето же, солнце, жизнь прекрасна.

– Тём, ты сейчас серьезно? А как же работа… и все?

– Пф-ф-ф! Крапива потянет зал без меня пока, а там глянем. План супер?

– Супер, – кивнула я, ни черта не понимая, но на сердце отлегло. Хоть как там, но все что угодно сейчас для меня лучше, чем оставаться тут и трястись. За него.

– Ну тогда пошли пожрем. И еще ты мне скажешь, что нужно, чтобы у тебя не болело. Колеса какие-то? В аптеку сгонять? Я мухой, Варьк.

– Ничего мне не надо. Поедим, и полежишь со мной? – утирая сохнущие слезы, попросила его.

– Как будто полежать с тобой меня еще и упрашивать надо, – хохотнул Артем, обнимая.

– Так это же без секса, – постаралась и я подхватить его бесшабашную волну. Выходило так себе, но я старалась.

– Вот ты балда у меня, Варька! Не понимаешь ведь ничего. Мне же хоть как, лишь бы с тобой, лишь бы не без тебя.

И мне. Как же так вышло? Но так.

Уедем, кошка моя сладкая. Само собой. Ты уедешь уж точно. Нечего тебе тут пока под ногами крутиться и запоминать чего и знать не надо.

Сонная Варька завозилась у моей груди, утыкаясь носом и прижимаясь своими кайфовыми сиськами, а я обнял ее покрепче, оскалившись как дурак от болезненно-тянущего импульса в промежности от воспоминания, что мне вчера обломилось. Сам не лез, не-а, совесть же у меня, лося ненасытного, есть. Местами. Просто на диване валялись, киношку типа смотрели, и обжимался с ней, целовал шею тонкую, плечики острые. Нет, ну а как ее не облизывать? Хоть по чуть. Я ж живой, в конце концов. За грудь не лапал, руки ниже пояса и под шмотки ни-ни. Пойми, солнце мое кучерявое, что ты мне не только х*й баловать нужна. У нас с тобой вообще уже все не про это. Ну в смысле, по большей части. Или пополам. Потому что ну как с тобой, чудо ты мое, где ни целуй сладкое, не думать иногда исключительно нижней головой. Короче, я был весь из себя молодец, держался как мог, но Варька решила за нас обоих. Повернулась ко мне, поцеловала так, что башню мигом перекосило, и своей маленькой, но крепкой ручкой приласкала-накачала, я чуть язык себе не откусил, кончая, так всего мотыляло. И уснула, главное, тут же, засранка. Типа все, свободен ты, Зима. Ладошку ей, уже спящей, своей футболкой вытирал. Сученок Крапива знал, о чем говорил. Смотря чьей рукой дрочить, ага. Своей – оно типа давление спустить, когда прижало прям. А вот Варька уработала меня, что аж коленки жидкие стали. Ну ничего, кошка моя, я как только можно будет, тебе все-все верну, с процентами. Ты у меня еще накричишься.

Любые мысли о том, что этого может не случиться, я пока блокировал. Не гонял в башке все варианты херового исхода, не маялся, обсасывая в мозгах, что да как будет, какие варианты, если и вдруг.

Основное решение принято. Сомнений нет. Яйца не поджимаются. Руки не дрожат. В голове все ясно-ясно. Что да как – станет видно по конкретной ситуации. Как там говорят? Война план покажет, да? А пока нехер дергаться, Варька бы почувствовала. А оно нам надо? Нам надо сейчас наобниматься, натрогаться, нацеловаться, может, и впрок. Хоть как пойди, а много этого не бывает.

Крапива заявился рано утром, загрюкал, зазвякал чашками на кухне, но к нам в зал не совался, понимал. Я аккуратно переложил Варькину головешку на подушку со своего плеча и быстренько выскочил из-под одеяла, подоткнув его, чтобы не заметила. Она посопела недовольно, но не проснулась, а я позволил себе постоять с минутку над ней. Стоял и тупо пялился, с места никак тронуться не мог. И хотелось жмуриться, что тому кошаку. Хорошо. Хорошо, что она здесь. На месте. Хотя то, что спит беспробудно чуть не со вчерашнего обеда, наверное, не очень. Не заболела? Потрогал лоб на всякий. Вроде все в норме. Видно, перетрясло мою бедолажку, вымотало всю. Прости, котенок мой пушистый, что это было не в самый последний-распоследний раз.

Антоха кивнул мне молча, накидывая в свою литровую кружку сахара. Как не слипается у него еще.

– Чё делаем? – он качнул головой в сторону коридора, явно имея в виду ситуацию вокруг моей кошки.

– Ты идешь и работаешь.

– Слышь, Зима, дурака из себя не корчи, не прокатит.

– Не лезь в это, Крапива. Встрять можно по самые здрасти, а то и вообще башки лишиться, – прошипел я, косясь на двери.

– В п*зду иди! – тихо, но веско обрисовал свою позицию друг. – Спрашиваю: чё будем делать?

– Антох… забей.

– Да охерел ты! Ты бы забил на меня?

Я вздохнул, ощущая и вину за то, что, скорее всего, втягиваю друга в лютый п*здец, от которого не отмоешься уже, ведь себе мозги не промоешь. Но и радовался, чего уж там. Когда не один, оно всегда лучше.

– Я Варьку пристрою сначала. Вернусь после обеда и перетрем. Лады?

– Лады. Но ты, бля, не вздумай мне… один. Усек? – набычился Крапива.

– Да усек. Хочешь из меня подставлялу сделать, хрен с тобой.