Галина Чередий - Кошка Зимы

Мне стало нечем дышать от внезапного импульса острейшего страха. Тёма, Тёмочка мой, прошу-умоляю-заклинаю возвращайся!

– Варька! – донесся голос Кира будто издалека. – Варьк!

– Ой, божечки! Побелела вся деточка!

Все вокруг засуетились, вгоняя меня в смущение. Препроводили в спальню на втором этаже и велели лежать.

Я чуток отошла и, само собой, оставаться на месте не смогла. На цыпочках спустилась по лестнице, прошмыгнула мимо двери в кухню, где хлопотала Людмила Андреевна, и проскользнула на улицу. Чтобы тут же очутиться в захвате подстерегавшего брата.

– Далеко собралась? – прошептал он, зажав мне рот и отволакивая за угол, где рубил дрова папа Саша. – Вот, диверсантку изловил. Говорил же, что не усидит. Я свою сеструху знаю.

– Да что ты… вы! Отпусти!

– Варюша, давай-ка ты сейчас садись тут на лавочку и рассказывай мне все как есть, – велел отец Зимы уже без намека на веселье.

– Я… – открыла рот. Закрыла. Расскажу – не сделаю хуже? А не расскажу тем более.

– У вас серьезные проблемы, – вместо меня сказал папа Саша. Я кивнула. – И мой сын привез тебя сюда, чтобы уберечь, пока сам с ними разбирается?

– Я просила его уехать… Квартиру продать…

– Но он мужик и решил по-другому.

– Но…

– Он хотел, чтобы ты была в безопасности, чтобы у него были развязаны руки. В таком случае куда ты собралась?

– Я…

– Ты можешь чем-то помочь ему, Варя?

– Нет, – опустила я голову, смиряясь. Глаза защипало, и горло стиснуло. Слезы закапали на руки, что я сцепила на коленях. Я ничем не могу помочь моему Зиме. Из-за меня он… а я…

– Варюш, ты сына моего любишь? – Я часто закивала. – Ну раз любишь, то верить должна, что он сдюжит, справится. А ты посиди и подожди. Дело это ваше исконно бабское: любить нас да верить и ждать. Нелегкая задача, понимаю, но так всяко лучше, чем ты сама же все еще и усугубишь. Понимаешь меня?

– Но… Да, понимаю.

– Вот и хорошо. А сейчас пойди вон из ведерка умойся, поулыбайся и ступай к мам Люде. Она же у нас не глупая и тоже все сердцем материнским чует. Не добавляй ей, Варюша, не надо.

– Хорошо.

Я взяла себя в руки, как могла. Отправилась в Людмиле Андреевне, и с ней до позднего вечера прокрутилась в суете по дому, рассказывая о себе и слушая рассказы о детстве Артема. Я понимала, что мы просто стремимся заполнить слишком медленно текущее время в ожидании новостей. И она понимала. Я это видела в ее глазах. Но никто вслух не сказал ничего тревожного. Не надо кликать беду.

– Просто как вариант: мы можем еще пойти к Мамонту и согласиться на его предложение, – пробурчал Крапива, не сводя глаз со входа в сауну, где сейчас отвисал Самвел со своими утырками.

Мы поставили тачку на редкость удачно. Единственный на весь квартал фонарь, под светом которого сверкали намытые до блеска колымаги барыг, как раз перед входом в баню. А вокруг темень, хоть глаза выколи, плюс мы постарались, уделав мои номера и все блестящие детали в грязь. Короче, сами увидим и услышим все, но чтобы нас засечь, надо прям знать, куда смотреть. Стоит и стоит машина, кого оно колышет, кроме разве что предприимчивых любителей выдрать магнитолу.

– Я думал об этом. Но нет. – Еще полгода назад один из наших городских криминальных авторитетов предложил нам тренировать его братву, чтобы создать самую настоящую боевую группу торпед, которые будут влегкую гасить оппонентов в физических разборках. Но мы отказались тогда, и даже сейчас я считаю, что принять его предложение не выход. Точнее, выход чисто сиюминутный, и, само собой, Самвела Мамонт обуздает. Но это всего лишь отсрочка, за которую придется заплатить втридорога. – Я тебя не тяну за собой. Понимаю, что труп на совести – это навсегда. Но если под Мамонта пойдем, то сколько этих трупов за нами будет, Антоха? Ты же понимаешь, тренировки – это херня, повод зацепить нас. А завтра скажет идти и валить кого-нибудь, и отказать нельзя, потому что должны и сами в это ярмо залезли. Разок нагнулся – и все, больше ни хера не девственник и никогда не станешь.

– Тут прав, мужик, – согласился друг, – но не предложить не мог.

– Угу. К тому же Самвел – тварь та еще. Он не сглотнет, не-а. Все равно исподтишка отомстит. А если прямых доказательств, что это он, не будет, то Мамонт забьет. Так что все зря. Уходи, Антоха, давай, пока не поздно.

– Завали, а! – огрызнулся друг. – Как думаешь, они еще долго будут квасить?

– Девок час как вызвали, – глянул я на часы, – только разогрелись, считай.

– Ну подождем, значит. – Он чуть сполз по сиденью, нахохливаясь, и прикрыл глаза, типа расслабляясь. Хрена с два мы могли расслабиться.

Это в кино герои разрабатывают хитроумные планы, рисуют х*еву кучу схем и графиков, выясняют распорядок дня жертвы, чё-то высчитывают, запасаются алиби – короче, все умно и красиво. Наш же план был прост до безобразия. Следить за Самвелом и его кодлой с наступлением ночи и воспользоваться первой же представившейся возможностью замочить его, но обязательно имитируя несчастный случай. Или второй, любой по счету до получения результата. И не расследования ментовского я боялся. Знаю я, как они сейчас такие дела расследуют. Никак, ага. Но, бля, кровной мести самвеловской родни-друзей никто не отменял. Для них же это святое. А нам месть не нужна. Это тогда будет не решение нашей проблемы, а новый гемор. Из всего алиби у нас – оставленный на кухне свет и музон дома погромче. Все вокруг знают, что мы с Крапивой не разлей вода и после работы в зале зависаем вдвоем у меня в основном. От мысли вовлечь еще хоть кого-то, расспрашивать, уточняя все о тусне нашей цели, отказались. Палево галимое.

– Зима, подъем! – пихнул меня в плечо Крапива, выпрямляясь.

– Не сплю. – Я так-то думаю, как там Варька и каких пилюлей мне прилетит за то, что даже не сказал ничего и, считай, сбежал. Сбежал, да. Но она дала бы мне уйти, если бы хоть намекнул? Ага, как же. Повисла бы, вцепилась, что тот питбуль. Уж я-то просек, какая она у меня. Ишь ты, защитные инстинкты у нее. Кошка – она кошка и есть, говорю же. Даже вон в драку готова лезть за близких, как за своих котят. Балда ты у меня, нашла себе котенка в моем лице. Весом под центнер, и сама в пупок мне дышишь. Я у тебя похотливый бойцовый котище, что гулять готов круглый год, а не только в марте, но исключительно с тобой. Люблю заразу кучерявую. Ага.

– Выползают, – тихо констатировал Антоха, наблюдая за тем, как Самвел и Ко, включая девок, вываливаются, качаясь и галдя, из дверей заведения. Главный барыга вдруг наотмашь ударил по лицу одну из шлюх, и та, завизжав, упала на асфальт.

– Сука тупая! Все вы! – заорал он пьяно. – Дырки безмозглые, ни хера с вами не кайфанешь! К Наташке поеду!

И полез за руль своей бэхи. Его дружки что-то закурлыкали, явно убеждая ехать на такси, но он их послал и с визгом стартанул с места, сбив боковое зеркало на стоявшей рядом девятке.

– Бля, упустим, – заерзал Антоха, пока мы дожидались, когда его дружки рассосутся. Кто тоже свалил, а кто вернулся в сауну.

– Найдем, – огрызнулся я, понимая, что план наш был тупой на самом деле и, скорее всего, и правда на сегодня упустили тварь.

– Вот он! – чуть не прошиб башкой крышу Крапива, тыкая на Самвела, что тормознул у круглосуточного ларька. Шел оттуда с бутылкой коньяка и коробкой конфет. И так по всему видно, что готовальня полная, так еще добавлять решил.

– Сука, ну прямо *барь-тероррист, не натрахался, – фыркнул мой подельник.

Момент уронить его прямо у ларька был упущен, и поехали за у*баном бухим дальше.

Он припарковался в каком-то дворе, перекрыв выезд сразу трем машинам на стоянке. Вылез и попер к подъезду в стиле шаг вперед и два назад.

Мы за ним. Я нырнул следом в подъезд, Крапива остался на шухере.

Самвел полез по лестнице, матерясь на нерабочий лифт. Я за ним. Смотрел в его затылок, пальцы крючило, сердце грохотало. В башке полная ясность, четкий порядок действий. На вершине пролета просто рвануть на себя, роняя на ступеньки затылком и вырубая. Не убьется сразу – всего-навсего закрыть рукой нос и рот и додушить. Х*йня делов. Но до чего же мерзостно в душе. А ты, сука, Зима сглотни и сделай! За кошку, за наше будущее, за котят, что пойдут однажды. Убийством одной гниды мир для них совсем не очистить, но замочив конкретно эту, сделаешь его безопасней здесь и сейчас.

Самвел, видно, жопой меня и мои намерения почуял. Бухой-бухой, а развернулся резво на месте.