Татьяна Веденская - Кот, который гуляет со мной

– Как нитка с иголкой?

– Почему? – обиделась она. А меня лично Панночка удивляла все больше и больше. Вот так посмотришь – женщина-вамп в чистом виде, причем не по стилю, а по сути: вопьется зубами в глотку и высосет всю кровь. А копни поглубже – жена, мать, кошатница, собачница. Так докопаемся до того, что она в местном приходе собирает одежду для бездомных. Тогда я пойду и сдамся сестре – пусть чинит мне голову. Ничего я не понимаю в этом мире.

– На вас не угодишь, – пожала плечами я. – Ну хорошо, мы с Постниковым – как огонь и вода. Как Киркоров пел, помнишь, Машка? Ты огонь, я вода, че-то там беда-беда.

– Никогда бы не подумала, что ты знаешь тексты песен Киркорова и даже помнишь, что это тексты песен Киркорова, – хмыкнула Машка. Я согласно кивнула, сама несказанно удивленная тем, какое количество попсы и шансона, оказывается, роится в моей голове. Я вздохнула, плюхнулась обратно на тумбочку и подперла подбородок на манер роденовского «Мыслителя», которого всякие шутники «в этих ваших интернетах» сравнивают с человеком, сидящим на унитазе. Культура в массах приобретает странные формы.

– Значит, не говорить?

– Нет. Не говорить. Подождать, посмотреть, что и как сложится. Может, его еще и не уволят. В конце концов, ты могла чего-то не понять.

– Гусева будем увольнять по статье, чтобы другим неповадно было? – скептически подняла бровь я. Машка прикусила губу и задумалась.

– Тогда, может, ты Джонни поняла неправильно? Может, он сказал, что будем жарить гуся к пасхе? Ладно-ладно, сдаюсь. Ты права, это какая-то ерунда. Все равно сначала нужно бы разузнать все. Может быть, Постников еще переменит решение.

– Ага, переменит. Эта скотина, – пробормотала я, и образ Вити возник перед моим мысленным взглядом. Невысокий, лоснящийся, как свиноматка, с ядовитым, излучающим, как радиация, чувством собственной важности. – Свинопапка.

– Постников, между прочим, прекрасный специалист. Очень, очень хороший специалист, не то что некоторые. Раз уж дорос до ведущего аналитика подразделения, а? – Панночка подцепила длинными красными когтями пару бумажек и сделала вид, что погружается в работу. По ее довольному лицу было ясно, что сказала она это специально, чтобы меня позлить. Впрочем, в чем-то Эльза была права. Не всем, ой не всем Витя Постников казался таким уж мерзким. С кем-то он вполне душевно обедал, смеялся над анекдотами, общался в свободное от работы время. С кем-то он был в нормальных отношениях. Но все эти люди были, во-первых, ему полезны, а во-вторых – они были мужчинами. Витя Постников был откровенным шовинистом, и за это-то его и ненавидела вся женская половина Муравейника. Определенно, за исключением Панночки.

– А вот с Игорем нужно подумать.

– Я ему звонить не стану, – прошипела я, как кошка, которую бросили в воду.

– Я знаю, – вздохнула Машка. – Будешь ходить и страдать. И слезы лить. И затопит нас тут всех к чертовой матери.

– Пятьдесят раз! – буркнула я на прощание и поплелась к себе. Совет Маши Горобец я воплотила в жизнь ровно наполовину. Я не стала звонить Апрелю, я даже начала проводить мысленный эксперимент Шрёдингера, только вместо кота я сажала туда моего благородного идальго. Он помещался туда с трудом, пришлось увеличить мысленную коробку до размера его кабинета. Он стоял там, в моем мысленном пространстве, смотрел в окно и одновременно, как и положено в мысленных экспериментах квантового толку, был влюблен в меня – и не влюблен. Пока не раскрою коробку – не узнаю, но пока коробка закрыта, я могу спокойно жить, зная, что Игорь в меня влюблен.

Такая формулировка вопроса была неожиданно успокоительной и расслабляющей, и, когда я зашла в родной коридор двадцать шестого этажа, из которого вчера ушла так скоропостижно и пропала без вести, мыслей об Апреле в голове почти не осталось. Зато мысли о темном будущем Саши меня не покидали.

– Где тебя носило? Что это за саботаж? – накинулся он на меня, оглядывая с ног до головы так, словно уже все знал. Я зажмурилась и досчитала про себя до пяти, в точности так, как сам Саша учил меня делать, если я вдруг начинала нервничать на корте. А нервничать я там начинала прямо сразу, как только на него выходила.

– Саботаж – мое второе имя, – ответила я и присоединилась к коллективу. К обеду мы переключились с карточных игр в Интернете, которые нам надоели, на веселую онлайн-игру под названием «Программист или серийный убийца». Целью игры было угадать, кто скрывается за описанием. Мы, программисты, чувствовали себя уверенно, ибо надеялись, что уж программиста мы всегда вычислим. Всем отделом, со всем старанием, а порой и с конфликтами мы определяли профиль предложенной личности с тем, чтобы отличить одного от другого. Это было весело и глупо. Куча программистов, чьи привычки, представления о жизни и ответы на самые простые вопросы оказывались более свойственны маньякам-убийцам.

– Я требую определить, речь идет о просто маньяке-убийце или о сексуальном маньяке! – возмущалась Яночка, а Жора со свойственным ему скептицизмом отвечал, что ей, Яне, понять, что такое сексуальность, не дано, потому как она выглядит как самое бесполое существо на земле. Яна обижалась и требовала назначить Жору маньяком. Время летело быстро, куда быстрее, чем в обычный рабочий день. Несколько раз к нам вламывались с претензиями – опять на «посыпавшиеся» базы данных, «дуркующие» массивы данных и – о боже – проблемы в бухгалтерии. Мы разводили руками и просили нас не отвлекать.

– Ты на тренировку идешь? – спросил Саша Гусев, когда я – уже в третий раз – промазала и назвала маньяком нормального программиста. Вопрос застал меня врасплох, хотя был очевидным. Вторник. Тренировка. Я даже форму взяла, потому что мне на телефон пришла напоминалочка от Саши. Он был невероятно серьезным, когда дело доходило до бадминтона, я бы даже сказала, он становился маньяком.

– Э-э-э, Саш, – процедила я, намереваясь продолжить мычать и отнекиваться. Он знал, что я так сделаю, и тут же выдал заготовленную речь о том, как не позволит мне сдаться и опустить руки, тем более что в одной из этих рук – бадминтонная ракетка. И что он так и не оставил планов причастить меня к турнирной жизни. Я было возмутилась.

– Ну что? – воскликнул он. – Что ж такое, ты что, хочешь испортить нам вечер? Мы уже привыкли к тебе. Мы на фоне тебя чувствуем себя как боги. А ты?

– А я… – Мысленно я на секундочку заглянула в мою воображаемую комнату с Игорем Апрелем, который по-прежнему смотрел в окно и был влюблен и не влюблен в меня в одно и то же время. Нет, я эту коробку не собиралась открывать. С другой стороны, расстраивать Гусева сейчас было бы свинством высшей категории. – Я пойду.

– Ты говоришь это так, словно тебя там будут пытать ножами, – рассмеялся Саша, но сам факт того, что он смеется, меня порадовал. Сейчас ему нужно подпитаться как можно большим количеством позитивных эмоций. Так я снова оказалась среди странных людей, одетых в спортивные костюмы, вооруженных ракетками, готовящихся идти на бой «до победного». Никогда нельзя подумать, сколько ярости и сколько страсти в одном взмахе ракеткой.

Бадминтон – это такая игра, которая живет сама по себе и никого не ждет, ни по кому не плачет. Большая часть людей считает, что бадминтон – это то непотребство, которому люди предаются исключительно на дачах летом и исключительно от скуки, когда кончилось вино и пиво и прочие развлечения тоже наскучили. Так же точно думала и я – еще совсем недавно, хотя определенная доля сомнений уже терзала мою невинную (в бадминтонном смысле) душу, когда я видела странную массивную спортивную сумку для бадминтона, с которой мой друг Саша Гусев ходил на работу.

Это казалось ерундой и абсурдом – играть в бадминтон так, словно это реальный спорт. Проблема была в том, что он и есть реальный спорт. Ничего не попишешь.

Корт, разметка, натянутая на уровне лица сетка, чем-то похожая на волейбольную, только чуть ниже. Задача – отбить волан так, чтобы соперник его не отбил. Задача не из легких, волан летает быстрее ветра, его посылают через корт, как выпущенное из пушки ядро. Волан тут тоже другой, из перьев, выщипанных из попы гуся или утки, я так и не поняла. Красивый волан, покрытый сверкающим лаком, разобьют за несколько игр. Лупят по нему со всей дури, не жалея сил, не жалея рук и попы гуся. Я сама била слабо, хилая, знамо дело, но удовольствие от удара было каким-то необъяснимо сильным и острым, как от полета на аэроплане. Не то чтобы я летала на аэроплане, но однажды в Сочи Юрка заставил меня пролететь на привязанном к катеру парашюте. Вот – чувство именно такое.