Ей тогда пришла мысль, что вот помрет она и сынок один останется. Ульяна женщина деловая. Если что-то решила, так сразу приступила к реализации своего плана. Одна невеста была ее подруга. Лет на пятнадцать младше ее.
— Я тогда в комнате работал. Ну сидят бабульки, чаек попивают. Сплетничают. Меня обсуждают. Мне не жалко. И тут Петровна заявляет, что согласна за меня замуж пойти. Я себе чуть пальцы не отрезал от такого заявления. И еще так оценивающие посмотрела, как кошка на мышь. Как очень голодная кошка, на очень толстую мышь. В более глупую ситуацию я еще не попадал.
— И как от невесты избавился? — Смеясь спросила я.
— Сбежал позорно. Взял Чарли и в лес ушел. Хорошо, что невеста обидчивая оказалась. Вторую, мать сама привела, сама и выгнала. Баба хорошая была, но запойная. Мы с ней на неделю зависли. Потом к нам Антон присоединился. Какая там постель, мы тупо сидели пили, жрали, пили, спали. Все друг друга перепить пытались. В итоге пропили почти все деньги, а мать ее в такси посадила и отправила туда, откуда притащила. После этого полгода, от алкоголя воротило. А следующая тетка была бой-баба.
— Это как?
— Два метра в высоту, полтора в ширину. Кулак, как моих два. Раньше заключенных охраняла. Наколки на руке, как будто сама сидела. А голос, что труба. Как гаркнет, Чарли под стол забрался и заскулил. Как ни странно, баба неплохая была. Но бросила меня. С егерем сошлась. Я им счастья пожелал, кровать покрепче сбил и вздохнул с облегчением. Одно дело помутить месяцок, а другое дело по струнки смирно всю оставшуюся жизнь жить.
— А набожная?
— Это последняя была. До нее еще девица, что в психушке лечилась. Все нормально. Сидим, общаемся. Тут ее переклинило. Еле отбился, когда она на меня с ножом полезла. Пришлось полицию и скорую вызывать. Потом с девкой в разводе познакомился. Она от мужа ушла. А он у нее был мужик конкретный, по понятиям. Пришел, начал права качать. Сцепились. Так мне его милая еще по голове тяжелым зарядил. А то я ее любимого обижаю. Я крайний остался. Ну и последняя при виде меня молитвы читать начала и кресты чертить. Это было последней каплей.
— Ульяна говорила, что ты полгода с ней не разговаривал.
— Месяц. Жизнь с такими приключениями прям расцвела, но мне нравится спокойствие. Решил, что лучше буду один жить, чем с кем попало. А потом тебя нашел.
— Почему ты тогда ко мне подошел?
— Сидишь, дрожишь, плачешь. Как мимо пройти? Я тогда транзитом через Москву ехал. Билетов не было. Пришлось два дня поезда ждать. На вокзале ночевать не хотелось. Я в гостинице и жил. По зиме бывают заказы интересные. Когда дома делаю, иногда на место приезжаю. А в последний раз не очень получилось.
Много листвы на дорога Летом ремонтировали дорогу. Накидали асфальта. Он холмами на дороге лежит. Автобус едет, как по горам. Сизые тучи плывут по небу. У вечеру может дождь пойдет. Будем лежать в комнате, слушать как дождь по окну стучит. А у нас в комнате тепло. Леша чего-то будет рассказывать. Он придумывает истории прямо на ходу. Интересно слушать.
Дорога к консультации проходила мимо завода. Узкий тротуар вдоль высокого бетонного забора. Забор весь серый от налипший от него пыли. С другой стороны железная дорога. Стоят товарняки. Проезжают поезда дальнего следования. В этих местах народа почти нет. После завода начинается небольшой жилой район из десяти домов. Там и находится консультация. Вроде недалеко от центра, а с другой стороны глушь полная. Знакомая машина. Сердце ухает вниз. Бежать, прятаться. Только некуда. С одной стороны забор. С другой кусты, что росли в глубокой канаве. Назад бежать — не успею. Машина уже едет в мою сторону. Делаю вид. Что не замечаю ее. Может проедет мимо? Не узнает? Проезжает мимо. Можно выдохнуть спокойно. Ускорить шаг, чтоб спрятаться в консультации. А там вызвать такси и домой. Слышу звук тормозов. Прямо за своей спиной. Не хочу! Бежать. Нет, это только возбудит его. Азарт. Он просто загонит меня. Я свободный человек. Я не в его власти.
— Я же говорил, что найду тебя. — Его голос ударяет по нервам. Сколько самодовольства в нем. Ненавижу.
— Алексей, мы с тобой расстались. Больше полугода прошло. Давай разойдемся миром.
— Расстались! Я не разрешал тебе уходить. Ты моя игрушка.
— Хватит. Это все в прошлом. Найди себе другую игрушку. С твоими деньгами это вполне реально.
— Я решу, когда будет прошлое. Забыл с кем разговариваешь? Ничего. Эта вынужденная пауза только обновит наши отношения. Всегда интересно начинать с начала.
Нож. В глазах безумие. Я пыталась отбиться. Пыталась уйти от ножа. Но он сильнее. Он всегда был сильнее. Больно. Мокро. А он все бьет. А я только пытаюсь закрыть живот. Пусть спина, лицо. Не жалко. Только пусть не трогает ребенка. Больно. До темноты в глазах. Он что-то рычит. Не слышу. Не понимаю. Внутри все разрывается на части. Я не смогла защитить. Чьи-то голоса. Сознание уплывает. Не могу понять что происходит. Трясет. Каждый ухаб отдается болезненным толчком. Лекарство. Противный запах. Чая-то рука гладит по волосам.
— Потерпи. Скоро будет легче. — И голос такой ласковый. Добрый. Надежда. Порой ее так не хватает. А я понимаю, что ее так мало. Егор, малышка, Леша. Всех подвела. Не смогла. Я слабая. — Еще немного, потерпи.
Люди. Из-за слез все расплывается. Потолок.
— Дышим. — Маска. Темнота.
Такое ощущение, что просто выключили свет, а потом его вновь включили. Я просто проснулась. Тело болит, но шевелится. Ноги, руки на месте. Даже голова крутится. Пить хочется. Жажда страшная. Губы потрескались. Какие-то датчики на груди. Неприятно чувствовать пластырь на груди. Подходит медсестра.
— Попить можно?
Она наливает из-под крана воду в маленькую чашку в мелкий цветочек. Я бы выпила литр, а не маленькую чашечку. Вода пахнет хлоркой и жажду не утоляет, но становится легче.
— Что с ребенком?
— Врач придет, все расскажет.
Стеклянные двери. На них написано реанимация. Напротив меня еще одна кровать. На ней лежит женщина с длинными волосами. Волосы по подушке растрепались. Выглядит, как медуза — горгона.
Чего-то пищит. Лежу и смотрю в потолок. Приходит доктор. Женщина с уставшим лицом. Говорит, что в палате места нет. Поэтому переведут меня лишь завтра. Я не против. Мне все равно где лежать. Про ребенка молчат. Это должен педиатр сказать. А так, экстренное кесарево. Засыпаю, просыпаюсь вечером. Часов девять. Опять хочется пить. Дают жидкий кофейный напиток и манную кашу которую надо не есть, а пить. Аппетит такой, что я лошадь съесть готова. Наедаюсь так быстро, что даже доесть не смогла. Потом заставляют встать. Нужно пройтись. Больно. Кружится голова. Серьезных повреждений нет. Ушибы мягких тканей, несколько порезов глубоких. Но мне не привыкать. Заживут. О ребенке спрашивать бесполезно. Нужно дождаться педиатра. Апатия. Лежишь, смотришь в потолок и ни о чем не думаешь. Только противное пип-пип. Это работают датчики на соседней кровати. У меня аппарат сломан. Но все равно прикрепляют к груди. Вдруг обход. Положено, чтоб в реанимации лежали под датчиками. Глупо. Хотя, какая разница?
Ночь прошла. Немного удалось поспать. В десять переводят в палату. Палаты двухместные. На одной кровати девушка с ребенком. Ребенок в пластиковой люльке на колесиках. Здесь прибывание ребенка с мамой с первых часов. Что с моим ребенком? Я дождалась этого врача. Сильная недоношенность. Безводный период. Гематома. Тяжелое состоянии. Реанимация.
— Она выживет?
— Сами понимаете, тяжелое состояние…
И все по новой. После ее слов первая мысль — ребенок умрет. Ее можно увидеть с двенадцати до двух. Если я буду в состоянии. Реанимация в другом конце коридора. Нужно дойти. Если учесть, что я до туалета шла чуть не ползком, по стенке, то это почти невыполнимая задача. Ничего, дойду. Ноги дрожат от напряжения. Больно. Тело болит и от побоев и после операции. Ничего. Я хочу ее увидеть. Мелким шагами ползу по стенке. Пугаю своим видом мамочек с детьми, что вышли в коридор, чтоб проветрить палаты. Впереди детская реанимация. Идти вроде ничего, а кажется, что этому походу конца и края нет. Там надо надеть халат и шапочку. Маленькие комнатки. Шесть боксов в которых лежат малыши. Некоторые боксы накрыты одеялами. Совсем маленькие. В двадцать восемь недель им еще тяжело на свету находиться. Это я потом узнала. Моя же — крепышка. Два кило веса родилась. Темненькая все такая. Можно даже подержать ее за руку. Вся в датчиках, трубках. Цифры так и мелькают отсчитывая пульс и сердцебиение. Ручка маленькая такая. Совсем кроха. Какая же она темненькая. Чудно. К Леше вроде привыкла, а смотрю на дочку и непривычно. И я не смогла ее уберечь. Какая же я мать после этого? Нет, плакать нельзя. Она волноваться будет. Даже датчики показали большие цифры. Все у нас будет хорошо. Ведь Надежда не может умереть. Не может! От напряжения ноги дрожат. Чуть не падаю от усталости.