Ольга Горовая - Котировка страсти, или Любовь в формате рыночных отношений

— Ради Бога, переживу. — Улыбнулся Костя, и погладил щеку Карины. — Все равно, ты ничего не ешь, практически. Не страшно.

Она слабо фыркнула в ответ. И тут же скривилась сильнее прежнего.

— Слушай, мне очень нравится твой одеколон, но давай, ты пока не будешь злоупотреблять им? — Теперь, по-настоящему жалобно попросила жена.

Учитывая то, что вечером он принимал душ, а утром еще и не думал ничем пользоваться, Константин пришел к выводу, что в ближайшие месяцы ему вовсе придется отказаться от любых средств, имеющих хоть какой-то аромат.

— Договорились. — Он немного отстранился и посмотрел в ее напряженное лицо. — Ты как? Готова попытаться встать и спуститься в столовую? Или принести что-то сюда.

— Я не хочу есть, Костя. — Голос Карины прозвучал жалобно, словно у маленькой девочки.

Да и выглядела она измученной. Ему до ломоты в зубах не хотелось ее заставлять. Но у Кости имелись четкие предписания врачей, удивленных состоянием Карины не меньше него самого.

— Хорошая моя, ты же знаешь, что тебе станет лучше, как только что-то съешь. Мы же вчера пробовали. И позавчера. — Так теперь начиналось каждое их утро. Но ему ли жаловаться?

Да и понимал Костя, что она не капризничает и не впадает в истерику. Карине действительно было плохо. И пусть, частично, настолько тяжелый ранний токсикоз вызывал как раз подсознательный страх и отторжение Кариной своего состояния, он и не думал ее упрекать.

Валентин, уже успевший за эту неделю по его распоряжению (да и по собственной инициативе) изучить «тонны» специализированной литературы по психологической стабилизации беременных (что не являлось его профилем), вчера очень доходчиво все объяснил Соболеву. После того, как закончил вычитывать ему.

С еще одним вымученным вздохом Карина открыла глаза и покорно села в кровати. Костя приобнял ее за плечи, поддерживая, пока она пережидала новый приступ накатившей тошноты.

— Сейчас спустимся, Фил снова причитать начнет, что ты отощала. — Попытался развеселить ее Костя.

Хотя, видит Бог, он и сам был согласен со своим эконом, трясущимся теперь над Кариной пуще курицы-наседки. За эти дни его жена умудрилась потерять в весе. И это беспокоило всех.

— Судя по тому, что мне известно о беременных, через несколько месяцев вам с Филом придется волноваться уже о другой стороне проблемы, и ограничивать меня в еде. — Ехидно, несмотря на самочувствие, заметила Карина.

И поднялась, медленно, плавно. Откинула с лица волосы, так, что солнце заиграло на светлых прядях, которые до жути ему нравились. О чем он, правда, не рискнул сообщить Карине, просто заметив, что ее новый образ «прекрасен», как и старый, впрочем. Хотя, самому себе, Соболев не мог не признаться, что расценивает эту, проступившую в ней мягкость, как свою награду. Что-то, типа, медали «За отвагу» в его молчаливой, но упорной борьбе. За то, что, несмотря на ее давние слова: «кто ты, а кто я?», все равно ввязался в борьбу за свою женщину.

И Константин любовался женой при любой возможности.

Вообще, Карина не утратила, на его взгляд, ни грамма своей привлекательности. Может, он просто озабоченный? Не полезь к ней тогда, когда ему сказали оставить жену в покое — и не было бы сейчас проблемы…

Карина вдруг тихо засмеялась, заставив его вопросительно вздернуть бровь.

— Знаешь, это почти дико на мой взгляд, но, кажется, впервые мысль о том, что я могу стать толстой — пугает меня. — Призналась Карина, принимая предложенную им руку. — Всю жизнь я старалась сделать что угодно, лишь бы стать образиной, а теперь — боюсь этого.

— Ты не станешь образиной. — Он рассмеялся. Совершенно искренне. — Думаю, даже если очень постараешься, ничего не выйдет. И толстой, тоже…

— Бред. — Карина уже хмурилась. Смены ее настроения теперь иногда вгоняли его в ступор на пару секунд. Приходилось быстро перестраиваться и угадывать, о чем же она думает. — Я презирала истеричек всю свою жизнь. Все эти закатывающие глаза дамочки, которые хватались за свои животы и требовали от окружающих повышенного внимания… Боже, они вызывали у меня отвращение! А теперь? Я говорю, как они! «Я стану толстой!». И тебе приходится меня успокаивать. — Огорченно протянула Карина. — Прости. — Она почти виновато глянула на Костю.

Ему потребовалось приложить усилие, чтобы продолжать казаться расслабленным. Одно «минное поле» он прошел. Здравствуй новое, чтоб тебя!

Что ей говорить и как успокаивать?

— Знаешь, ты вполне можешь позволить себе говорить, что хочется. — Немного насмешливо заметил он, продолжая помогать ей идти по лестнице. — Можешь, даже, попробовать закатить истерику. Мне любопытно глянуть. И, вообще, хоть весь город «на уши» поставь, ты — Соболева. И тебе все можно. — С искушающей улыбкой привел он ей тот аргумент, который всегда вворачивала ему сама Карина.

— Тогда, можно я не буду завтракать? — Она замерла на пороге столовой глядя на него с такой надеждой…

Ну, сама как ребенок, ей-Богу. Костя рассмеялся.

— Нет. — Константин покачал головой. — Завтрак — обязателен. Ну же, хорошая моя. Это не страшно. А ты — храбрая. — Он мягко подтолкнул ее внутрь, не позволяя увиливать.

Фил, и правда, суетился. А еще причитал. И кругами носился вокруг стола, из-за жары вновь накрытого в столовой. Что Карину радовало, так это то, что Костя теперь всегда сидел рядом, а не напротив. Муж частично прикрывал и спасал ее от не в меру заботливого эконома. Иногда ей начинало казаться, что новость о беременности выпустила на волю демона, ранее упрятанного в этом парне. Такого огромного, сверкающего и переливающегося, шумного и неумолимого в своей заботе демона-няньку. С ярко-малиновым хохолком на голове.

Честно говоря, не привыкшая к подобному, трепетному вниманию к своей персоне, Карина иногда ловила себя на мысли, что хочет куда-то убежать и спрятаться от такой заботы.

Но встречаясь глазами с взглядом Кости, четко осознавала — муж не позволит.

Соболев — отдельный разговор. Да, он прекрасно справлялся со сдерживанием энтузиазма и нерастраченным то ли материнским, то ли отцовским пылом Филиппа. Но при этом молчаливая и тихая собственная готовность Кости обезопасить каждый ее шаг, предугадать любое желание и предупредить малейшее неудобство — сбивала с ног не меньше, чем суета Фила.

Для женщины, которая еще не смогла привыкнуть к мысли, что ее просто любят — такое обилие заботы и опеки было чем-то за гранью понимания и принятия.

И все же, она старалась.

Старалась принять, понять, убеждала себя наслаждаться этим, забыв о том, что пугало и нервировало. Пыталась победить панику и страх, то и дело накатывающие на нее, как и непонятные перепады настроения, вовсе непривычные Карине. В конце концов, она и боль не сразу научилась терпеть и выносить, научиться и наслаждаться заботой и опекой. Приложит для этого все усилия.

Потому что Костя этого заслуживал.

Да и, если серьезно, она просто не знала, не могла придумать что-то, чего этот мужчина не заслужил бы. Все. Все что угодно, учитывая то, сколько он ежесекундно давал ей.

— Сладкая моя, ну хоть персик скушай! А клубника какая! Ты только глянь! Все натуральное же, вот сразу видно. Я настаивал на этом. Ешь! Тебе надо, конфетка. И творог. Ну, хоть немного. Ты же его любишь. А там кальций. — Фил расхваливал завтрак, как грузин на базаре, заставляя ее улыбаться даже против воли.

И, да, она не сомневалась в качестве предлагаемой еды. Теперь, все, что только попадало к ней на тарелку, было самым-самым — экологически чистым, полезным, лучшим, и т. д…

Фил отыскивал лучшие эко-фермы не только в стране, но и в Европе, умудряясь успевать «прочесать» весь интернет по этой теме. А Костя, без вопросов и возражений, обеспечивал доставку и покупку того, что Фил выбирал. И это — первый месяц ее беременности.

Чего ожидать от них дальше — Карина боялась представлять.

Эти двое мужчин, определенно, решили придать новое значение фразе: «беременным отказывать нельзя».

Видимо, видя, что Карина не торопится внять «рекламе» Фила, Константин глянул на эконома. Тот мигом замер, прекратив мельтешить, от чего Карине разом стало легче. Костя же, взяв персик, принялся нарезать его маленькими дольками и подавать те ей.