– Ой, Тинка! Ты только посмотри – дом с мезонином! Это что, ваш? И я тоже буду здесь жить? – восторженно проговорила Мисюсь, когда выскочила из машины около дома.
– А как бы ты хотела, юная моя родственница? Все именно так и быть должно! – весело откликнулся Антон. – Ты Чехова читала, надеюсь? Вспомнила? Раз есть где-то дом с мезонином, значит, и жить в нем должна именно Мисюсь…
Глава 6
Тина поежилась от налетевшего предрассветного ветра, принесшего с собой запахи вкусной росной сырости, тихо поднялась с крыльца. Рассвет уже и впрямь занимался вовсю, и новый июльский день обещал быть жарким-солнечным, и птицы громко пели свою утреннюю звонкую песню. Только праздник природный начинался сегодня без нее, проходил-обтекал мимо, как обтекает большая быстрая река маленькие свои острова. Что ж, пусть. Конечно же, на сегодня праздник души отменяется. Раз впустила в себя горькие эти думы-воспоминания, что ж… И уснуть уже наверняка не удастся. Наверное, и Оля с Никитой, дети Мисюсь, тоже не спят, мчатся на машине своей сквозь такой же вот рассвет…
А Оля и впрямь очень на Мисюсь похожа. Такая же красавица. И разрез глаз тот же, и лицо нежно-овальное, и манера гордо вскидывать голову… Только строгая очень. И холодная. Но если распустит волосы, улыбнется, глазами сверкнет, подпрыгнет по-девчачьи – настоящая будет Мисюсь! Такая, какой Тина ее и запомнила…
Мисюсь в доме с мезонином освоилась очень быстро. Для себя она облюбовала ту самую веселенькую комнатку, отведенную Тиной с Антоном под детскую. А потом сама собой и в роль дитяти играючи впрыгнула. Причем дитяти любимого, балованного да капризного, устанавливающего в доме собственные порядки. Как-то так получилось, что вся их жизнь сразу завертелась вокруг нее, будто была так внезапно появившаяся в их доме Тинина младшая сестренка воплощением того радостного ожидания прибавления в семействе, в котором жили Тина с Антоном последние годы. Сразу они озаботились было поступлением ее в университет или в другой какой хороший институт, да Мисюсь вдруг закапризничала. Не хотелось ей учиться. Так и заявила им: не хочу, и все…
– Но как же, Мисюсь? Как же ты не хочешь учиться? Может, ты на экзаменах провалиться боишься? – удивленно расспрашивал ее Антон, пытаясь дать объяснения странным, как ему казалось, капризам юной свояченицы.
– Ну вот еще! Ничего такого я не боюсь! Ведь вы бы все равно за меня похлопотали, правда, Антон Палыч? Замолвили бы словечко? Чего мне бояться-то? Просто я сама, сама не хочу!
– А чего ты тогда хочешь, Мисюсь? – огорченно спрашивала Тина, испытывая перед мужем даже некоторую неловкость за заявление сестры.
– Я замуж хочу! Так же, как ты, Тина! Чтоб был дом красивый, чтоб машина, чтоб на море ездить… А учиться я не хочу, нет! Я хочу, чтоб сразу все было!
– Мисюсь! Господи, да что ты такое несешь, ей-богу! – с ужасом махала на нее руками Тина. – Ты что, считаешь, я за Антона Палыча только ради всего этого замуж вышла?
– Ну и ради этого тоже, наверное! А что, разве не так? А зачем тогда надо было из Белоречья тащиться сюда на пять лет? Чтоб потом снова вернуться туда какой-нибудь училкой? Глупо же!
– Мисюсь, уймись! Замолчи сейчас же! Господи, что она несет, Антон…
Тина в ужасе хваталась за голову и замолкала, и не могла подобрать подходящих для случая слов, будто они вмиг разбегались испуганно из ее головы, не выдержав напора этой ничем не прикрытой то ли непосредственности, то ли наглого такого простодушия. Антон же хохотал от души, как раз и забавляясь этой искренней, как ему казалось, детскостью, и, обняв Тину за плечи, по-рыцарски кланялся и благодарил Мисюсь нарочито шутливо:
– Спасибо, спасибо тебе, юная праведница, что раскрыла мне глаза на мою коварную женушку! Так вот, значит, зачем она мне в любви признавалась, искусительница этакая! А я думал, она тоже писателя Чехова любит, как и я… А тут вон в чем дело, оказывается!
– А что, Тинка сама вам призналась в любви? Первая? – раскрывала удивленно на Антона Палыча глаза Мисюсь. – Вот это да…
– Ага. В любви. И ко мне, и к тезке моему, писателю Чехову. Так что возьми на вооружение, Мисюсь, если тоже таким способом замуж решишь выйти! Только вот какого бы тебе писателя любимого для этого дела подобрать поромантичнее… Тебе самой-то кто больше нравится, Мисюсь? Гоголь? Пушкин?
– Ой, да не люблю я этих ваших писателей, Антон Палыч! Ни Гоголя, ни Пушкина! Чего вы на них так зациклились-то, ей-богу, на писателях этих? Я вот, например, вообще читать не люблю. Тоже мне занятие… Как будто больше делать в жизни нечего…
– Ну нет, милая Мисюсь, тут ты просто категорически не права! – шутливо продолжал Антон Палыч, исподтишка подмигивая Тине. – Так ты никогда себе приличного мужа и не найдешь! Они ведь сейчас, потенциальные приличные-то, гранит науки в разных институтах грызут! И грызут его не одни, а в окружении таких же, как ты, красивых, но, в отличие от тебя, очень начитанных девушек. Так что шансы твои, милая Мисюсь, очень уж минимальны, получается…
– И ничего не минимальны! – весело возражала ему Мисюсь, с трудом выговаривая трудное слово. – Я вообще, между прочим, за молодого замуж не хочу!
– Это почему же?
– Да потому! Пока он из своей, как вы говорите, потенциальности в мало-мальскую какую приличность выберется, я уж состариться десять раз успею! Нет уж, не хочу. Я хочу жить прямо сейчас, чтоб у меня сейчас все было, а не потом когда-нибудь… А вот вы, Антон Палыч, вместо того чтоб шутки всякие надо мной разводить, взяли бы да и познакомили меня с профессором каким…
– Ого! А тебе, значит, меньше профессора в мужья и не надо? Эк тебя понесло-то сразу! Не больше и не меньше – сразу чтоб профессора?
– Ну да… А чего мелочиться-то? Ну так познакомите или нет?
Антон опять захохотал, откинувшись на спинку дивана. Тина, взглянув сначала на сестру, потом на веселящегося от души мужа, вдруг произнесла сердито:
– Ну все, друзья, хватит! Что это за разговоры вообще? Не нравятся они мне! И ты тоже хорош, Антон… Девчонка несет чушь несусветную, а ты смеешься, будто поощряешь…
– И ничего не чушь! – обиженно протянула Мисюсь. – Я все это абсолютно серьезно говорю…
– Господи, Мисюсь, ну вот скажи: откуда, откуда в тебе это?
– От верблюда! – весело огрызнулась Мисюсь.
– Да ладно, Тин-Тин, отстань от нее… – беспечно махнул рукой Антон, поднимаясь с дивана и потягиваясь. – Повзрослеет, поумнеет… Пойдем лучше спать, колокольчик…
– А я и так уже умная! – так же весело огрызнулась Мисюсь в Антонову спину. – И взрослая! И сама знаю, чего хочу!
– …А не поумнеет, так обратно в Белоречье ее отправим! Раз не хочет учиться, то что ж… – будто не слыша ее, продолжал разговаривать с Тиной Антон. Потом, обернувшись к Мисюсь и незаметно подмигнув Тине, уточнил деловито: – Хочешь обратно в Белоречье, Мисюсь?
– Нет! Нет, я не хочу обратно! Я это… Я лучше в техникум какой-нибудь поступлю! А? Можно? А еще лучше – в училище… В педагогическое, или на модельера еще можно… Только на следующий уже год, ладно? Я же устала после школы! И потом, надо же подготовиться…
– Ну, что будем делать, Тиночка? – уже не смеясь спросил Антон, обращаясь к жене. – Пусть и правда отдохнет, что ли? Не станем мучить ребенка науками?
– Ну хорошо… Пусть… Но только на следующий год – обязательно учиться! Слышишь, Мисюсь? Чтоб без глупостей!
– Ага! На будущий год – просто обязательно! – весело подтвердила Мисюсь. – Слово даю…
На том и порешили. К тому же унылые троечки в школьном аттестате Мисюсь такое решение проблемы сами собой подсказывали – все равно этим летом ей никуда не поступить, по всем предметам репетиторов нанимать придется… Так Мисюсь и осталась в доме дневной хозяйкой, пока Тина с Антоном пропадали в своем университете. Спала до обеда, еду готовила, по городу гуляла… А в конце августа они взяли ее с собой в отпуск, в хороший крымский санаторий, – девчонка аж обмерла от счастья, когда в приятную курортную жизнь окунулась, и поначалу принимала все ее прелести с восторженным смешным благоговением. А потом как-то незаметно благоговение это перелилось в спокойное и горделивое достоинство, и Тина только диву давалась – откуда что взялось… Слишком уж быстро сестренка научилась не распахивать красивые свои глаза навстречу необычным курортным изыскам, слишком уж быстро появилось на ее лице выражение благодушно-капризной лени избалованной хорошей жизнью приличной воспитанной барышни…