Его жестокость согнала с лица Хелен улыбку. Сложив руки на животе, она сказала:
– Я не позволю называть нашего малыша ошибкой и тем более не позволю тебе своей злобой вынудить нас уехать из Шотландии.
– Предупреждаю, – холодно заявил он, – если ребенок родится, он останется со мной.
– Но я ведь тоже останусь!
– Это ты сейчас так говоришь. Время покажет, что будет на самом деле.
От него веяло ледяным презрением, и Хелен вдруг представилась унылая картина их совместной жизни в будущем: без любви, без нежности, без радости. Похоже, Алекс был твердо намерен вышвырнуть ее вон.
Но она так же твердо намеревалась остаться с ним.
После этого разговора Хелен было запрещено приходить в медицинский кабинет, чтобы не подвергать ее риску заражения и тем самым не навредить ребенку. Она не стала спорить, так как слишком уж плохо себя чувствовала и ко всему прочему даже слабые запахи лекарственных трав и медицинских препаратов вызывали у нее тошноту.
Теперь Хелен по нескольку часов в день вела дневник, описывая свои путешествия: впечатления от посещения турецкого базара и от восхождения на вершины Альп, а еще романтические поездки в гондоле по каналам Венеции. Когда-нибудь ее ребенок прочтет эти заметки и узнает, что, кроме прекрасной Шотландии, существует большой и не менее прекрасный мир.
Ей хотелось бы поделиться своими воспоминаниями о разных странах с Алексом, но он почти не обращал на нее внимания, лишь иногда за обедом заставляя ее есть диетическую пищу, чтобы поддержать силы. Иногда Хелен даже казалось, что она вообще живет одна.
Как-то вечером – дело было в ноябре – муж пришел к ней в гостиную, где она, сидя в большом кресле у огня, читала книгу. Ее сердце сжалось при виде суровых черт его красивого лица, его мускулистого тела, к которому ей так хотелось прижаться.
Прямо с порога Алекс заявил, что намерен завтра уехать в Эдинбург, чтобы прослушать курс лекций по медицине.
– Для тебя это путешествие будет слишком утомительным, – сказал он. – Ты останешься дома.
Она и сама не поехала бы, потому что от одной мысли об ухабах на дороге ее начинало мутить.
– Долго продлится поездка? – тихо спросила она.
– Несколько недель. И не вздумай убежать в Англию. В доказательство того, что ты еще здесь, будешь писать мне каждую неделю. – Он молча повернулся и вышел из комнаты.
Хелен плохо спала в эту ночь, а проснувшись на рассвете, вдруг поняла, что поневоле примет условия его игры, если даст ему уехать в Эдинбург, не растопив ледяной преграды, образовавшейся между ними. Она так быстро вскочила с кровати, что ее затошнило. Но к тому моменту, когда ей удалось спуститься вниз по холодной лестнице, чтобы выйти на крыльцо, ее муж уже ускакал на своем большом черном коне и даже ни разу не оглянулся.
Алекс вернулся лишь после Нового года – лекции по медицине кончились на третьей неделе декабря, но он задержался в городе под тем предлогом, что ему необходимо уладить кое-какие дела и навестить родственников. Даже себе он не признавался, что ему хочется провести праздники с Хелен, и все время уверял себя, будто заботится о ребенке, а к жене испытывает лишь презрение.
Он лежал в холодной постели гостиницы и думал о ней, о том, как ее шелковистые волосы щекочут его кожу и как мило она вскрикивает на пике наслаждения. Он хотел ее с почти болезненной страстью.
Разумеется, Алекс понимал, что так долго задерживается в городе исключительно из трусости. Вопреки всем причинам, по которым ему следовало презирать Хелен, он с нетерпением ожидал ее писем, заполненных исключительно забавными историями из жизни деревни.
Чем меньше Хелен описывала свое состояние, тем больше он беспокоился о ней, воображая ее лежащей в постели, больной и осунувшейся. В один из дней февраля Алекс прочел в медицинском журнале историю болезни беременной женщины, умершей оттого, что она не могла есть. В тот же день он получил от Хелен необычно короткое письмо – судя по нескольким неровным строкам, его жена была в состоянии угасания.
Несмотря на холод и скользкую дорогу, Макбрут помчался домой. Он приехал вечером, когда зимнее солнце уже почти село за пепельно-серыми горами. В сгущавшихся сумерках освещенный дом казался маяком: лишь в гостиной одно окно занавесили чем-то темным.
Когда он подъехал к конюшне, Джейми не выбежал ему навстречу, как обычно. Алекс завел коня в свободное стойло, быстро обтер его и, задав ему корма, поспешил в дом.
В кухне никого не было. На огне стояла кастрюля, в которой что-то кипело, аромат показался ему восхитительным. На длинном деревянном столе стояла миска с наполовину очищенными яблоками.
Неужели произошло что-то ужасное?
Он вдруг представил себе Хелен на смертном одре. Черт бы его побрал, не следовало ему уезжать так надолго!
Алекс помчался по коридору в гостиную, но шум голосов заставил его остановиться. Из гостиной до него донесся какой-то странный едкий запах.
Открыв дверь, Макбрут замер на пороге. Вся мебель была сдвинута на середину комнаты и покрыта чехлами от пыли. Кокс с ведром в руке, балансируя на стремянке, водил большой кистью по потолку. Джейми, следуя указаниям Флоры, белил низ стены. Часть стен оставалась прежнего тускло-коричневого цвета, а другая стала светло-желтой. Хелен и мисс Гилберт стояли в стороне, обсуждая образцы тканей.
Маленькая собачонка подбежала к вошедшему, виляя хвостом, но Алекс смотрел только на жену.
Она подняла голову и, увидев его, заулыбалась, да так, что внутри у него все перевернулось. У его жены был цветущий вид: розовощекая, с сияющими глазами; голубое платье обрисовывало небольшой животик.
Она бросила образцы и поспешила к нему.
– Дорогой, почему ты не предупредил, что едешь домой?
Макбрут густо покраснел. Она здорова, а он, как идиот, напридумывал себе бог знает что.
– Когда я уезжал, ты неважно себя чувствовала, – буркнул он сквозь зубы, – а в последнем письме ничего не упоминалось о твоем здоровье.
– Я была очень занята, поэтому и не писала, но со мной все в порядке. Пожалуй, я ем даже слишком много. – Рассмеявшись, она погладила живот. – Тебе скоро покажется, что ты женился на корове.
На самом деле Хелен была еще прекраснее, чем раньше: полногрудая красавица с роскошными формами и золотистыми волосами. Ему захотелось сразу же поднять ее на руки, отнести на кровать и удовлетворить свое желание, а потом держать в объятиях всю долгую зимнюю ночь.
– Не правда ли, наша леди выглядит замечательно? – сказала Флора, прижимая к груди натруженные руки.
– Я ходил к роднику и вернулся с водой, которую взял в полночь в канун Нового года, – похвастался Джейми.
Алекс знал: существует поверье о том, что вода из родника, взятая в канун Нового года, приносит человеку удачу.
– Она ни дня не болела с тех пор, как вы уехали, – добавила мисс Гилберт.
– Это просто чудо. – Хелен улыбнулась. – Я так вам всем благодарна.
– Не сходи с ума, – проворчал Алекс, – прошло три месяца, вот и все. Тебе следует благодарить природу, а не суеверия.
– Что бы ты ни говорил, а я чувствую себя отлично. Меня больше не тошнит. – Она взяла его под руку. – Пойдем, я хочу, чтобы ты рассказал мне, чем занимался все это время.
Меньше всего ему хотелось оставаться сейчас наедине с женой, но ее сияющие глаза притягивали его словно магнит. Однако Алекс знал, что стоит разделить с ней ее радость и перестать защищаться, как она воспользуется его уязвимостью и тут же уедет.
Хелен привела его в комнату, которую уже успели отремонтировать. Стены были выкрашены в светло-зеленый цвет и гармонировали с полосатой обивкой стульев и столами из редких пород дерева, Комната стала такой уютной, что ему захотелось сесть и протянуть замерзшие ноги к потрескивавшему в камине огню.
Но он этого не сделал.
– Я не давал тебе разрешения обновлять мой дом.
– Наш дом, – поправила она. – И к тому же тебя не было, так что ты не мог возражать. – Жестом любящий жены она сняла с него шерстяной шарф.
Аромат ее духов чуть не свел его с ума. Он отошел от нее и расстегнул пальто.
– Мне нравился дом таким, каким он был.
– С ободранными обоями, облупленной штукатуркой и почти без мебели? – Она лукаво улыбнулась. – Не сходи с ума, Алекс.
– Не передразнивай меня. Ты уедешь, а мне придется жить с твоими новшествами.