А поминали на девятый день, как сейчас… так повелось издавна.
«Да вознаградят вас боги, друзья, и да пребудут они милостивы к вам, странники. Идите и возвращайтесь здравыми и невредимыми. А вы, бросающие здесь цветы, да живите долгие годы…»
Когда-то на Форуме стоял камень, от которого начинался отсчет главных дорог страны. Отсюда и поговорка — все дороги ведут в Рим. Особенно в туристический сезон. Вокруг постоянно снуют люди, так что даже не выберешь свободного места, чтобы отснять хоть несколько фотографий… Конечно, в интернете можно найти снимки лучшего качества, чем сделанные самой. Вот разве что тебя на них не будет. А зачем это нужно? Чтобы показать другим — смотрите, я на фоне древнего Рима? На других наплевать. Ну, а для себя — не нужно тем более. Говорят, на память… Как будто иначе можно забыть. Я и так всегда помню о том, что была здесь…
Здесь, где вливалась в Форум улица Аргилет, был храм двуликого Януса, охранителя входов и выходов, покровителя всех начинаний. Во время войны врата храма распахивали настежь — чтобы бог выступил на помощь воинам. И закрывали только после того, как воцарится мир. Так вот, многие за всю свою жизнь не видели этот храм закрытым…
Словно некие силы постоянно толкали их к войне. Говорят, жажда власти над другими народами… Не только. Да, они полагали, что народ, происходящий от самого Марса, призван быть владыкою мира. Но это было потом. А тогда они были вынуждены воевать, чтобы выжить среди сильнейших соседей, — ведь натиск бедствий был таков, словно их и впрямь ниспослали бессмертные боги, желая знать, выстоит ли римская доблесть… И вынуждены были захватывать чужие земли — потому что своей, неплодородной и скудной, не хватало на всех. Так повелось, что лишь земледелие и войну они считали достойным занятием. Хваля доброго мужа, хвалили его как умелого хозяина и славного воина. А все остальные дела считали равно далекими от правды и справедливости, — презирали и торговлю, и ремесло, а ростовщичество было для них хуже разбоя…
И так о них пошла слава, что римляне считают войну прекрасной, потому что война по-латыни — «bellum», а «прекрасная» — «bella». И что проигрывают они сражения, но не войны. А побежденные ими расены из Вей, те, кому довелось полураздетым и безоружным пройти под позорным ярмом, говорили злее: «римляне, как саранча — убьешь одного, придут десять…»
— …А я хочу себе сделать руны, — рыжая, подойдя к девушке, сидящей на кушетке, рассматривала ее нательную роспись. — Меня вообще прикалывает все такое, древнее… Только не могу решиться…
— Почему?
— Так… как-то… пока не решилась. А очень больно?
— Да нет! Вы попробуйте.
— Ну, как-то…
— Вы же видите, сколько людей это делают. Значит, ничего страшного.
— Ага. — Черненькая обернулась, продолжая водить феном над головой клиентки. — Помнишь того, с волком? Рисунок, наверно, два часа выбирал из каталога, все мозги Лехе продолбал… Короче, выбрал — такой зверский волчара, пипец: типа оборотень, на луну воет, и так из пасти кровь, бэ-э. «О, вот это супер, вот это супер…» А потом потерпел двадцать минут и говорит — все, я больше не могу! Давайте завтра!
— И что, не пришел?
— Ну, тут — куда ты денешься… когда разденешься! — Она хмыкнула. — Пришел, доделать же надо.
— Ой, а я так люблю мистику, где про оборотней, и все такое… — рыжая задумчиво вздохнула. — Нет, я понимаю, это как бы силы зла, но мне их как-то всегда жалко… Особенно этот фильм, где Том Круз, такая лапочка, прям на слезу пробивает! Блин, ну как он называется?… «Интервью с вампиром!» Недавно шел по НТВ, вы не смотрели?
Девушка покачала головой.
— Ну, если будут повторять — посмотрите! А у вас вообще кабельное или спутник?
— Вообще-то у меня нет телевизора…
— Это как?…
— Ну, так… Нет.
Черненькая снова резко обернулась и уставилась на нее, что-то напряженно соображая.
— А! Вы, наверно… верующая, да?!
— Нет, нисколько. Просто он мне как-то… не нужен… — она пожала плечами и вдруг от души рассмеялась. — Может, я не умею его смотреть?
— Пипе-ец… Я лично без телека жить не могла бы, это сто процентов! «Комеди клаб» всегда смотрю, «Наша Раша», — поржешь, расслабишься… Да, а я подумала, вы какая-то сектантка, что ли… Еще смотрю — юбка длинная, ну, думаю, все понятно. У нас соседи были из баптистов, так им вера запрещает смотреть. Только я с них угорала: как зайдут за чем-нибудь, так и зырят на экран! У себя дома, типа, нельзя, а в гостях можно… Такой прикол!.. Да, а вы что — совсем не верите в бога?
— Я думаю… тем, кто выше нас, все равно, верим мы в них или нет. — Она, помолчав, улыбнулась. — Достаточно их просто уважать.
Вошел мастер, а следом за ним — еще одна посетительница, и к ней поспешила рыженькая.
— Значит, краситься будем… У вас орех?
— А? — та не расслышала, рядом жужжит фен.
— Я говорю, у вас орех?
— Что??…
— Цвет! Цвет у вас какой? Орех?!
Услышав сдавленный всхлип и боковым зрением увидев, как клиент извивается на своем ложе, мастер задал закономерный вопрос: «Что, больно?» Потом они смеялись оба.
— А вообще как ощущения?
— Хорошо.
— Ну, ты экстремал, беспонтово!
— Да нет, я не замечаю просто…
Он усмехнулся.
— Да, каждому свое…
— То есть?
— Многие говорят, типа сильная боль. А есть еще варианты… я тут на днях одному штрих-код набивал, так он вообще потерялся.
— Как?
— Ну, сознание потерял! Неадекватный человек, конечно… Но я к тому, что у всех своя реакция… Вот ты так, вроде тебе в кайф. Что, реально ничего не ощущаешь?
Рассмеявшись, она призналась, что вообще-то ей невыносимо хочется спать — две ночи без сна, опять срочный перевод.
Она не всегда занималась переводами, но об этом лучше не вспоминать. И тогда она не носила длинные юбки, а одевалась совсем по-другому. Как и положено при таком занятии.
Людей все меньше, туристская толпа начинает редеть. Да, ведь там написано — ун'ора прима дель трамонто, закрывается за час до захода солнца…
«Любуясь сейчас античной архитектурой, мы любуемся скелетами».
Колонны храма Сатурна белеют, как кости. И, как кровь, сквозь них пламенеет закат.
Все глубже сумрак, все длиннее тени.
А тогда…
Тогда этого храма здесь еще не было, его построили через одиннадцать лет. И освятили в тот день, когда издавна полагалось чествовать бога, — в день сатурналий, семнадцатого декабря. Это был праздник окончания жатвы и зимнего солнцестояния, время отдыха и забав. В городе устраивались пышные гулянья, игры… А дома тоже праздновали весело! Комнаты украшали зелеными листьями лавра, щедро накрывали стол, звали гостей — и даже рабов сажали рядом, как равных. Дарили друг другу подарки, на счастье: глиняный светильник, красивые восковые свечи… еще лепили разное из теста — маленьких богов, человечков, зверей… тоже в подарок…
А через много веков христиане постановят, будто бы рождение их бога надо отмечать именно в конце декабря. Так им довелось примириться с обычаем, которого не смогли отменить все их законы.
Самого храма нет и сейчас, есть копия. Да и то, как бы он мог сохраниться, если в средние века добрые католики пасли скот на месте нечестивых языческих святилищ, и это место так и называлось — кампо ваччино, коровий луг. Так что из камней, разбросанных здесь, настоящих — немного. Ну, например, вот этот, черный, испещренный загадочными письменами, на могиле Ромула. Прочитать эту надпись так никому и не удалось — только одно слово, «царь»… Рассказывали, что когда жена Ромула пришла на могилу, с неба спустилась звезда и зажгла ее волосы. И она вознеслась на небо и тоже стала звездой. Красивое сказание — а может, и быль, кто знает. Ведь столько лет прошло, а в древности всякие дива случались… Известно одно — с той поры в Риме превыше всех женщин почитали вдов, которые хранят верность умершим супругам.
И на свадьбе, по обычаю, ждали, пока взойдет вечерняя звезда. Наверно, та самая. Потом жених и его друзья с оружием в руках уводили за собой невесту, как бы похищая ее из родительского дома, и при свете факелов провожали в дом жениха, и он должен был перенести ее через порог. Брал в руки зажженный светоч и кубок с водою и говорил: «В своем доме я встречаю тебя водой и огнем». А она отвечала ему такими словами: «Где ты, Гай, там и я, Гайя»… И обвивала дверь пряжей — в знак того, что будет хорошей женой, из тех, о ком говорят: «сидит дома, прядет шерсть». Может, иная и заскучала бы от домоседства, но вздумай она вольнее себя вести — это было бесчестье для мужа. Да на таких и не женились, кто привык к вольности… Вообще законы были строги. Знатный человек мог взять в жены только девицу, равную себе по рождению. И преступить этот закон не смел никто. Правда, позднее его отменили… через много лет…