Кэтрин Полански - Крест и полумесяц

Девушка и радовалась за отца – все-таки такая перспектива для развития дела открывается, и вместе с тем печалилась.

– Ну что ты, Златочка? Я пошутил, нет там никаких разбойников, – старался утешить дочь Алимов.

– Папенька, я разбойников не боюсь! – засмеялась Злата.

– Да, ты у меня образованная девица, Пушкина читала, – улыбнулся отец. – Вот увидишь, все будет хорошо.

– Только грустно, – подвела итог Злата. – Вы поедете в дальние страны, а я тут останусь, вышивать… Папенька, возьмите меня с собой! – вдруг горячо взмолилась Злата.

Петр Евгеньевич помолчал, глядя на дочь.

– Путешествие может оказаться тяжелым для молодой девушки, – вымолвил наконец он.

– Я не боюсь трудностей! – Злата уловила в голосе отца надежду для себя и с еще большим рвением произнесла: – Я буду беспрекословно слушаться вас, папенька! Ни на шаг не отойду, слова поперек не скажу! Пожалуйста, возьмите меня! В Москве сейчас скучно, а без вас и вовсе невыносимо станет. И потом, – лукаво улыбнулась она, – вы рано или поздно выдадите меня замуж, и мне уже некогда будет путешествовать.

– Все, что ты говоришь, разумеется, верно… – Петр Евгеньевич задумался. – …Но, надеюсь, ты понимаешь, на что идешь, прося меня об этом? Ведь придется быть очень, очень послушной!

– Конечно! – Злата уже сияла, как новенькая монетка. Главное – поехать с отцом, а уж насчет послушания… Там видно будет!

– Ну хорошо, – на удивление быстро сдался Алимов. – Признаться, я и сам об этом подумывал. Едем мы к респектабельным деловым людям… да и сил моих нет с тобой расстаться надолго, голубка моя.

…Следующая перед отъездом неделя стала поистине сумасшедшей. В особняк Алимовых валом повалил народ с просьбами, бумагами, нерешенными вопросами. Петру Евгеньевичу нужно было передать управляющему дела по руководству торговой компанией на время своего отсутствия. Об отъезде Алимова прослышали друзья – и тоже наносили визиты, дабы выпить пару бокалов вина в обществе близкого человека, неизвестно зачем отбывающего в дальние дали.

– Вот отчего тебе, Петр, на месте не сидится? – заметил один из них, Норов. – Что за тяга к дальним странствиям, будто у мальчишки какого или восторженного молодого лейтенантика? Нешто тебе России-матушки мало для торговли своей? А хочешь путешествовать – так путешествуй, но чтоб какие-то связи там налаживать…

– Ничего ты, Илья Алексеич, не понимаешь, – уверенно отвечал Петр Евгеньевич. – Ведь меня не просто ветер дальних странствий зовет, я о благе государства нашего думаю. Протянутся ниточки между Россией и другими странами – нашему государству от этого прямая и явная выгода!

– Лучше б ты дома о выгоде государственной думал! – пробурчал Норов, но продолжать спор не решился.

Слуги суетились, собирая вещи хозяев в дорогу; отец только морщился, предпочитая путешествовать налегке, а дочь следовала примеру родителя во всем. Но даже она притихала, когда Петр Евгеньевич яростно спорил со своим камердинером Тимофеем, безуспешно пытавшимся убедить хозяина, что «без трех сюртуков парадных никуда вы, барин, не поедете, иначе стыдно будет!».

Мачеха, Любовь Андреевна, вела себя тише воды, ниже травы; видимо, отец поговорил с ней наедине, да так, что при всех та возражать против отъезда падчерицы не решалась. Но Злата не раз ловила на себе ее злой взгляд, обещавший много неприятностей в будущем, по возвращении. Впрочем, девушка была не из тех, кто способен долго переживать из-за неприятностей, которые еще не произошли, тем более будущие приключения буквально кружили ей голову. А что они будут, она уверена!

Путешествие оказалось долгим, но интересным и захватывающим: поездом до Одессы, потом одним пароходом до Стамбула, оттуда другим – до портового ливанского города Тира, затем снова поезд – до Бейрута, а уж затем в Дамаск… И чем дальше на юг, тем более настоящим становилось лето: яркое, солнечное, жаркое! Не чета дождливому московскому!

Какие звонкие названия были в этой земле! Эль-Аси, Джебель-эш-Шарки, Джедире… Название столицы – Дамаск – звучало лучшей в мире сталью. И как не похоже на Россию, хотя, когда они подъезжали к Дамаску, Злате казалось, что она ненадолго возвращается на родину, так похож был пейзаж на южные российские степи, – и тут же в поле зрения попадала рощица пышных олив, и сходство мгновенно пропадало.

Злата не отрывалась от окна поезда, который вез их с отцом из Бейрута в Дамаск – в Бейруте у Петра Евгеньевича тоже обнаружились дела, и пришлось задержаться на пару дней. Стояла безумная жара, но Злата не обращала на пекло внимания: вокруг столько всего интересного! Спасали легкие шелковые платья, которые она привезла с собой из Москвы и еще парочку купила в шумном гостеприимном Бейруте.

Вместе с отцом, своей горничной Дуней и Тимофеем они прогулялись по городу, который за свою бурную историю несколько раз полностью разрушали и восстанавливали. Петр Евгеньевич сказал, что поэтому его часто называют городом-фениксом. Злата ничуть не скучала ни по оставленным в Москве подругам, ни по Аннушке, стоя на площади у дворца Гран Серай или гуляя по улице Риад ас-Сольх. Незнакомые названия звучали сладкой музыкой, и их можно было проговаривать до бесконечности, как заклинания или стихи. Злата упивалась ими и смотрела на незнакомый удивительный мир из-под полей новенькой соломенной шляпки.

Как интересно путешествовать с папенькой: он многое знал и умел увлекательно рассказывать, так что Злата могла слушать его часами. Алимов и сам радовался новым впечатлениям, как ребенок.

Земля вокруг была чужой и удивительной, и уже поэтому – прекрасной. Злата не замечала нищих на улицах Бейрута, не видела ветхих кварталов, Восток предстал перед девушкой волшебной красавицей, разодетой в яркие одежды, похожей на тропическую птицу.

Дамаск показался Злате еще чудеснее Бейрута. Гора Касьюн возвышалась над городом, а сам город будто карабкался вверх, пытаясь раскинуться как можно шире и взобраться еще выше. Шумный, жаркий, на первый взгляд грязно-серый, Дамаск все равно был прекрасен. Злата не могла понять, что за чувство возникло у нее, когда она сошла на вокзале на пыльные камни перрона, и почему ей так понравился город, который она и не видела еще толком… В Дамаске чувствовалось что-то незыблемое и древнее, он вызывал сильнейшую гамму самых различных чувств, которым Злата не могла противиться – да и не хотела. Отец устраивал какие-то дела, вел переговоры, после чего они ехали в гостиницу, а Злата смотрела во все глаза по сторонам и не могла насмотреться.

Гостиница поражала роскошью – Алимов не поскупился. Петр Евгеньевич сказал Злате, что здесь они проведут всего несколько дней, прежде чем снимут дом на время своего пребывания в Дамаске. Это гораздо разумнее, чем жить в отеле.

Дуня пугливо жалась к Злате и наверняка уже страдала от того, что пришлось отправиться с барышней в такую даль. Ее пугали восточные люди, даже услужливый хозяин гостиницы, вышедший им навстречу, хотя он прямо-таки излучал доброжелательность.

– Ох, барышня, какие же они все страшные! – пробормотала Дуняша, едва они с хозяйкой оказались одни в отведенных им комнатах.

– Кто страшный? – рассеянно переспросила Злата, разглядывая неимоверной красоты мозаику на потолке.

– Люди, люди здесь страшные, – в который раз пожаловалась Дуня, принимаясь разбирать вещи. Привезенные из Москвы платья и шляпки смотрелись неуместно на фоне ярких восточных тканей. – Глядят так с прищуром… – Дуня передернула плечами. – И женщины у них запуганные, с ног до головы в черное закутаны… Наверное, их тут бьют.

– Не выдумывай! – рассмеялась Злата. Дуняша и вправду преувеличивала, и в Бейруте, и в Дамаске встречается достаточно европейцев, и культура Востока, как объяснял ей отец, вовсе не жестока, как может показаться со стороны. Она, конечно, чужая… Все равно дикая, необыкновенная красота этой страны отчего-то переполняла Злату восторгом, окутывала пряными ароматами, гипнотизировала блеском и роскошью. Девушка и сама не понимала, что с ней происходит, но не противилась, а наоборот, принимала всей душой.

Злата восхищалась здешней архитектурой. Она ахала от восторга, рассматривая яркую мозаику, полупрозрачные занавеси, сотканные из таких тонких тканей, что через кольцо можно протянуть… Ей нравились глаза восточных женщин – Злата все пыталась поймать их взгляды, но те отводили глаза, хотя девушке и казалось, что на нее многие смотрят украдкой. Ее бледная кожа, не успевшая еще зазолотиться под жарким солнцем, и зеленые глаза должны были притягивать взгляды – и притягивали.