Очень чуткой оказалась женщиной Галкина Елена Игоревна. Поскольку как раз в эту секунду я думала именно о Светке, о том, почему, если все, что говорит Галкина, правда, она мне ни разу ничего подобного не рассказывала… Повезло, и в их школе никакого рэкета не было? Или просто скрыла, решив, что вмешательство взрослых ничего, кроме вреда, не принесет?.. Если последнее, то что еще ухитрилось скрыть от меня мое дитятко?! И что в этой связи происходит в колледжах вообще и в ее колледже в частности?.. Никуда я не поеду, пусть все катится к дьяволу, никуда, никогда и ни за что, и заявление свое у Грифеля заберу немедленно!
— Девочка, — сказала я вслух слегка охрипшим голосом. — У меня девочка, немного постарше вашего сына. И ничего похожего я от нее никогда не слышала… А вы уверены, что все это слегка…
— Нет, я не преувеличиваю! — перебила меня Галкина. — Даю вам честное слово! Я понимаю, что все это бездоказательно, но что же мне делать, что?
Впервые за все время разговора в голосе Елены Игоревны прозвучала нотка отчаяния.
— Валерочка отказывается ходить в школу, лежит целыми днями у себя в комнате и смотрит в потолок… Он такой впечатлительный, понимаете? Я было в милицию пошла, в наше отделение. Мне говорят — пишите заявление. А Валерочка передо мной прямо на колени упал: «Мамочка, не надо! Там же фамилию указывают, а если они узнают, кто настучал, то…» Словом, и так понятно, верно? Ну я и не пошла больше в милицию, а решила идти сразу сюда… Вы ведь никому не скажете, чье заявление?.. А то в нашем отделении у половины сотрудников дети учатся в этой школе, а вдруг это кто-то из них деньги вымогает?.. Так что Валерочка прав…
— Конечно, не скажем, есть такое понятие как «тайна следствия», — заверила я ее. — Ради Бога, хоть об этом не волнуйтесь.
Возможно, мне и удалось ее немного успокоить этой фразой, только не себя — ту бурю в душе, которая поднялась в итоге этого разговора… Наивной дамочкой я давным-давно не была, отлично знала, что существует масса вещей, которые мы обязаны знать (теоретически), а на практике узнаем чуть ли не в последнюю очередь. Это — как с изменой, когда последним о ней узнает обманутый супруг… Но еще никогда, ни разу за всю мою практику это не касалось так прямо и непосредственно детей… Ни разу!..
Сняв телефонную трубку, я набрала Володин номер.
— А я думал, вы уже в отпуске! — удивился мой опер. — Еще что-нибудь стряслось?
— Угадал. И для начала у меня к тебе вопрос: ты о школьном рэкете что-нибудь слышал?
— Краем уха… Ну, и еще по телевизору. А что? Неужели Светка?..
Похоже, упомянутую Галкиной передачу посмотреть ухитрились все, кроме меня.
— Нет. Хотя я ее пока не спрашивала… Так что ты там расслышал краем своего уха?
Как выяснилось, даже краем уха Володя расслышал не так уж мало.
— Ну, во-первых, — вдохнул он, — то, что данный факт имеет место: вначале, как вы знаете, это было только на зоне. Потом из зоны перешло в нашу славную армию, а теперь вот и школы, похоже, охвачены… Или охватываются.
— Кем?!
— Ну, как правило, инициатор и лидер — какой-нибудь ушлый старшеклассник, это — в лучшем варианте.
— А в худшем?
— А в худшем все тот же ушлый старшеклассник, но работающий на какую-нибудь бандитскую «шестерку» из районного криминалитета, для которой эти поборы — мелкий доход на карманные расходы…
— И ты так спокойно об этом говоришь?! — возмутилась я голосом моей телевизионной приятельницы Татьяны.
Володя по ту сторону провода издал какой-то неудобопроизносимый звук и предложил позвать к телефону некоего Романова, занимающегося в нашем УВД подростками.
— Нет! — резко прервала я оперативника. — Вместо этого слушай внимательно: где-то через час к тебе подъедет женщина, Галкина Елена Игоревна. У нее огромная проблема с сыном, семиклассником… За это время ты хорошенько подумаешь и сам подберешь подходящего опера из ваших, способного, не засветившись, выяснить ситуацию вокруг школы номер… Ясно? Скажешь — мое личное распоряжение на ближайшие пару недель. Насчет следователя, думаю, лучше всего подойдет Кравченко… Все ясно?.. Бумаги перешлю ближе к вечеру по факсу.
— Есть! — сказал Володя довольно кисло, и мы одновременно положили трубки.
Ухода бесконечно благодарившей меня Елены Игоревны я дождалась с превеликим трудом и тут же начала набирать свой домашний номер, моля Бога, чтобы Светка действительно, как и обещала, сидела дома, упорно готовясь к очередному зачету.
Трубку она взяла после второго гудка.
— Ты мне почему ничего не рассказывала про рэкет в школе?! — Быка за рога я взяла с первой секунды, перебив ее недовольное «алле».
— Про рэ… Про что?! А-а-а… — она вдруг легкомысленно хихикнула. — Ну ты бы еще мою двойку по чтению в первом классе вспомнила, которую я тоже скрыла!
Интересно знать, от кого она научилась так здорово язвить?
— Прекрати! — оборвала я закусившую удила Светку голосом, не допускавшим возражений. — Так значит, у тебя это тоже было, а возможно, и сейчас есть в этом вашем колледже?!
— Мам, ты что, с ума сошла?! — Она наконец посерьезнела. — Это когда было-то, а? Сто лет назад, к тому же и не было ничего!
— То есть? — не поняла я. Да и кто бы на моем месте понял?
— Мамуль, — Светкин голос окрасился ласковыми интонациями, — как думаешь, ты меня зря, что ли, правда, по моей же просьбе, приемчикам своим учила?..
— Седьмой класс… — пробормотала я. — Нет, шестой…
— Точно, шестой! К нам как раз эта тварь тупая, Машка Рублевская, перевелась, помнишь? У которой братец еще бандюком на учете был потом, помнишь? Вот она ко мне и подвалила… Ну а я ей — твой приемчик в ответ! А на другой день — еще один, только уже не ей, а тому самому братцу… Все! Клянусь, что все!
— Почему ты мне об этом не рассказывала? — вздохнула я.
— А о чем тут рассказывать-то? — В голосе ребенка звучало искреннее удивление. — Подумаешь, делов… Так если рассуждать — мне вместо уроков по вечерам только и нужно было тебе что-нибудь эдакое каждый день рассказывать…
— Ты и сейчас так же рассуждаешь?
— Мам! Я же русским языком тебе говорю: в колледже, во всяком случае нашем, все о’кей? Клянусь, чем хочешь! Могу даже твоей жизнью!
Клятва, предложенная Светкой, была у нас традиционная и самая страшная, не допускающая даже намека на ложь, — последнее средство выяснить, если остро требовалось, истину. Средство, применяемое крайне редко. Можно сказать — в исключительных случаях. Суеверная Светка сама предлагала ее не чаще раза в году, искренне веря, что малейшая недосказанность в таком серьезном деле может стоить мне как минимум здоровья… Я почувствовала, как тугая пружина, образовавшаяся внутри меня в результате разговора с Галкиной, понемногу ослабла… Однако тревога за Светку, которую я неожиданно для себя самой решилась оставить впервые в жизни одну, подогретая Еленой Игоревной, никуда деваться не хотела… Так я еду или не еду?..
Ответом на вопрос, решить который сама я была в эту минуту не в силах, послужила резко распахнувшаяся дверь моего кабинета. На пороге стоял мрачный, как грозовая туча, Крылов.
— Вот он я, — буркнул Николай. — Давай сдавай свои делишки… А то Грифель сегодня злой, как бультерьер!
Напоминание о Грифеле и качнуло стрелку весов в другую сторону. И, горько вздохнув, я молча кивнула коллеге головой на стул для посетителей. Стопку нужных папок я приготовила заранее — еще утром…
Катя
Нет, все-таки тетя Люся — чистое золото, а не тетка, и совсем не только на словах в Бога верит! Первое, что я услышала, когда влетела в коридор, — их с бабусей смех, причем так безмятежно бабуля, по-моему, уже сто лет не смеялась. В последний месяц у нее восстановилась полностью речь и лицо с левой, парализованной стороны уже не выглядит таким каменным…
— Ну, что я говорила? — выглянула в коридор тетя Люся. — Вот она, жива-здорова… Ты одна?
— Здравствуйте, тетя Люсечка! — Я чмокнула ее в румяную щеку. — Нет, Светлана Петровна приехала, сейчас подымется… Бабулечка, привет!
Едва влетев в комнату, я сразу ощутила какую-то особую атмосферу тепла, уюта и чистоты, которую умеет создавать вокруг себя наша соседка, а увидев бабушкино улыбающееся лицо, и вовсе успокоилась.