Кира Владимировна его обожала, называла «мой князь», полностью избавив от бытовых проблем и всей этой муравьиной земной суеты, далекой от небожителя.
«Бедная, бедная Кира Владимировна, — думала Зоя, мучаясь собственным жестокосердием. — Как я могла так безжалостно вычеркнуть ее из своей жизни? За что? Зачем? Сознательно оттолкнуть хорошего, любящего человека. В этом мире, где никто никому не нужен. И как она вынесет эту новую смерть? И чем заполнит образовавшуюся пустоту?..»
Зоя долго не решалась нажать кнопку звонка, стояла под дверью, прислушиваясь к звукам, доносившимся из квартиры, и боясь увидеть сраженную непосильным горем свекровь, не найти для нее нужных и правильных слов…
Кира Владимировна открыла сразу, будто ждала у порога, — элегантный черный костюм, строгая прическа.
— Зоя! — обрадовалась она. — Наконец-то ты приехала, моя девочка! А у нас, видишь, какая беда. Пойдем, напою тебя чаем. День будет долгим — гражданская панихида, потом отпевание в церкви…
Домой они вернулись в сгустившихся сумерках позднего вечера. День догорел, неестественно длинный, печальный и странный. И будто замыкая магический круг, внутри которого осталась прежняя невозвратная жизнь, они снова пили чай на крохотной кухне, странно диссонирующей с академическим масштабом квартиры.
— Как же вы будете жить здесь одна? — спросила Зоя.
— А я не буду здесь жить, — усмехнулась Кира Владимировна. — Это же ведомственная жилплощадь, принадлежит Университету. Так что придется освободить, ничего не поделаешь.
— Но ведь вас же не выставят на улицу? — ужаснулась Зоя.
— Ну зачем же на улицу? Дадут пристанище. Не такое, конечно, барское, попроще. Сколько я его просила отказаться от этого варианта! Взять трехкомнатную квартиру в хорошем доме. Ведь все мы ходим под Богом. Но нет! Ему хотелось блистать во всем! Быть первым среди лучших, как про кого-то там сейчас пишут. Разве его заботила моя участь? То, что меня выкинут на улицу, если он уйдет первым? Ха! Разве он собирался уйти первым? Думал жить вечно. А вернее, ни о чем он не думал. Просто жил как хотел…
…Я знаю, знаю: «О мертвых или хорошо, или ничего», — продолжила она после долгой паузы. — Но я не собираюсь его ругать. Просто расскажу тебе все, как есть на самом деле. Я же вижу, как ты на меня смотришь. Удивляешься, что не вою от горя, не посыпаю голову пеплом? Где-то я прочла недавно рассказ об одном американском актере, не помню даже, о ком именно. Его дед после смерти любимой супруги женился на няне своих детей. Она служила ему верой и правдой много лет, родила еще шестнадцать отпрысков и была хорошей матерью и женой. А на похоронах бросила на крышку гроба горсть земли и сказала: «Слава тебе, Господи! Наконец-то я от него избавилась!» Какая трагедия! Волосы дыбом. Или фарс? Как ты считаешь?
Зоя потрясенно молчала.
— Не хочу проводить никаких аналогий. У меня совсем другая история. Но, как говорится, все же, все же, все же… Ты, наверное, заметила даму, которая весь день простояла у тела как приклеенная? Не могла не заметить…
«Вот она, эта странность», — подумала Зоя. Женщина в глубоком трауре, намертво присохшая к гробу, а рядом девушка лет двадцати. Напряженные, полные вызова и затаенной угрозы. Время от времени дама глухо рыдала, и тогда девушка поила ее водой из бутылочки. На фоне сдержанной скорби присутствующих нарочитая демонстрация чувств казалась искусственной. Их старательно обходили взглядами, словно нечто неуместное, выходящее за рамки приличия.
— Так вы думаете, что это… — не смогла Зоя вымолвить сакраментальное слово.
— Я не думаю, я знаю, — пожала плечами Кира Владимировна. — Она была его аспиранткой, приехала откуда-то из Тмутаракани. В него часто влюблялись студентки, хотя он и не был писаным красавцем. Но блеск ума, очарование всех этих его регалий кружили головы. И он любил распустить хвост. Хотя, надо отдать ему должное, умел и вовремя остановиться, избегая всех этих сложностей, связанных с затянувшимся адюльтером. Но эта претендентка оказалась особенно цепкой.
Наверное, считала себя очень умной. Возможно, так оно и было до тех пор, пока не появился ребенок. Вот тут она явно переоценила и свое значение в его жизни, и его нравственные принципы. Праздник кончился, наступили будни. И он тут же исчез из ее жизни… Когда маленький Леня мешал ему работать, он просто отодвигал его ногой. Как щенка.
Обида была такой острой, что на глаза навернулись слезы. Но Кира Владимировна справилась с волнением.
— Он всю жизнь отторгал Леню. Стыдился его душевной болезни. Но с годами я поняла, что даже самый лучший ребенок на свете не мог бы пленить это сердце. Девочка, которую родила ушлая аспирантка, тоже была ему не нужна. Впрочем, как и ее мать — случайное лицо в массовке, оттеняющей его сольный танец.
Когда Леня погиб, он сказал ключевую фразу, потрясшую меня до глубины души. «Мог ли я подумать, что переживу собственного сына и так трагично восприму его уход?» Боже правый! Мог ли он подумать, что преждевременная смерть единственного ребенка что-то сдвинет в его душе! Впрочем, и ребенок, как выяснилось, не единственный, и роль скорбящего отца наскучила ему очень быстро.
Вот тогда-то я и почувствовала, что начинаю его тяготить. Раздражать своим горем.
— А мне всегда казалось, что у вас образцовый брак, — сказала Зоя. — Полная гармония.
— Говорят, в браке один любит, а второй принимает любовь, — с горечью заметила Кира Владимировна. — Ну что ж, если судить с этой точки зрения… Я любила и, видимо, полностью соответствовала его представлениям об идеальной жене для большого ученого.
Так или иначе, но именно в этот момент и материализовалась из небытия бывшая аспирантка и потребовала долю для своей дочери.
Они явились в наш дом, и он ее, по-моему, даже не сразу узнал. Решил, что это очередная просительница со своим чадом, мечтающим поступить в университет. Но она быстро развеяла его иллюзии — молодая еще, наглая, уверенная в себе женщина, прекрасно вписавшаяся в новую жизнь.
Я сидела за столом, как оплеванная, — никому не интересный, отработанный материал. Зато она чувствовала себя как рыба в воде. Прожорливая пиранья, глодающая добычу до костей, отвоевывая жизненное пространство для своего потомства. И он охотно попался в ее распахнутую пасть, счастливый обретением юной дочери, и даже не попробовал со мной объясниться.
Не знаю, как развивались бы события дальше. Что толку рассматривать возможные варианты? Случилось то, что случилось. Он лежал парализованный после инсульта, когда она явилась сюда вторично и сказала, что претендует на две трети имущества как гражданская жена и мать его дочери. А если я стану чинить препятствия, будет отстаивать свои права в суде, вплоть до проверки на ДНК.
— И что же теперь делать?
— Да ничего. Делить-то нечего. Единственная ценность, которая после него осталась, — это наша библиотека. Да и ту он завещал университету. Трудно поверить, но это так. Квартира ведомственная, мебель старая, машина «Жигули». Пусть судится, пока не посинеет. А я буду жить. И хватит об этом. Оставим мертвецам их прошлое. Давай лучше поговорим о тебе. Как ты жила все это время?
— Плохо, — сказала Зоя. — Вам не понравится. Сеяла зло. Вроде этой вашей аспирантки.
— Добро и зло — понятия относительные. И если верить, например, Веллеру, взаимообусловленные. Не будь зла, не было бы и добра. Мы бы просто не знали, что это такое. Пути Господни неисповедимы. И то, что для одного худо, для другого может быть прекрасным.
— Что же, выходит, любое злодейство в итоге совершается во благо? — усомнилась Зоя.
— А вот мы сейчас это проверим на твоем маленьком примере, хотя я абсолютно не сильна в философии. Полный ноль. Итак, какое же зло ты совершила?
— Помните, я вам рассказывала про Артема, за которого когда-то собиралась, да так и не вышла замуж? Он потом женился на моей подруге, на Ане. И вот мне померещилось, будто я до сих пор имею на него какие-то права. Будто он и есть тот самый единственный мужчина, предназначенный мне судьбой, и нет мне никакого дела ни до жены его, ни до маленькой дочки.
Честно говоря, я никогда не требовала, чтобы он ушел из семьи. Но он ушел. Вряд ли это было осознанным решением. Просто Анька скорее всего узнала про нас и выставила его за дверь. А он назло ей…
Наверное, не надо было его пускать. Не ради Аньки — ради себя самой. Потому что едва он ушел из дома, очарование пропало. Я видела, как он скучает по дочке, все сильнее с каждым днем. Да и по Аньке тоже. Назвал меня однажды ее именем…