— Боишься, что рано или поздно он меня придушит?
— Или он, или Зоя. Или оба вместе. Что тебя больше устраивает?
— Надеюсь, что ты не Кассандра.
— Хотелось бы верить.
— Я очень люблю его, мама. Очень.
— Я знаю…
Аня была девушка начитанная, но в отличие от других библиофилок предпочитала не мечтать, а действовать. Вот почему, окончив в начале девяностых факультет книговедения Московского полиграфического института, она отказалась от предложенной аспирантуры и ринулась в круговорот жизни. Привычный мир рушился, распадался на куски, полки пустовали, зарплаты не платили, и правили балом совсем другие, жесткие, законы. Люди разбегались в поисках лучшей доли, а бесхозной социалистической собственности было как грязи, и только ленивый не тянул к ней руку.
— Давай смотреть на вещи реально, — говорил Артем. — Только специалист высочайшего класса — и то лишь в определенных сферах — может по уровню доходов сравняться с владельцем собственного бизнеса. Я намерен делать карьеру, а не деньги, потому что люблю свою работу и хорошо ее знаю. А ты, если захочешь, можешь неплохо раскрутиться в своем деле, поскольку книги — непреходящая ценность, востребованная во все времена и при всех режимах.
— А что я могу без начального капитала? — пожимала плечами Аня.
— Акционируйте магазин…
И Аня, пройдя путь от товароведа до директора, преодолев несокрушимые, как линия Маннергейма, бюрократические препоны и чиновничий произвол, пережив бандитские наезды, минуты слабости и отчаяния, стала совладелицей книжного магазина. Ей исполнилось тридцать семь лет, она была успешна и считалась счастливой, потому что имела полный комплект составляющих этого самого счастья: очаг — они жили в трехкомнатной квартире ее родителей, которые переехали к бабушке в Ильинку, когда родилась Стася; стабильную работу, дававшую к тому же неплохой доход; маленькую дочку и образцово-показательного мужа, любимого и вроде бы любящего.
Вот это «вроде бы», непреходящее мучительное сомнение, лишало покоя и отравляло жизнь. Ведь давно известно — не имея реальных поводов для страдания, человек найдет себе вымышленные и возведет их в степень настоящих. Она винила себя в том, что, воспользовавшись ситуацией, женила на себе Артема, и тот поддался от безысходности и обиды на Зою. Но однажды, полюбив по-настоящему, он уйдет и не оглянется ни на нее, ни на Стасю.
Она и ребенка не решалась завести, все боялась остаться матерью-одиночкой.
— Да ты что, Анька! — Вера была потрясена. — Я думала, ты нормальная! Как же можно так себя обделять? Ведь это же ребенок! Понимаешь? Ребенок! Даже если Артем уйдет, хотя все это чушь собачья, малыш-то останется! Да ты Бога будешь благодарить каждый день за то, что он у тебя есть!
И забеременели они с Верой почти одновременно, и подарили себе девочек — Машу и Стасю. И страхи развеялись, забылись, как дурной сон ясным весенним утром. И жизнь покатилась сквозь будни и праздники, размолвки и примирения, сквозь радости и печали к предугаданной развилке на дороге судьбы.
5
ЗОЯ
Самым сильным ощущением была свобода. Господи! Свобода! Не надо после работы плестись домой и слушать бредовые речи, стряпать на убогой кухне безвкусную пищу, а главное, терпеть на своем теле конвульсивные содрогания похотливого, нелюбого урода, исправно жаждущего наслаждений. И эта убийственная нищета на фоне всеобщего благоденствия, теперь безвозвратно ушедшая, канувшая в Лету, испарившаяся без следа с тех пор, как она продала квартиру. За восемьдесят тысяч долларов! Неслыханное богатство!
О, как расправились ее плечи! Как изменилась походка! Загорелись глаза! Теперь она прежняя Зоя — принцесса, очнувшаяся от тяжелого сна, а не эта унылая тетка с кошелками и потухшим взглядом.
Слава Богу, никто не претендовал на долю от проданной квартиры.
— Как же так, Зоенька? — заплакала Кира Владимировна, узнав, что невестка решила вернуться к матери в Жуковский. — Ведь ты же одна у нас осталась! Не забывай…
— Ну что вы! — успокоила Зоя. — Конечно, нет! Как я могу вас забыть?
Но знала, что забудет. Уже забыла. Вычеркнула из своей новой жизни.
Она накупила себе белья — целый ворох невесомых, тончайших кружев, косметику и духи с волшебным, чарующим ароматом. А это пьянящее ощущение неограниченных возможностей! Высокомерное счастье покупать дорогую одежду в шикарных пустых магазинах, а не на пошлых рынках и в битком набитых торговых центрах, которые, по сути, те же рынки, только крытые.
Конечно, было бы просто глупо истратить все деньги на шмотки, пусть даже и эксклюзивные. О нет! Она сумеет растянуть удовольствие на долгий срок. Правда, удовольствия имеют печальную особенность кончаться. Но во-первых, она пойдет работать. И уж конечно, не в школу, будьте уверены! С благотворительностью покончено навсегда. А во-вторых, постарается устроить свою жизнь максимально комфортно. Любовь-морковь и прочие глупости больше не для нее. Точный и холодный расчет — вот чем отныне она руководствуется. Одного раза хватит — так обожглась, что мало никому не покажется. Естественно, никто не станет возражать против волшебного симбиоза двух этих составляющих счастья — любви и расчета, — но стоит ли строить воздушные замки? Не стоит…
Ольга Петровна дочь встретила сдержанно. Стыдилась этого, но поделать с собой ничего не могла. То ли привыкла к спокойной и размеренной одинокой жизни, то ли, наоборот, отвыкла от дочери, которая уже давно не проявляла родственных чувств, а может, предвидела, что добра от этого переезда ждать не придется, так или иначе, а факт остается фактом — встретила она Зою без радости. А лучше бы вообще не встречала, да кто ж ее спрашивал?
Зою реакция матери неприятно удивила, но не обескуражила, подтвердив давно усвоенный постулат — все в этом мире живут только для себя. И правильно делают.
И что уж тут сыграло свою роль — нечаянно случившаяся вольница, когда не надо работать, а деньги есть, или ее девичья комната, ничуть не изменившаяся с тех давних пор, и полное отсутствие бытовых хлопот под маминым крылом, — а только почувствовала себя Зоя прежней беззаботной девчонкой. Этакое дежа вю с полным забвением московского периода, сначала такого счастливого, а потом беспросветно горького. Будто и не было ничего.
Работу искать Зоя пока не собиралась. Имела она право на отдых? Еще какое! Но хотелось жить, действовать, демонстрировать собственную нынешнюю состоятельность. И для начала Зоя решила устроить девичник — позвать в гости старых подружек, Аню и Веру. Одних, конечно, без мужей. А то что же это получится? «Утки все парами, только я одна»? Да и кому рассказать! Оба ведь объедки с ее стола — и тот и другой. Смешно, ей-богу. Только и разницы, что один сам ушел, а второй с ее подачи. «С ее поддачи», — усмехнулась Зоя.
А вот интересно, как сложилась бы жизнь, не влепи она тогда Артему пощечину? Теперь-то кажется, что прекрасно…
Она часто вспоминала тот злополучный день — день своей несостоявшейся свадьбы. Толпу зевак на площади, торжественную музыку Мендельсона и свое нарастающее отчаяние от ненужности, нелепости, непоправимости того, что она делает, обрекая себя на жизнь с нелюбимым мужчиной. Вот уж воистину — не знаешь, где найдешь, где потеряешь. А разве она тогда потеряла? И разве потом нашла? И потеряла, и нашла, да только совсем не то, о чем мечталось.
Что же с ней происходит? Что она делает не так? Почему кто-то сразу находит свою половинку и живет с ней в любви и согласии, а она вот уже в третий раз наступает на те же грабли? Совсем одна, как тогда — на площади, в подвенечном платье и с ненужным уже букетом невесты, под жадными взглядами зевак.
Что она тогда ощущала? Страх? Стыд? Горечь утраты? Или облегчение, острое чувство вновь обретенной свободы? Стояла, не смея поднять глаз, не в силах двинуться с места. Потом подбежала мама, кто-то еще, повели, посадили в машину, привезли домой — все как в тумане. Шум, слезы, истерика. Пошли к родителям Артема. Но тот исчез, как в воду канул. И появился только через неделю. Но не один. С Анькой.
Вот тебе и подруги! Одна Лешку увела, другая Артема. Подсуетилась, зараза. Вот уж правильно говорят: «Избавь нас, Господи, от друзей, а с врагами мы и сами как-нибудь разберемся».
«Дела давно минувших дней». Ни обид не осталось, ни печалей. А если и осталось, что толку? Все прошло и быльем поросло. Тогда ей Артем был не нужен, а теперь и подавно.