запомнить, чтобы рассказать ему».
Выкинув остатки булочки в воду, я откинулся на дерево и потер
ладонями лицо.
Всё, что у меня было, оставалось в комнате борделя, но я не мог
собраться с силами, чтобы вернуться туда. Я не мог оставаться в де
Валлене, не вбирая его в себя с каждым вдохом, не слыша свежих
слухов о нем, не видя его в глазах каждой сплетницы. Половину
монет, лежавших в моем комоде, заплатил мне он. Всепоглощающее
желание сбежать, оставить всё позади и никогда не слышать его
имени, было безгранично.
Но вместо этого я, повинуясь долгу, добрался до борделя и
поднялся в свою комнату. До того, как солнце село и очередная полная
клиентов ночь поглотила нас, я спрятал самое ценное в маленькую
сумку, собрал остальные пожитки и попрощался с Элизой.
Она уставилась на меня, на коробку у меня подмышкой, на сумку
в моих руках, и поняла то, чего я не сказал вслух.
— Куда ты пойдешь? — спросила она, обнимая меня.
Я не мог ответить ей, потому что сам не представлял куда. Я знал
только, что больше ни секунды не могу оставаться в Амстердаме.
Поцеловав её на прощание и пожелав удачи, я покинул де Валлен
и купил место в первом же попавшемся мне экипаже, отправлявшемся
из города на юг.
Мы прибыли в Делфт – через него проезжал любой идущий на юг
экипаж. Пока коней поили, кормили и перепрягали, пассажиры
выбрались из кареты немного передохнуть. Я, в отличие от остальных,
попросил кучера снять с крыши мой багаж.
Пару секунд он пристально смотрел на меня.
— Если вы опоздаете, экипаж ждать не будет, — сказал он. — И
денег своих вы назад не получите.
— Я знаю, — ответил я. — Если понадобится, поймаю другой
экипаж.
Он пожал плечами и стащил мою сумку. Закинув её на плечо, я
отправился к центру города.
Здесь, как и в Амстердаме, были каналы, в глубине которых
плавали рыбы, а по краям цеплялись лилии. Я гулял, слушая ветерок
и болтовню людей. Остановившись, я купил себе на обед сосиску, а
когда подошло время отправления экипажа, я понял, что ушел от него
слишком далеко, чтобы успеть вовремя. Поправив сумку на плече, я
продолжил путь.
Солнце село, и вскоре мой желудок заурчал, так что я нашел
таверну, заказал себе кое-что перекусить и занял место в глубине
зала, чтобы не видеть бликов на воде. Время шло, толпа шумела всё
громче, и вскоре какой-то мужчина заговорил о Майкеле.
В конечном счете, это должно было случиться. Может, Делфт – то
ещё захолустье по сравнению с Амстердамом, но сплетни здесь
работают так же, как и везде. Я прислушивался достаточно долго,
чтобы уловить, что его видели у Марейна с дюжиной девушек на
коленях, а потом перестал вникать. От представшей в воображении
картины у меня внутри всё перевернулось.
Выпив ещё три кружки пива, я сидел, повесив голову и пытаясь не
слушать. Я не собирался ни о чем спрашивать, пока тот мужчина не
направился к выходу. Именно в этот момент внезапно стало жизненно
важно разузнать хоть что-нибудь. Бросив монеты на стол, я выскочил
из таверны, таща сумку за собой.
Поймал я его уже на улице. Он с сомнением смотрел на меня,
пока я пытался отдышаться.
— Прошу прощения, извините... Вы не подскажете, где это – «У
Марейна»?
Он презрительно фыркнул. Задай мне кто подобный вопрос, с
головой выдающий чужака, в Амстердаме, я отреагировал бы так же.
— Конечно, это вниз по Хутерштраат, возле канала.
Пока я невнятно благодарил его, он ушел. Я направился вдоль
канала, к которому выходили дюжины улиц – словно ручейки,
впадающие в реку. Я бродил, пока у меня не заныли ноги, но всё же
нашел узенький переулок, соединявший две оживленных улицы.
«У Марейна», к моему облегчению, оказалось не борделем, а
таверной, достаточно большой и ухоженной, чтобы дела там шли
успешно, хотя в это время суток большинство клиентов покидало
заведение, а не стремилось внутрь. Я стоял на противоположной
стороне улицы и смотрел, как сияют в ночи фонари. Глубоко вздохнув,
я расправил плечи, подхватил сумку и вошел.
В баре было светло, но почти пусто. Несколько человек – мужчин
и женщин – ещё сидели там, похрапывая за столами или пьяно качая
головами. Кто-то нашел себе пару и теперь развлекался в уголке.
Одинокая девица за стойкой с усталым видом собирала пустые
бокалы и едва взглянула на меня. Я повидал немало таверн в час
закрытия, и эта ничем от них не отличалась, за исключением одного из
углов, где спиной к стене стояло кресло – так, чтобы весь зал был
виден с него, как на ладони.
Возле него был ошеломительный бардак: бутылки с длинными
горлышками и полупустые кружки группками стояли на столах,
некоторые из них упали и катались по полу в лужицах вытекших из них
напитков. Место отдавало дешевым вином и пивом. А в самом кресле
сидел Майкель, или кто-то очень на него похожий. Сказать точно было
сложно: он сидел глубоко в кресле, ссутулившись и опустив
подбородок так, что пряди закрывали лицо. Я бы решил, что он уснул,
но его пальцы в неровном ритме лениво стучали по подлокотнику.
Я подошел и остановился всего в паре шагов от него. В грязной с
дороги одежде и со всеми пожитками в сумке через плечо я
чувствовал себя деревенским бедняком, пришедшим просить
аудиенции у короля.
Окинув взглядом перевернутые скамьи и раскиданные вокруг
пустые тарелки, я повернулся к Майкелю и произнес:
— Так вот какова великая вампирская свита, которую до
беспамятства жаждет видеть весь Амстердам. Ты выглядишь как
пьяница.
Он медленно поднял голову и взглянул на меня сквозь
взъерошенную челку. В свете ламп его глаза казались черными.
— Сейчас ты очень далеко от дома.
Я сбросил сумку к ногам и смотрел на неё какое-то время,
ощущая тяжесть его взгляда.
— На днях я купил пончик у Герды и ел его в тени дерева, глядя,
как солнце рисует веснушки на тыльной стороне ладоней.
Он хранил молчание. Сердце у меня в груди колотилось, как
ненормальное.
— Почему ты рассказываешь мне это?
— Я не знаю, — прошептал я и поднял на него взгляд, чувствуя,
что могу взорваться в любой миг. — Не знаю. Разве что... — Он
подвинулся, усаживаясь ровнее, и, тряхнув головой, убрал волосы с
лица. У меня пропал голос.
Он выждал минуту, а когда я не продолжил, спросил, озадаченно
сдвинув брови:
— Ты проделал весь этот путь только чтобы рассказать мне о
своем завтраке?
Я глубоко вдохнул, собираясь с силами, чтобы дать волю всему,
что переполняло меня. Но меня отвлекло замеченное краем глаза
движение: к нам приближалась барменша. Нахмурившись и сжав губы,
она кинула на меня быстрый неодобрительный взгляд и встала перед
Майкелем, оперев поднос о бедро так, что рукав задрался вверх,
открывая ленту чистых белых бинтов вокруг запястий.
Я смотрел на них, не в состоянии оторвать взгляд. Пальцы сами
по себе потянулись к моим запястьям. Даже спустя столько времени
без повязок они казались беззащитными.
— Сэр? — Она присела в реверансе и восторженно взглянула на
него. — Близится рассвет. Желаете поужинать перед уходом?
— Что? — Я, обойдя кругом стол, воззрился на неё с
негодованием. — Ты ему для этого не нужна. Майкель... — Я