Елена Гайворонская - Круговой перекресток

– Я люблю тебя…

Я понимала, что он ждет ответного признания, и промямлила:

– Я тоже люблю тебя, – будто прыгнула в холодную реку.

– Я хочу тебя…

Он увлек меня в комнату, расстегнул пуговицы на блузке, вспотевшая рука скользнула под бюстгальтер, сжала грудь и принялась мять ее до боли. Меня словно хлестнуло изнутри и затрясло, как в лихорадке. Все во мне восстало против грубого чужого прикосновения, и я ничего не могла с собой поделать. Мое тело жило своей жизнью, не желая повиноваться никому, даже собственной хозяйке.

– Не надо! – вскрикнула я, отталкивая Артема.

Он удивленно захлопал глазами и, будто осененный догадкой, спросил:

– У тебя когда-нибудь было?

Я покачала головой, почувствовав, как кровь прихлынула к моим щекам.

Артем озадаченно уставился на меня, потер лоб ладонью, и я вспомнила слова Крис о том, что современным мужчинам неохота возиться с неопытными девушками.

– Извини, – сказала я. – Я должна была предупредить.

– Все в порядке, – произнес он с растерянной улыбкой, – не бойся, тебе не будет больно… – и снова меня обнял.

Я почувствовала раздражение. Откуда он знает, будет мне больно или нет? Что он вообще обо мне знает, кроме того, что мне восемнадцать лет, у меня длинные ноги и я учусь в педагогическом? Мы почти не разговаривали на серьезные темы, только пили, танцевали, тусовались, гоняли на машине. Он не знает, что я люблю Золя, Ремарка и Гумилева, что мечтаю стать писателем, иногда по ночам потихоньку пишу рассказы, которые прячу в ящик стола, что иногда мне снятся кошмары, после которых я не могу заснуть без таблетки феназепама… Он даже не знает, что я ненавижу хард-рок, меня тошнит от песен Цоя, который сейчас орал на всю катушку.

– Выключи музыку, – попросила я. – Я люблю тишину.

Он вновь посмотрел на меня с удивлением, словно видел впервые, надавил на кнопку магнитофона, оборвав песню на полуслове. Спросил:

– Может, выпьем шампанского?

– Хорошо бы, – сказала я.

Артем сбегал на кухню, притащил бутылку, фрукты, коробку шоколадных конфет.

– Извини, – проговорил скороговоркой, облизывая губы, – я приготовил все это к твоему приходу. Но у меня все напрочь вылетело из головы…

– Давай поговорим, Артем, – попросила я, – просто немного поговорим…

– О чем? – удивленно спросил он.

Его потемневшие глаза горели, на шее пульсировала жилка, рубашка взмокла и прилипла к груди, обрисовывая рельеф накачанных мышц. Рука чуть подрагивала, когда он разливал пенящийся напиток по бокалам.

– Так о чем ты хочешь поговорить? – переспросил он.

– Да так… – я неопределенно пожала плечами, – просто поболтать о чем-нибудь. О жизни… Ты собираешься куда-нибудь поступать этим летом?

– Зачем? – поскучнел Артем. – Я и так могу зарабатывать деньги, помогая отцу в бизнесе. Кстати, ты права, пора подумать об этом. Он вечно меня достает за то, что я трачу его бабки. Займусь чем-нибудь… С осени. А летом рванем вместе подальше? – Его глаза снова возбужденно заблестели.

– Посмотрим. До лета надо дожить, – уклончиво ответила я. – Не люблю строить грандиозные планы на полвека вперед.

– Сашуля, какой-то разговор у нас чересчур серьезный…

Артем положил ладонь на мою руку, приблизил лицо, скользнул губами по щеке, переходя на взволнованный полушепот.

– Ты очень красивая… Иди-ка сюда… – Артем решительно забрал у меня бокал, поставил на стол, подхватил меня на руки, перенес на предусмотрительно разобранный диван и принялся осыпать мокрыми горячечными поцелуями, попутно возясь с застежками на блузке. Почему у него влажные руки?

Неужели такие руки у всех мужчин? Это и есть прелюдия к хваленому сексу, которым бредит Крис? Господи, скорей бы все кончилось…

– Нет, – воскликнула я, вырываясь, – подожди!

Артем сидел на диване сердитый, растерянный, обескураженный.

– Ну чё опять не так? – глухо спросил он.

– Я не могу… – проговорила я, сжимаясь в комок. – Я не готова…

Артем поднялся, достал сигареты, дрожащими пальцами чиркнул зажигалкой, она не поддалась. Артем швырнул зажигалку и сигареты в угол, устремил на меня взгляд побитой собаки и жалобно проговорил:

– Зачем ты меня мучаешь, Саня? Если я тебе не нужен, скажи прямо.

Мне вдруг стало стыдно. Я почувствовала себя дурой и стервой, капризной и взбалмошной, которая в самом деле не знает, чего хочет. Мне стало жаль Артема, который, потратив на меня уйму времени и денег, вымаливает то, что другие, вроде Крис, щедро раздают направо и налево. Что я из себя строю? Зачем? Пора повзрослеть… Пора.

Я глубоко вздохнула, выдохнула, распрямилась:

– Я сама… Надеюсь, у тебя есть резинки? Ранняя беременность в мои планы не входит. – Я не узнавала собственного голоса, так неестественно он звучал.

Но Артем был опьянен желанием и не замечал фальши.

– Конечно! – захлебнулся он восторгом и поцеловал меня с таким жаром, что частица его пыла передалась мне, затрепетала внутри. Я подумала, возможно, впрямь все будет здорово, и обрадовалась этому приятному волнующему чувству. Все будет хорошо.

Почему-то мне казалось, что, когда ЭТО случится впервые, произойдет нечто фантастическое, как снег в июле, как радуга в ночи… И я воспарю высоко-высоко к вершинам неведомого блаженства… Однако чуда не случилось. Волшебные скрипки не запели. Сбивчивый шепот, жадные ладони, саднящая боль, быстрые нелепые телодвижения, холод снаружи и внутри, его глупый восторг, мое усталое разочарование, горячий душ как самая приятная часть романтического вечера. Избитое «Я тебя люблю» и банальное «Я тоже»… И это То Самое, что так красочно и вдохновенно воспевали сотни поколений поэтов?! То, ради чего убивали и складывали головы, предавали, интриговали, сходили с ума и продолжают делать это даже в наше циничное время? Боже, как глупо…

Тайное рано или поздно становится явным.

Последний раз, когда Артем под каким-то предлогом затащил меня в квартиру своих родителей, меня едва ли не силой усадили выпить чаю. Борис Егорович подмигивал сыну, отпускал пошловатые остроты, отечески обнимал меня за плечи, называя невесткой. Вера Игоревна скорбно морщила лоб, сетовала на то, как быстро взрослеет современная молодежь, и поминутно переводила разговор в русло контрацепции. А в завершение сообщила, что вообще-то она рада, что Артем наконец-то завел отношения с порядочной девочкой из хорошей семьи, то есть со мной, в то время как его друзья меняют разных распущенных девиц, которые только тянут из них деньги.

Мама и бабушка придерживались ветхозаветных правил: переспали – женитесь. Опять же Артем не какой-нибудь забулдыга из подворотни – мальчик из хорошей семьи, с квартирой, что немаловажно в стране, испорченной квартирным вопросом. Папа неуверенно возражал, что мы оба слишком молоды для брака, но потом на очередной совместной тусовке Борис Егорыч, будучи подшофе, пообещал подарить папе старый автомобиль. Тогда и папа объявил, что не стоит бросаться отличными парнями вроде Артема. Мне начало казаться, что родители желали нашего соединения сильнее, чем этого хотелось нам самим. Исключением стал Георгий, которому мой бойфренд упорно не нравился. Во-первых, он не прошел тест на шахматы. Во-вторых, пообщавшись, дед вынес вердикт: Артем – пустой избалованный маменькин сынок. Немного поиграет в любовь, а потом надоест.

– Может, мне первой надоест, – обиделась я. Обычно наши с дедом мнения совпадали.

К сексу я относилась без особой неприязни, но и без особой радости – равнодушно, как к неизбежной жизненной составляющей, как, например, к чистке зубов или утренней гимнастике. Иногда невольно задавалась вопросом: «Неужели людям секс действительно нравится настолько, что без него невозможно жить?» Но потом вспоминала, что у многих женщин чувственность просыпается после родов, смирялась и набиралась терпения. Единственное, к чему я никак не могла привыкнуть, – к обнаженности. Несмотря на то что крепкое накачанное тело Артема было привлекательным, мне не нравилось видеть его возбуждение. А когда Артем пожирал меня с ног до головы тяжелым мужским взглядом, мне становилось неуютно, я чувствовала себя уязвимой и беззащитной, вдруг вспоминала, что у меня маленькая грудь, торчащие ключицы, узкие мальчишеские бедра, и приходила в ужас от собственного несовершенства… Я понимала, что это нелепо, но ничего не могла с собой поделать. При малейшей возможности куталась в простыню или полотенце, торопливо собирала белье и одежду, укрывалась в отделанной черным кафелем ванной с зеркальным потолком и хромированными прибамбасами в стиле «Кин-дза-дза».