— Давно сидишь?

— Не знаю. Полчаса…

Он подошёл, для начала остановился рядом, Алёну разглядывая, затем присел рядом. Снова ногу вытянул. Алёна заметила, что поморщился. Неосознанно, но поморщился. Она не удержалась и спросила:

— Болит?

Павел посмотрел на неё.

— Иногда.

— Надо выпить таблетку.

— Это не мигрень, солнце. Жить на таблетках как-то не с руки, да и привык уже.

Роско положил голову ему на колени и снова вздохнул, на этот раз счастливо. Костров же тоже на дом стал смотреть. А Алёна вдруг поняла, что нервничает — то ли от его молчания, то ли от близкого присутствия, а может, ото всего вместе. Разглядывала свои руки, отчаянно ища хоть какую-нибудь тему, чтобы не молчать.

— Альбина Петровна сказала, что здесь будет конюшня.

— Точнее, конюшни. Хочу попробовать заняться.

— Лошадьми? — Она поняла, что не на шутку удивлена.

Павел же усмехнулся.

— А почему нет? У меня приятель всерьёз занимается, а я… Столько земли, не в гольф же мне здесь играть. А лошади — это красиво. И благородно.

Она головой качнула. Павел заметил и решил поинтересоваться:

— Не одобряешь?

— Не знаю. Я просто не понимаю…

— Что именно?

— Такую жизнь. Усадьба, прислуга, лошади.

— Отец хотел так жить. Он всю жизнь к этому шёл. Но так и не успел.

Алёна разглядывала его украдкой, даже к голосу его прислушивалась с неподдельным вниманием, но особой горести не уловила. Но всё равно ощутила потребность посочувствовать, хотя бы из вежливости.

— Прошло ещё слишком мало времени. Потом станет легче. Наверное…

Костров вдруг развеселился, по крайней мере, на неё взглянул с усмешкой.

— Ты, думаешь, я горюю?

— Какие бы ни были отношения, смерть родителей — это всегда тяжело.

— Может быть ты и права. Но мой отец не отличался особым человеколюбием. Добродушным парнем точно никогда не был. Но баб любил, что скрывать.

— Но вы восстанавливаете усадьбу, как он хотел.

— Ты кое-что путаешь. Я делаю это не во имя его памяти, я делаю это для себя и для семьи. Чего он хотел, я отлично знаю. Он мечтал встретить здесь старость, если хочешь, править здесь и царствовать, окружить себя свитой прихлебателей, которые вечно вокруг него вились, и помереть лет в сто, возлежа на шёлковых подушках, с вышитым на них золотом гербом Костровых. И именно поэтому, как только представилась возможность и ему понадобилась от меня крупная сумма, я выкупил у него усадьбу.

— Назло?

— Тогда да. Если честно, я первый раз сюда приехал уже став полноправным владельцем. И понял, что это моё место.

Алёна прикусила губу, скрывая усмешку, правда, от замечания не удержалась:

— Потянуло к корням.

Павел развернулся, перекинул одну ногу через бревно, и теперь смотрел на Алёну в упор.

— Вот почему ты такая язва?

Она плечами пожала, а он продолжил:

— Ты маленькая, глупая девочка. У которой проблема с выбранной профессией. И не спорь со мной. Но при этом тебя вечно тянет на подвиги, и ты не умеешь молчать.

— Умею.

— Нет, Алёна, не умеешь.

Она посмотрела на него.

— Я умею молчать.

Павел смотрел на неё и улыбался. Алёне вдруг стало нечем дышать, она отвернулась от него и нервно кашлянула.

— Сколько я здесь пробуду?

— Посмотрим. Неделю, две.

— Так долго?

— Тебе здесь не нравится?

— Дело не в этом. Но это переходит всякие границы разумного!

— Следствие идёт. В этом нет ничего разумного.

— Я ничего не знаю! Я уже говорила, я не лазила по твоему телефону!

— Я должен поверить тебе на слово?

Она замолчала, смотрела в сторону, не зная, какие доводы ещё привести ему. Хотя, они были ему не нужны, Павел всё для себя решил.

— Если ты волнуешься из-за работы, то я позвонил Рыбникову. И он с огромным удовольствием дал тебе отпуск. На две недели.

Алёна машинально повернулась к нему.

— Отпуск? У меня отпуск был в марте!

— Вот видишь, как тебе повезло?

Павел дотронулся до её волос, но Алёна от возмущения и удивления в связи с полученным внеочередным отпуском, даже насторожиться забыла и только оттолкнула его руку.

— Ничего не вижу. Он от меня избавиться хочет! Причём, за мой счёт! Кто мне оплатит ещё один отпуск?

— Тебя это волнует? Лучше расскажи мне про Тараса.

Она нахмурилась.

— А что с ним?

— Тарас такой осторожный мужик. Всегда кичился тем, что он волк-одиночка. И вдруг он тебя за ручку водит и профессиональный опыт передаёт. К чему бы это?

— Наверное, к тому, что он больше смыслит в профессии журналиста, чем некоторые!

— Некоторые — это я?

Алёна отвечать не стала, отвернулась от него, уже готова была подняться и вернуться в дом. Разговаривать с Павлом дальше смысла не было, он всё равно слова правды ей не скажет, просто потому, что всерьёз не воспринимает. Грудь распирало от эмоций, Алёна была уверена, что её переполняет возмущение, и только когда Павел взял её за подбородок, заставляя повернуть голову и снова посмотреть на него, поняла, что её душит не только возмущение. Оказывается, всё это время сердце бешено скакало в груди, а когда он дотронулся, вдруг резко остановилось. Словно ударилось обо что-то и замерло. Алёна глаза на Кострова вытаращила, и понимала, что боится его. Но того, к чему могут привести его действия, а не того, что он сделает ей.

Павел же погладил пальцем её подбородок. И очень вкрадчиво, совсем не угрожающе, спросил:

— Что ты ему рассказала?

Сердце, кажется, ожило, хотя бы трепыхнулось в груди. Значит, на месте. Алёна нервно облизала губы.

— Ничего.

— Алёна…

— Про усадьбу. И всё.

— Телефон показывала?

— Нет. Я даже не сказала ему… что здесь была.

Павел вдруг улыбнулся.

— Почему?

— Не знаю. Я испугалась… Особенно, когда машину увидела. И… стыдно было. Я ведь ничего не узнала.

У Кострова плечи дрогнули.

— Да, ты ничего не узнала. Только влезла ко мне в дом, и даже в карман. До тебя это никому не удавалось.

— Я же не знала…

— Угу. — Он кивнул, чуть крепче сжал её подбородок и наклонился к ней.

Алёна зажмурилась крепко-крепко. И дыхание затаила. Неожиданно накрыло с невероятной силой ощущение того, где она находится и с кем. Сгущающиеся сумерки, лёгкий ветерок, симфония кузнечиков вокруг, и тёплое мужское дыхание на губах. Павел ещё помедлил, разглядывал её, изучал, потом поцеловал. А она ногтями вцепилась в обструганное бревно. И только принимала его поцелуй, потому что ответить никак не получалось. Для этого нужно было осознать, понять, набраться смелости и, конечно же, беспечности, чтобы поцеловать Кострова-младшего, а в ней ничего этого не было. В сознании только меркло и что-то плавилось от его поцелуя, и ей даже показалось, что она обязательно потеряет сознание. Какое-то невероятное, абсолютно не поддающееся логике чувство. Будто её впервые целует мужчина, будто ничего более волнительного она в своей жизни не испытывала, да и ведёт она себя, как девчонка, раз не дышит и пытается поверить в то, что чувствует.

Роско наскочил на них, встав на задние лапы и ткнувшись мордой прямо в их щёки. Заскулил и завилял хвостом. Павел его оттолкнул, от Алёны отодвинулся, а псу кулак показал.

— Кайфоломщик, испортил всё.

Алёна глаза открыла. Слышала голос Павла, знала и понимала, что Роско сделал, но у неё кружилась голова, а глаза открыть и встретить взгляд Павла, было отчего-то неловко. Но это пришлось сделать, сидеть, как истукан и дальше, было бы глупо. Глаза она открыла и поспешила губы вытереть. На бревне в другую сторону развернулась. Правда, тут же почувствовала, что Павел за её спиной поднялся. А его рука скользнула по её плечу.

— Пойдём в дом. Прохладно становится, замёрзнешь.

В дом. Правильно, надо идти в дом и немедленно уйти в свою комнату.

Её комната через стену от его спальни.

Он всё это специально сделал. Он продумал, он замыслил…

У него таких, как она… Точно нет. Потому что у него полно таких, как та девушка на фотографии в его телефоне. Он ведь Костров.

— Хочешь вина? У меня есть отличное бордо.