Екатерина Риз - Крылья за моей спиной

— Ты прав. — Губами к его животу прижалась. — Прямо удивительно, мой муж всегда прав.

Он руку опустил и шлёпнул её по оголившимся ягодицам.

— Вредина.

Как оказалось, в Москве, за время их отсутствия, ничего не изменилось. Настя переживала, что они вернутся и с переменами будет справиться трудно, в столице всё быстро меняется, но видимо менялось только когда ты здесь, присутствуешь, и перемены провоцируешь. А так они приехали, как из отпуска, только вещей привезли в два раза больше, чем увозили. Бабушки-дедушки охали и ахали, наперебой повторяя, как ребёнок вырос, Вику тискали, целовали, подарками задаривали, а та млела от удовольствия, и разговаривала со всеми по-английски, поражая воображение родственников. Те хором умилялись и пророчили внучке большое будущее, ведь она у них такая умница-разумница. Сергей только головой качал, наблюдая за тем, как дочь быстро ориентируется, зная что у кого попросить и что для этого сделать надо. Вика носилась по квартире, хвастаясь своими игрушками и платьями, и только рыжие косички мелькали в воздухе, когда девочка от переизбытка эмоций начинала подпрыгивать.

— Как ты похорошела, — радостно говорила Насте мама, обнимая её и усаживаясь рядом с ней на диван. — Прямо не узнать. Скажи мне честно, как у вас дела?

— Всё хорошо.

— Мы переживали, что там опять ругаться начнёте, а куда в чужой стране деваться?

— Самое странное, что там мы не ругались, — понизив голос, проговорила Настя. — Нет, ссорились, конечно, спорили, но не ругались.

— Вот видишь.

Настя комнату, в которой они с мужем четыре года прожили, взглядом обвела.

— Очень надеюсь, что в Москве продолжится также.

— А что здесь по-другому?

— Всё здесь по-другому, мам.

Галина Викторовна дочь по коленке потрепала.

— А ты не думай об этом. Сама обстановку не накаляй. Как жили там, так и живите.

Настя только кивнула, хотя на душе было неспокойно. Вот только Серёже свои переживания показывать не стоило, и она старалась, улыбалась, смеялась и льнула к нему.

В институт Настя поступила. С трепетом ожидала результатов, и хотя Серёжка уверял её, что она поступит — на заочное и платное-то! — но помня две свои неудачные попытки, Настя переживала. А когда поступила, как Вика прыгала по комнате от радости, подхватив дочку на руки. Всех своей радостью и реакцией насмешила, но ей было всё равно. По такому важному поводу был приготовлен праздничный ужин, куплен торт, Маркелов большой букет цветов принёс и бархатную коробочку, в которой на белом атласе лежала золотая цепочка и небольшой кулончик, пусть с маленьким, но изумрудиком.

— Который так подходит к твоим глазам, — сказал ей тогда Сергей, а Настя у него на шее повисла, чувствуя, как сердце замирает. Но тогда она свои чувства не анализировала. Необходимости не было. Серёжка её муж, он всегда с ней, он подарки ей дарит, в постели у них всё отлично, не смотря на то, что пятую годовщину свадьбы отметили, и дочку он обожает. У них нормальная, по всем меркам, семья. Не без минусов, конечно, но с дурными привычками мужа Настя управляться научилась, и свою гордость и вспыльчивость старалась сдерживать. Ругались они теперь достаточно редко… Умом всё это Настя понимала, но никогда не думала, что всё это можно потерять в один момент, и какую боль и ужас это принесёт в её жизнь. И только, когда трагедия произошла, осознала, насколько глубоки её чувства к мужу.

Поздно вечером ей позвонили, мужчина представился старшим лейтенантом Свиридовым, и сообщил, что её муж, Маркелов Сергей Борисович, попал в аварию. Настя и без того волновалась, не понимая, почему Серёжка задерживается с работы. Он предупреждал, что на ужин не приедет, но обещал быть дома к десяти, но часы показывали половину двенадцатого ночи, Настя давно уложила Вику спать, а сама сидела на диване, ощущая смутную тревогу и не зная, что с ней делать. Пыталась читать, готовясь к первой сессии, но то и дело кидала беспокойные взгляды на часы. А потом этот звонок, и внутри всё похолодело, сердце ухнуло куда-то вниз, а мозг отказывался воспринимать информацию. Этот лейтенант говорил с ней таким официальным тоном, без всякого сочувствия, и Настя никак не понимала, чем этот разговор закончиться должен. А гаишник только повторял — попал в аварию, попал в аварию, не объясняя, что произошло дальше.

— Он жив? — Кажется, это произнёс кто-то другой, не она, потому что Настя совершенно не узнала свой голос.

— Ваш муж в больнице.

Она повалилась на подушки и только тогда выдохнула. И задышала тяжело, как рыба, выброшенная на берег. Жив, главное, жив.

Позже она рыдала у него на груди, на какое-то время позабыв, кто из них пострадавший, и что это за Серёжкой надо ухаживать и поддерживать его. Но не могла ничего с собой поделать. По пути в больницу как-то держалась, уговаривала себя, зная, что ей нужно будет говорить с врачами, решать какие-то вопросы, возможно, думать за двоих — и за себя, и за Серёжу. Ведь тогда она ещё понятия не имела, в каком он состоянии находится. Только тогда, в такси, подъезжая к Склифу, поняла, что никогда прежде не принимала решения сама, и ни за что сама не отвечала. Всегда проблемы решал Серёжка, а она бежала к нему за советом и помощью. И вдруг оказалась одна, а нужно было постараться сделать всё правильно. Собраться, осознать, не ошибиться…

А потом увидела его в палате, и он не находился в коме, как она себя запугала, не был весь перебинтован и опутан какими-то пластиковыми трубками, как в кино показывают. Да, в синяках, ссадинах, потрёпанный и явно в шоке, но живой и в сознании. Взгляд мутный, видимо, от лекарств, реакции заторможенные, моргал часто, как если бы спать хотел. Вся левая рука, от пальцев и до самой шеи, в гипсе, лоб заклеен пластырем, болезненно охал, когда пошевелиться пытался, но главное, он был жив! И на Настю смотрел вполне осознанно и даже предпринял попытку улыбнуться. А она просто рухнула на стул рядом с его кроватью, несколько долгих секунд смотрела на него, словно не в силах поверить, что все её страхи — пустое, а потом зарыдала. Да так сильно, что муж всерьёз перепугался. Ему каждое движение давалось с трудом, он едва мог шевелить свободной рукой, но всё-таки сумел её поднять и положить Насте на голову, когда та лицом в его грудь уткнулась. Она чувствовала, как его пальцы дрожат, как-то ненормально сильно, просто трясутся, словно под током, и из-за этого ещё сильнее плакала.

— Настя, Настён… Ну, ты что? Солнце моё… Живой я, всё нормально.

— Я так испугалась. — Настя его правую руку гладила, боясь прикасаться к синей от кровоподтёков груди, потом щекой к ней прижалась. Слёзы всё текли, её трясло, и голос совсем сел. — Я как чувствовала, я… так ждала тебя весь вечер…

— Солнце… Ш-ш. Всё хорошо.

— Что хорошо? — вырвался у неё истерический вскрик. Испугалась, вздохнула поглубже, а потом снова голову к его груди склонила. — Я так тебя люблю… Я думала, умру, когда этот гаишник мне звонил. Серёжа… — Руками его обхватила, и тогда было неважно, что она ему говорит и как это муж воспринимает. Ни разу за пять лет брака они в открытую о любви не говорили. Но когда ещё, если не в такой момент? Это просто вырвалось, слетело с языка, и Настя совсем не жалела о своём признании. Она любила его, и безумно боялась потерять.

После аварии Сергей оправился довольно быстро. Все врачи говорили, что ему попросту повезло. После такой аварии, он остался жив и не получил никаких значительных увечий. Сотрясение мозга, перелом рёбер, когда о руль грудью ударился, ушибы, ссадины, вот только руку левую сильно повредил. Мало того, что перелом в двух местах, так ещё и плечевой сустав выбил, пришлось вправлять. Больше двух месяцев в гипсе, физиолечение, невропатологи, мануальщики, специальный массаж. Но боли в плече Сергея долго беспокоили, и даже спустя несколько лет иногда давали о себе знать.

Но ведь он был жив! Ещё долго после аварии Настя боялась отпускать его надолго от себя и Вики, постоянно звонила, интересуясь тем, где он и чем занят. Наверное, её волнение было заметно, потому что Серёжа не возмущался и не злился из-за её назойливости. Даже когда она прерывала его встречи и важные разговоры, он всегда отвечал на звонки, хотя бы для того, чтобы сказать ей два слова: «Я занят». Но он отвечал, и она успокаивалась.

Авария разделила их жизнь на до и после, по крайней мере Настя это очень чётко для себя осознавала. Первые годы семейной жизни, скандальные и трудные, потом период примирения, понимания того, что им комфортно вместе, а потом эта авария — и в одно мгновение, в течение короткой вспышки ужаса и отчаяния, стало ясно, что самое страшное — всё это потерять. Настя боялась в этом признаться, была уверена, что насмешит, а то и напугает мужа своими чувствами, но именно тогда поняла, что без него уже не сможет. И удивлялась, как раньше не понимала, что так сильно его любит. Нет, и раньше догадывалась, что её чувства нечто большее, чем просто привычка, но не предполагала, что в душе такой взрыв произойти может. Что она вообще может так сильно любить, до белой пелены перед глазами. Самый счастливый день после рождения Вики, это когда Серёжку из больницы выписали. Настя физически ощущала свою любовь и нежность к мужу, они бились в груди, опережая пульс, пульсировали, сбивая дыхание, и Настя раз за разом прикладывала ладонь к груди, надеясь, безумную пульсацию унять. Но куда там! Хотелось всё бросить, и лишь смотреть на него, заботиться, не отпускать от себя ни на шаг. Чтобы быть уверенной — он принадлежит ей.