Игорь Антов - Крым. Пирамида времени

— Не понимаю. Я уже ничего не понимаю. Какая пьеса? Какие декорации?

— Татьяна! Я предлагаю вам принять участие в большой игре. Вы получите подробные инструкции, хорошую экипировку и сопровождение в лице Михалыча и еще одного хорошего парня. Под их чутким руководством вы проведете несколько дней, а может быть недель, — это уж как пойдет, — в удивительной обстановке. Вы ведь видели так называемые реалити-шоу? Там людей на остров высаживают, например. Но вам не придется ловить рыбу голыми руками и поедать гусениц. Декорации будут больше напоминать знакомые вам чеховские и булгаковские пьесы, чем дикие тропические острова. Доверьтесь мне, Таня. Это будет симбиоз. Что за радость — сидеть в этом коттедже или бегать от разъяренного мафиози Владимира Петровича? Доверьтесь мне и вашей любознательности. Шоу будет великолепным! По рукам?

Пещера была примерно такой же, какой ее запомнила Таня. Пирамида все так же сияла мягким светом. Михалыч попросил Таню отвернуться и вплотную приблизился к подножию этого непонятного огромного светильника. На мгновение исчезло все: свет, звуки. Кажется, даже свое тело она перестала чувствовать, но разобраться в чувствах не успела. Снова стала светло. Ощутила плечом прикосновение, и голос Михалыча:

— Готово. Можно идти. Уже который раз хожу, а каждый раз волнуюсь. За мной!

Прошли с фонариками несколько сотен шагов по лабиринту галерей, кое-где пришлось сильно пригибаться, даже почти ползком протискиваться вперед. Наконец, добрались до узкой расщелины, за которой показался слабый дневной свет. Через цепкие заросли шиповника, прорубаясь тесаками, выбрались в свободный от кустов лес. По горному лесу пробирались полдня, пока не вышли на открытое плоскогорье, лишь кое-где темнеющее перелесками. Стало жарко. Все трое сняли коричневые куртки и остались в рубашках. Трое — Таня, Михалыч и самый новый Танин знакомый, Андрей. Он появился за пару дней до старта. Андрей был примерно ровесником Тани. Высокий, серьезный парень со слегка вьющимися русыми волосами, с добродушным лицом.

Посматривая на своих спутников, Таня чувствовала себя на съемочной площадке то ли вестерна, то ли какой-то экранизации Жюля Верна. На головах у них были большие широкополые фетровые шляпы, на ногах кожаные ботинки, а на голенях — гетры, сплошь утыканные колючками и палочками, налипшими в лесу. Штаны из плотной ткани. Светлые рубашки. За плечами громадные рюкзаки нелепой шарообразной формы, похожие на советские «колобки». Михалыч, несмотря на солидный возраст, держался как ни в чем ни бывало. Оба они были еще и увешаны грудами старинных предметов: фляги, кожаные и холщовые сумки, какие-то футляры, тубусы. На Тане были тоже кожаные ботинки на толстой подошве, начавшие изрядно натирать, тоже гетры и плотные штаны. По части поклажи — Таню пощадили, она несла совсем маленький рюкзачок.

Пообедали в тени возле тропинки, усеянной засохшим пометом лошадей и каких-то других копытных. Предстояло пройти еще с десяток километров до шоссе. Михалыч пошел прогуляться по холмистым окрестностям и вернулся через полчаса со всадником-подростком. Юный татарин, восседая на низкорослой неказистой лошадке, окинул оценивающим взглядом Таню, Андрея и груду вещей, резко повернул коня и ускакал в клубах пыли. Оказывается, Михалыч договорился с ним, что будут лошади. И точно, через час-полтора он вернулся с еще одним парнишкой и двумя лошадьми. Мешки навьючили по бокам лошадей, и через пару часов вся группа была на шоссе.

Дальше татары идти не захотели, да Михалыч и не настаивал. Оглядевшись на пустынном шоссе, Михалыч объявил:

— Поедем на попутке. Таня, начинай ловить тачку. Такое дело во все времена лучше поручать женщинам.

Из-за поворота вскоре показалась телега, запряженной тощей конякой. Она медленно и с громким скрипом проехала мимо, управляемая лихим чубатым парнем и заставленная доверху дощатыми ящиками. Телега еще только-только проехала, как к ее скрипу прибавилось отдаленное, но быстро приближающееся моторное тарахтение. Это был автобус. Но какой! С нелепо расставленными, торчащими колесами, лупоглазыми фарами, несуразным капотом, с салоном, нависающим на оба бока, как застекленные балконы, над колесами, лишенный каких-либо аэродинамических зализов.

Натужно рыча, он поравнялся, и стало видно, что салон забит сидящими людьми. Таня растерялась и забыла про свою роль ловца тачек. Михалыч энергично замахал рукой, но водитель в ответ мотнул головой, указав рукой в перчатке с раструбом, назад: мол, забито все, мест нет. Прибавил газу, обогнал телегу и скрылся. Его тарахтение затихло, уступив тревожному посвистыванию стрижей, носившихся в смягчающемся предвечернем воздухе.

Таня растерянно обернулась к Михалычу:

— Никогда такое чудище не видела. Даже в кино.

— Привыкай, Танюша. Серьезно тебе говорю, привыкай.

Отозвался Андрей:

— Тань, морально готовься к тому, что ярких впечатлений будет не просто много, а очень много. Про флорентийский синдром слышала? Это когда туристы во Флоренции так обалдевают от количества шедевров, и прочих чудес, что впадают в депрессию. Передозировка впечатлений. Готовься, чудес будет много.

Проехало в обоих направлениях еще несколько телег, тоже загруженных. Особенно ярким зрелищем стал фургон, отдаленно напоминавший кузов автобуса, влекомый четырьмя лошадьми. Конный автобус проехал мимо, тоже не остановившись: салон был заполнен людьми.

Снова послышалось тарахтение мотора. Появился ретро-автомобиль, без крыши, в нем на переднем сиденье рядом с шофером сидел офицер царской армии, а на заднем — дамы, накрывшиеся накидками и очень пыльными белыми зонтиками. Ехал он быстрее, чем автобус, и миновал Таню тоже без остановки.

Проехала вереница велосипедистов, разгоряченных, пыхтящих. Байки были довольно сильно похожими на современные, но люди отличались одеждой от привычных горных велосипедистов радикально.

Тени от деревьев стали бесконечно длинными. Наконец, появилось еще одно авто. По правую руку от шофера восседал толстый седобородый дядька в кругленьких очках с тонкой оправой, похожий на Грушевского с 50-гривневой купюры. Таня подняла руку. Автомобиль замедлил ход.

Седобородый приподнял со своей головы пыльную шляпу, взмахнул ею, отчего с нее сыпануло песком, и крикнул Тане:

— Добрый вечер, мадемуазель! И вам, господа, путешественники!

— Добрый вечер! — прокричал сквозь тарахтение мотора Андрей. — Мы направляемся в Симферополь, не окажете ли нам любезность? Сможете ли вы подвезти хотя бы двоих из нас и вещи?

— Нисколько не возражаю, — важно заявил пассажир. — Общество вашей спутницы сделает мне честь. — Он повернулся к водителю. — Надеюсь, вы тоже не будете возражать? Я зафрахтовал это судно до Симферополя и могу подвезти, кого захочу?

— О, я не возражать, — ответил, сдвинув на макушку свои профессиональные очки, шофер, явный иностранец. — Я только просить прибавить пять рублей. Погрузить еще два пассажиры и три мешки будет больше расходовать топливо для мотор.

— Договорились, — кивнул Андрей.

Михалыч, при помощи шофера, распределил вещи, усадил Таню и подтолкнул Андрея:

— Езжай! Я дойду налегке или поймаю другую попутку. Встретимся завтра в семь вечера на нашем обычном месте! Запасной вариант — там же послезавтра.

В густых южных сумерках доехали до симферопольского железнодорожного вокзала.

Здесь была суета, по сути дела обычная тесная вокзальная суета, но пополам с маскарадом. Люди в черных сюртуках и необычных рубашках, некоторые с тростями. Женщины сплошь в длинных юбках. Многие мужчины в пиджаках, несмотря на жару. Покрой у всех старинный. То и дело мелькали люди в форме, с кокардами и погонами. Фуражек было гораздо больше, чем широкополых шляп и кепок. Громоздились около десятка автомобилей, автобусов, все самых разных конструкций. Между ними протискивались конные экипажи, фургоны, телеги, разнообразные повозки. На земле там и сям попадался масляно блестевший конский навоз.

Андрей выкрикнул в темноту, совсем, как в кино: «Извозчик!».

В гостинице «Европейской», где они поселились, обалдевшая от всего этого Таня приняла ванну, из последних сил вникая в непривычные бытовые мелочи дореволюционной гостиничной сантехники, и заснула в своем отдельном номере, обставленном массивной мебелью и завешенном роскошными тяжелыми портьерами. Андрей поселился в соседнем номере.