Фрэнсис Блекни - Кто-то, кого я знала

— Видел.

Кэм и Эдли любили именно так. Я хотел, чтобы она была моей, только моей, но часть ее всегда будет принадлежать ему, часть ее всегда будет любить его. Они не были предназначены друг для друга. Уже нет. Но это не значило, что их любовь уйдет.

Возможно, это было все, что также уготовано для меня и Эдли.

Возможно, в этом была вся она. Девчонка, которая шла по жизни, собирая обломки мужских сердец, коллекционируя их, как иные коллекционируют марки или рюмки, понемногу теряя себя, пока от нее совсем ничего не останется.

Нравилось мне или нет, Эдли забрала с собой часть меня, но где-то по дороге я забрался ей под кожу. Я и сам забрал часть ее, и это хотя бы придавало всей истории небольшой смысл.

— А если она никогда не вернется? Что, если все и, правда, кончено?

— Значит, отпусти. Это не делает твою любовь менее значимой.

— А если она вернется?

— Значит, заставь ее побороться за тебя. Пусть докажет самой себе, что она действительно хочет быть с тобой... Ничто стоящее не дается даром.

Я ни грамма не удивилась, услышав, что мой рейс отложили. Жизнь бывала изменчивой стервой. Вселенная трудилась не покладая рук, чтобы заставить меня увидеть собственный ошибки, посылая череду событий, чтобы вернуть меня назад в Калифорнию: приезд Маделин в Северную Каролину, появления в моей жизни Альфреда с его выдающейся историей, Ханна, случайно открывшая мое письмо, и Кэм, приславший мне билет. Все вдруг сложилось, как кусочки пазла.

Я противилась и сражалась с судьбой на каждом шагу, но как только решила сдаться на ее милость, она повернулась ко мне задом. Вселенная хотела, чтобы я сражалась за новый поворот, так же остервенело, как раньше цеплялась за старое. И я собиралась сражаться, даже, если четырех часовая задержка рейса приведет меня в Лос-Анджелес лишь за час до премьеры.

Удача не вернулась ко мне даже после приземления. Пока я пробиралась сквозь людный аэропорт, кто-то вылил кофе на мой тщательно подобранный наряд.

В декабре погода резко изменилась от Восточного Побережья до Западного, и я тщательно подбирала идеальный прикид, учитывая разницу температур. На мне была лучшая пара джинсов и красивая красная блузка под теплым пальто, его я собиралась снять по прибытии. Присутствия на премьере в моих планах не было (даже имея в запасе время, чтобы принарядиться, у меня не было с собой ничего подходящего). Мне нужно было перехватить Деклана по пути на мероприятие.

Можно было бы позвонить ему, но кое-что следовало сказать с глазу на глаз. Только так.

А еще вставал вопрос о том, как я вообще куда-то доберусь.

Посверлив глазами мобильный, я приняла молниеносное решение и пролистала список контактов. Быстро нажала вызов, не давая себе передумать.

Конечно, был и другой выход. Я могла попросить Кэма прислать за мной машину или поймать такси. Но мне хотелось набрать этот номер. У меня руки чесались доставить этому абоненту некоторые неудобства.

Завершив звонок, я отправилась в туалет, чтобы сменить промокшую одежду. Этому недотепе, действительно, нужно было столько кофе? Со вздохом сожаления я переоделась в то, что захватила с собой.

Даже поговорив по телефону, я не могла поверить, что это его машина подкатила к остановке передо мной, не прошло и получаса.

— Ты здесь, — произнесла я, не в силах убрать недоверчивый тон из такого приветствия.

— Ты же звонила, — пожал он плечами и подошел ближе, чтобы забрать мой легкий рюкзак. Я слишком волновалась о времени, чтобы взять с собой что-то, кроме ручной клади. — Ты моя сестра. Это дает тебе несколько привилегий, в том числе и личного водителя, если я правильно помню.

Мы заторопились к его машине, маленькой четырех дверной «Ауди», избегая внимания служащих зоны прибытия аэропорта. Я назвала театр, в котором будет проходить премьера. Я была уверена, Томас знал дорогу. Он всегда хорошо ориентировался.

В машине стояла тишина, Томас не потрудился даже включить радио, а я не стала ему напоминать. Место в этой машине было не для меня, больше нет. Молчание затянулось, и я отчаянно пыталась подавить это чувство неловкости. В конце концов, он мой брат, но чем дальше, тем хуже мне становилось. Бывают такие моменты, когда ты просто не знаешь, это лишь тебе неловко, или человеку рядом тоже.

— Ты сказал маме с папой? — выпалила я. — В смысле, что мы разговаривали.

— Нет, — ответил брат и, помигав фарами, умело скользнул в соседний ряд. — Не хочу, чтобы они ждали, когда ты появишься. Они и так ждали достаточно, как по мне.

— С чего ты так уверен, что я появлюсь? — я распознала уверенность в его голосе, в решительных манерах, и это вызвало усмешку. — Вроде бы я никак не показала, что ты имеешь на меня какое-то влияние, когда мы говорили в прошлый раз.

Томас оторвался от дороги лишь на миллисекунду, чтобы выразительно поднять брови.

— Я всегда и на всех имею влияние.

Я рассмеялась и игриво толкнула его, инстинктивно. И сделав это, тут же испугалась, что пересекла черту. Это была просто привычная реакция, но ничего привычного между нами больше не было. Что, если он еще не готов к этому, вот так дурачиться со мной? Быть может, я забежала вперед?

— Ты сказал им, что я позвонила сегодня? — я паниковала и на ходу меняла тему, пытаясь отвлечь Томаса от своей оплошности.

— Нет. Ты все еще не сказала, зачем позвонила. Я подумал, что сначала слегка разгребу все твои обычные драмы, прежде чем переполошу их.

Обычные драмы? Что, черт возьми, это должно значить? Я открыла рот для гневной отповеди, и тут же захлопнула его. У меня уже не было сил. А силы сегодня мне понадобятся. Родители уже достаточно от меня натерпелись.

— Не стоило мне сбегать, — наконец выдавила я. — Я сделала ошибку. А вы были правы, все вы.

— Стой, что это сейчас было? — Томас наклонил ко мне голову, словно был туговат на ухо. — Не может быть, чтобы я только что услышал, как знаменитая Эдли Эдер признала, что была в чем-то неправа, но что было во второй части? Про то, что я прав?

Я стукнула его снова, на этот раз без тени сожаления.

— Серьезно, Томас!

— Ладно, ладно... Ты же знаешь, я просто не мог удержаться, — ухмыльнулся брат, и к моему злорадному удовольствию потер место, по которому я его огрела.

И по какой-то причине вся обыденность этого момента накрыла меня с головой, словно прилив, и погрузила в океан горько-сладких волн. Мелькнула мысль, что у меня снова есть брат. А ведь я была так уверена, что он давно для меня потерян, что безжалостно давила малейшие ростки надежды, потому что надежда — это опасная вещь. Надежда означает, что у тебя есть что терять, а я уже потеряла слишком много.

— О, Господи! — Томас было бросил на меня короткий взгляд, но тут же повернулся и уставился на меня. Все дурачество слетело с его лица, уступив место неподдельному беспокойству. — Ты что, плачешь?

Бедняга, я могла представить его смятение. Я никогда не плакала. Даже в детстве родители всегда называли меня странно меланхоличной. Но если он считал, что это было странно, то я была просто ошарашена своими чувствами.

— Да нет, не плачу, — возразила я, пытаясь проглотить слезы.

Машина замедлила ход, и когда брат включил аварийный сигнал, прижимаясь к обочине шоссе, я поняла ход его мыслей.

— Нет, не надо, не останавливайся! — закричала я. — Нет времени. Мне очень нужно в тот театр, Томас... Я обещаю, я в порядке. Это просто отвратительно и так... по-девчачьи ужасно, что я едва держусь, но я вдруг обнаружила, что все эти чувства во мне еще живы. Я плакала не от тоски. Я заревела потому, что была счастлива.

— Счастлива? — брат толком ничего не понял, но нажал на газ. — Я тоже счастлив, но я же не хнычу. Ты такая же плакса, как мама.

— Ты тоже счастлив? — это было почти непостижимо. Как это он счастлив после всего, через что ему пришлось пройти из-за меня? Томас должен меня ненавидеть.

Брат тщательно взвешивал слова.

— Полагаю, это зависит от того, планируешь ли ты остаться.