Гейл Форман - Куда она ушла

Иногда это срабатывает. Предоставишь им свое лицо на минуту – и они уходят. Но чаще получается, что одну пчелу убил и навлек на себя гнев целого роя.

– Йоу, Адам. А где Брен?

Я надеваю очки, ускоряю ход, хотя уже поздно. Тогда я останавливаюсь и выхожу на дорогу, где полно такси. А Мия все идет дальше и болтает. Старая Мия мобильники терпеть не могла, как и людей, которые пользуются ими в общественных местах и готовы забить на одного своего собеседника и начать разговаривать с другим. А еще старая Мия ни за что не произнесла бы слова «жутко невежливо».

Я думаю, что, может, и пусть идет себе дальше. А я прыгну в такси, и к тому времени, как Мия поймет, что меня нет, я уже буду у себя в отеле. Эта мысль даже приносит некоторое удовлетворение. Пусть теперь для разнообразия она гадает, что же произошло.

Но такси все заняты, да и Мия, словно почувствовав мое негодование, резко разворачивается и видит приближающегося фотографа, размахивающего фотоаппаратом, словно мачете. Она смотрит на дорогу, на море машин. Давай иди лучше дальше, – говорю я ей про себя. – Если нас сфотографируют вместе, твоя жизнь тоже превратится в корм для скота. Иди.

Но Мия направляется ко мне, хватает за запястье, и, несмотря на то, что она сантиметров на тридцать ниже меня и легче тоже килограммов на тридцать, я вдруг начинаю чувствовать себя в безопасности, как будто мне с ней надежней, чем с любым охранником. Потом Мия выходит на забитую машинами дорогу, вскидывает руку, и они останавливаются. Перед нами открывается путь, что напоминает мне историю, как евреи шли через Красное море. И как только мы оказываемся на противоположной стороне, проход исчезает, а мой преследователь с камерой остается по ту сторону потока машин.

– В такое время поймать такси почти нереально, – говорит Мия. – Сейчас как раз закончились спектакли во всех бродвейских театрах.

– У меня всего минуты две. Даже если сесть в такси, он с таким движением пешком догонит.

– Не переживай. Мы пойдем туда, куда его не пустят.

Мия уже бежит сквозь толпу, толкая меня перед собой и в то же время прикрывая меня, словно полузащитник. Потом она сворачивает в темную улицу с кучей многоквартирных домов. Вскоре в пейзаже вместо кирпичных зданий внезапно возникают заросли деревьев, окруженных высоким металлическим забором с огромным замком, от которого у Мии волшебным образом оказывается ключ. Замок лязгает и открывается.

– Заходи, – она указывает на беседку за забором. – Спрячься там, а я пока закрою.

Я повинуюсь, и через минуту Мия вновь оказывается рядом. Тут темно, лишь неподалеку горит единственный фонарь. Поднеся палец к губам, Мия жестом велит мне сесть на корточки.

– Чтоб его!.. Ну куда он делся? – доносится голос с улицы.

– Куда-то сюда пошел, – отвечает женщина с сильным нью-йоркским акцентом. – Точно говорю.

– Ну и где он тогда?

– Может, в парке? – говорит женщина.

Лязг железной двери разносится по всему саду.

– Заперто, – отвечает он. Я вижу, как ухмыляется Мия.

– Наверное, перескочил.

– Да тут метра три, – возражает парень. – На такую высоту так просто не прыгнешь.

– Ты че, думаешь, он супермен? – не сдается женщина. – Залезь и поищи его там.

– Чтобы порвать новые брюки от Армани? Есть предел человеческим возможностям. Все равно, похоже, там никого нет. Наверное, такси поймал. И нам бы следовало. Мне тут пишут, что Тимберлейк в Бреслине.

Слышатся удаляющиеся шаги, но мы еще какое-то время сидим тихо, чтобы наверняка не попасться. Молчание нарушает Мия.

– Ты че, думаешь, он супермен? – Она в точности повторяет чужую интонацию. А потом начинает смеяться.

– Я не хочу порвать свои новые брюки от Армани. Есть предел человеческим возможностям.

Мия хохочет еще сильнее. Мое напряжение немного рассасывается, я тоже почти уже улыбаюсь.

Потом ее смех стихает, Мия встает, отряхивается и садится на скамейку в беседке. Я тоже.

– Наверное, с тобой все время так.

Я пожимаю плечами.

– В Нью-Йорке, Лос-Анджелесе и Лондоне дела особенно плохи. Хотя теперь так везде. Даже фэны продают собственные фотки таблоидам.

– Играют все, да? – Это уже больше похоже на ту Мию, которую я когда-то знал, а не на классическую виолончелистку с возвышенным вокабуляром и акцентом типа «а-ля европейский», как у Мадонны.

– Каждому хочется урвать кусочек, – говорю я. – К этому привыкаешь.

– Да, как ко многому, – соглашается Мия.

Я киваю. Глаза уже приспособились к темноте, так что я вижу, что сад этот довольно большой, по газону проходят мощенные кирпичом тропинки, а вокруг разбиты цветочные клумбы. Иногда в воздухе что-то поблескивает.

– Это светлячки? – любопытствую я.

– Да.

– Прямо в центре города?

– Ага. Я поначалу тоже удивлялась. Но эти козявки могут найти самый крошечный участок зелени и осветить его. Хотя появляются они всего на несколько недель в году. И мне всякий раз интересно, где они проводят оставшееся время.

Я тоже задумываюсь.

– Может, все тут же, просто запал кончается.

– Возможно. Что-то вроде сезонной депрессии у насекомых, хотя им бы пожить в Орегоне – поняли бы, что такое по-настоящему мрачная зима.

– А ключ у тебя откуда? Он есть у всех, кто живет поблизости?

Мия сначала качает головой, потом кивает.

– Да, его выдают жильцам этого района, но я сама обитаю не здесь. Это ключ Эрнесто Кастореля. Точнее, раньше был его. Он какое-то время работал приглашенным дирижером в филармонии и жил тут, так что ему дали ключ. А у меня в то время возникли сложности с соседкой в общаге, это вообще повторяющаяся тема в моей жизни, и я частенько ночевала у него, а когда он уехал, ключ «случайно» оказался у меня.

Я не знаю, почему мне как будто под дых дали. «У тебя после Мии было столько девчонок, что ты со счета уже сбился, – пытаюсь образумить себя я. – Ты же сам не соблюдаешь целибат. А она что, должна была?»

– Ты когда-нибудь его видел? – спрашивает Мия. – Он мне всегда тебя напоминал.

Если не считать этого вечера, я с твоего отъезда классику почти не слушал.

– Я даже не знаю, кто это.

– Касторель? О, он просто невероятен. Вырос в трущобах Венесуэлы. У них была такая программа, уличных детишек обучали музыке, и в итоге в шестнадцать лет он стал дирижером. В двадцать четыре работал с оркестром Пражской филармонии, а теперь является директором художественной части симфонического оркестра Чикаго и руководит точно такой же программой, с которой у него самого все и началось. Он буквально дышит музыкой. Как и ты.

Кто сказал, что я дышу музыкой? Кто сказал, что я вообще еще дышу?

– Ух ты, – отвечаю я, пытаясь побороть ревность, на которую даже не имею права.

Мия смотрит на меня и вдруг начинает смущаться.

– Извини, я иногда забываю, что всем остальным нет дела до мелочей, творящихся в мире классической музыки. Но в нашей вселенной он довольно популярен.

«Ну да, а моя девушка крайне популярна во всей остальной вселенной, – думаю я. – Но знает ли Мия о том, что я с Брен? Хотя, чтобы этого не знать, надо жить где-нибудь в пещере. Или нарочно избегать всех касающихся меня новостей. Хотя, может, достаточно играть классику на виолончели и не читать желтой прессы».

– Просто превосходно, – говорю я.

Мой сарказм от Мии не ускользает.

– Ну, он не такой популярный, как ты, конечно, – говорит она, и ее словоохотливость сменяется неловкостью.

Я не отвечаю. Некоторое время стоит полная тишина, если не считать гула машин на улице. Потом у Мии снова урчит в животе, и я вспоминаю, что мы в этот сад попали случайно. Шли мы не сюда.

Как ни странно, с Брен мы познакомились благодаря Мие. Они, так сказать, знают друг друга через одно рукопожатие. Хотя на самом деле это произошло с подачи Брук Вега – самостоятельной певицы. «Падающая звезда» должна была выступать на разогреве перед ее бывшей группой, «Бикини», в тот день, когда Мия попала в катастрофу. Меня к ней в реанимацию не пускали, Брук приехала в больницу, и мы попытались устроить диверсию. Но не вышло. И после этого я снова встретил ее уже в те безумные времена, когда «Косвенный ущерб» дважды стал платиновым альбомом.

«Падающая звезда» приехала в Лос-Анджелес на кинонаграды MTV. Одну из наших песен, которая не вошла ни в один альбом, использовали в фильме «Хеллоу, киллер», и ее номинировали на «лучшую песню». Но мы не выиграли.