— Да. Не поспоришь. Но домашняя дисциплина — это несколько другое. Не думаю, что моя мать давала согласие…
— А если вдруг? — Марта снова обернулась, мой взгляд скользнул по ее совершенному лицу, вниз по шее, к налившимся сферам груди, чуть натягивающей свободный трикотаж футболки, которую я ей одолжил.
Не буду скрывать. Такая мысль и мне неоднократно приходила в голову. Тем более, от меня не укрылся тот факт, что мать все же получала извращенное удовольствие от происходящего. Иногда ее взгляд стекленел, становился задумчивым и мягким. И тогда она совершенно по-особенному улыбалась. Но чаще… Чаще я слышал, как они ругались с отцом. Как она пыталась его убедить, что это грязно и противоестественно, что она не хочет, не может так дальше, но… Дело заканчивалось в спальне, где отец в очередной раз ломал хребет ее воле. И очевидно поэтому однажды моя мать решила бежать…
— Исключено, — отрезал я. — Так что? Выходит, теперь твоя очередь быть откровенной?
— Ну, раз я обещала… Так, что конкретно тебя интересует?
— От чего ты бежишь?
Марта старательно отводила взгляд, пряча все, что внутри таилось, но меня было не обмануть. Я бы вычислил ее ложь в два счета. Несмотря на то, что я порядком раскис в этом месте, прежде всего я оставался профессионалом.
— Я ведь говорила, что убегаю от мужа.
— Он тебя обижал?
— Физически? Ты ведь это имеешь в виду?
— И это тоже, — не стал я спорить.
— Нет. Он просто лишил меня воли. Лишил права выбора. Лишил нормальной жизни, подчинив мою жизнь себе. Я стала марионеткой в руках психически больного человека. Я стала его фетишем. Даже не знаю, как это объяснить…
— А ты попробуй.
Марта взяла паузу, словно собираясь с мыслями. И я ее не торопил. Мне было жутко интересно, что же она расскажет. Если, конечно, в очередной раз не соврет.
— Мой муж — жестокий тиран. Его стремление к власти надо мной и тотальному контролю было намного хуже, чем любое даже самое изощренное проявление физического насилия. Иван ломал мою психику. Вот, что на самом деле страшно… Оглянуться и осознать, что ты вдруг оказался в полнейшей изоляции. Ни близких, ни родных, ни друзей. Только он и ты… в полнейшей от него зависимости. Психологической, материальной, эмоциональной… Он так искусно сплел свою паутину, что в какой-то момент от моей личности совсем ничего не осталось. Я чувствовала себя ущербной, неуклюжей, виноватой… Иван унижал меня, изводил слежкой и звонками… Своими подозрениями в измене и прочим… Я была виновата всегда и во всем. Он срывался на меня и оскорблял, но даже в этом винил меня. Он ломал мою сексуальность. Ставил в упрек потребности тела… которые не мог удовлетворить. — Марта вскинула голову, обжигая льдом своего холодного взгляда. — Ну, как, достаточно подробностей? — добавила резко, кривя губы в невеселой усмешке.
— Извини, я не хотел причинить тебе боль.
— Ты и не причинил, — в каком-то обреченном жесте Марта провела ладонью по волосам, — просто… я никому этого не рассказывала. Иван мог часами меня унижать, доводя до нервного срыва, а потом плакать вместе со мной и просить прощения… Он… явно, болен. Но это не та болезнь, в которой я обещала с ним быть, когда мы обменивались клятвами верности. С меня достаточно…
Марта развернулась на сто восемьдесят градусов и, стремительно преодолев кухню, вышла из комнаты. Моя блютуз-гарнитура ожила:
— Ты веришь ее словам? — послышался тихий голос.
— Ни секунды не сомневаюсь.
— Значит, он еще больший мудак, чем мы думали.
— Выходит, что так.
— Дави на нее, выуживай подробности… Нам нужно понимать, что ей известно о делах Вуича.
— Вас понял. Отбой.
«Дави на нее… Выуживай…» — звучало в моей голове, когда я разжигал горн. А ведь мне больше всего хотелось поставить ее на колени и… отыметь. Это желание во мне возникло задолго до нашей встречи в горах. И, как оказалось, лишь крепло во мне все это время. Она зацепила меня на каком-то глубинном, животном уровне. Пониманием того, что именно она меня примет любого. Не объяснить словами… Не передать. Некая странная, абсолютно ни на чем не основанная уверенность, что она смогла бы не только укротить всех моих демонов, но и впустить их в себя.
Боже… О чем я думаю?
Выругавшись, я поправил изнывающий член в штанах и сосредоточился на заготовке. Вспоминая навыки, полученные от отца, я думал о том, что неплохо было бы установить здесь вагонетку на рельсах. Не очень-то было удобно подвозить металл на старой отцовской тележке. Да и вообще, нынче появилась куча нового оборудования… Неплохо бы что-то купить.
Сознательно я не брался за сложные виды работ. Чтобы освежить память, следовало начинать с малого. Я решил изготовить небольшой кованый столик, а поэтому целый день гнул профиль — под ножки и окантовку. Не отошедшие после вчерашних нагрузок плечи гудели, хотя это была не самая сложная работа. Лист бумаги, на котором я набросал чертеж, уже пожелтел и измялся.
В шуме кузницы я не сразу заметил появление Марты.
— Ты что-то хотела? — спросил я, отбрасывая кувалду.
— Да нет… Разве что посмотреть. В доме ужасно скучно. И девочке, думаю, будет лучше на воздухе.
— А где она? — удивился я.
— На улице, уснула в переноске. По-моему, у нее начинаются колики, хотя на форуме пишут, что еще рано…
— Тогда с чего ты решила, что это они?
— Она плачет и поджимает ножки… Да ты не отвлекайся, я ведь не за этим пришла. Тем более что девочке гораздо лучше.
Меня настораживало, что Марта до сих пор не называла ребенка по имени. Мне было трудно представить, что это могло бы означать. Впрочем, интуиция подсказывала, что ничего хорошего. А я привык доверять своей интуиции.
— Ира…
— Да?
— Как ты узнала, что твой муж тебя нашел?
Марта резко отвела взгляд, но все же ответила:
— Есть один человек, который держит меня в курсе событий.
— Насколько ты ему доверяешь? Не может так случиться, что он работает на два фронта?
— Я никому не доверяю… — довольно размыто объяснила Марта.
— Он может отследить тебя по IP. Вы же поддерживаете связь по телефону?
— Да, но, предвидя такую возможность, я кое что-то предприняла. В общем… не получится у него отследить. Даже если очень захочется.
Эта информация была уже более интересной. Я кивнул и вернулся к работе. Но было во взгляде Марты что-то такое, что то и дело заставляло меня, отвлекаясь от дела, коситься на нее из-за плеча.
— Что-то не так? — наконец не выдержал я.
— Нет-нет. Просто… на твоем теле столько татуировок!
Одна из причин, по которой я не мог работать под прикрытием. Я был меченым.
— А ты противница нательной живописи?
— Нет. Мне, напротив, очень нравятся твои рисунки. Прослеживается рука мастера. Эти узоры, должно быть, несут некий сакральный смысл?
Есть такое дело. Когда мириться с воздержанием становится невозможно — я иду в знакомый тату-салон. Наколки — летопись моей войны с раздирающими душу демонами.
— В некотором роде.
— Не посоветуешь мастера?
— Зачем?
— Ну… я, может, тоже хочу навести красоту.
— Ты хочешь сделать тату?
— Эээ… нет, нет… На самом деле я хочу кое-что исправить.
— Ошибки молодости?
— Может быть. Так как? Дашь телефончик?
Я зажал профиль клешнями и резко сунул заготовку в бочку. Вода зашипела, взвилась вверх, оседая на моей соленой от пота коже.
— Даже лучше. Я могу и сам тебе подсобить.
— Серьезно?
— В старину татуировки делали кузнецы. Это так… для общего развития.
— Чего не знала — того не знала, — согласилась Марта, — а что еще они делали?
— Да много всякого разного. Долгое время ремесло кузнеца считали волшебством, а самого мастера — колдуном. Ну, кто еще мог из бесформенного куска металла создать вещи невероятной, колдовской красоты?
— И правда…
— Так, что насчет татуировки?
— Я подумаю. Вдруг это безобразие нельзя исправить?
— Исправить можно все.
Марта еще немного посидела в кузнице и пошла в дом. Я провозился добрых три часа, прежде чем вспомнил, что не отдал ей полученное сегодня свидетельство о рождении дочки. Выругался под нос, быстро свернул работу и пошел в дом обмыться. Чистый и благоухающий проклятым сосновым мылом, кроме которого в этих краях невозможно было что-то купить, я извлек из бардачка папку с документами. От нечего делать залез внутрь и… опешил. В графе «отец ребенка» черным по белому было вписано мое имя. Это что еще такое, мать его так?