Юлия Резник - Кукушка

— Ну, вот и все. Это насос барахлил. Теперь батареи теплые… Эй, с тобой все в порядке?

Я кивнула и, чтобы не показать своих истинных чувств, с которыми никак не могла совладать, принялась суетиться, раскладывать еду по тарелкам. Макс внимательно за мной наблюдал и молчал. Так же молча он сел за стол. Пододвинул к себе тарелку со слипшимися переваренными макаронами и обугленным куском мяса и принялся есть. Я не знаю, чего ждала… Упреков, очередной порции унижения или скандала… Чего-то точно ждала! И не получила. Именно это меня и сломало. Первая слеза упала прямо в тарелку… вторая… Я не могу… не могу!

Слыша, как плачет Алиса, самым нелегким было просто не вмешиваться. Починка насоса не отняла у меня много времени, это был лишь предлог, под видом которого я совершенно осознанно поместил Марту в стрессовую ситуацию в надежде встряхнуть ее чувства. Нет, я не рассчитывал, что нам будет легко, но все же оказался совершенно не готов к её боли. Слезы Марты стали слишком большим испытанием для моей выдержки. Неожиданно слишком большим…

— Эй, детка… Все хорошо? — осторожно поинтересовался я.

Марта отрицательно качнула головой. По-детски беззащитным жестом вытерла нос и снова уткнулась в тарелку.

— Расскажи мне, что случилось? Я… что-то сделал не так?

Признаваться в собственном бессилии совсем непросто, но мне было смертельно важно прояснить все до конца.

— Нет! — она вскинула на меня потрясенный взгляд прозрачных голубых глаз и, закусив дрожащие губы, отчаянно затрясла головой.

— Тогда что?

— Ты, правда, не понимаешь?

— Я понимаю, что ты напугана и совсем мне не веришь. Ты права, у тебя есть причины…

— Не в этом дело, — она перебила меня и, запрокинув голову к потолку, быстро-быстро заморгала. — У меня ни черта не получается. Я не справляюсь с Алисой. Я вообще ни с чем не справляюсь… Прав был Иван…

— Стоп. — С грохотом отставив стул, я вышел из-за стола, — Даже слышать не хочу этот бред! Тебе просто нужно время, чтобы привыкнуть. Только и всего.

Я не желал, не хотел слышать об этом уроде! Никогда не думал, что ревность такая сука.

— Я не знаю, смогу ли ее полюбить… Не знаю, смогу ли… Другие матери…

— Ты не другие! Ты — это ты.

— Кукушка…

— Да твою же мать! — выругался я. — Вот зачем ты сейчас себя накручиваешь? Разве у тебя был выбор?

— Был! Свобода или ребенок!

— И я могу понять, почему ты выбрала первое!

Марта поежилась и снова отвела взгляд.

— Мне кажется, мы можем отдать своим детям столько любви, сколько есть в нас самих, — шепнула она, взволнованно облизав губы, — проблема в том, что во мне любви нет. Совсем… Он выжег дотла мои чувства. Он их просто выжег… Что я могу дать дочери, если саму себя ненавижу? Ненавижу… за все, что позволяла делать с собой… — конец фразы, произнесенной Мартой, утонул в её тихом плаче. Никогда раньше я не слышал звука страшнее этого переполненного мукой воя.

Заглушая пульсирующий грохот в висках, я заставил ее подняться. Обхватил руками, зарываясь пальцами в успевшие отрасти волосы. Губами снял слезы с глаз.

— Что ты делаешь? — всхлипнула она.

— Доказываю тебе, как ты не права.

Мой рот скользнул ниже и, наконец, коснулся ее воспаленных соленых губ. Толкнулся внутрь языком, провел по идеально белым зубам. Вкусная. Жаркая. Моя…

— Макс…

Руки спустились к шее, погладили мочку уха, пробежали по хрупким выпирающим позвонкам, с силой сжали упругую попку и снова поднялись вверх, к тугим полным грудям.

— Макс…

В тишину, нарушаемую звуками влажных поцелуев и стонами, проникла тихая трель. Я оторвался от Марты, уперся лбом в ее макушку, заставляя себя остыть. Впрочем, дрожь, пробегающая по ее шикарному телу, сводила на нет все мои старания. Я мог думать лишь только о том, что, наконец, нашел её… наконец нашел.

— Это Сеничкин… Мне нужно ответить…

Словно очнувшись, Марта отступила на шаг. Растерянно хлопнула ресницами, пригладила волосы.

— Коваль…

— Пленки прослушал?

— Прослушал, — подтвердил я, не сводя с Марты голодного взгляда.

— Вырисовываются новые подозреваемые, выходит.

— Слишком влиятельные подозреваемые, Сергей Иванович. Которые наверняка знают, что содержится на этих записях, иначе…

— Иначе они не стали бы рисковать, — закончил за меня Сеничкин.

— Так точно.

— Запись велась несанкционированно. Сам понимаешь, что толку от неё при таких раскладах — ноль.

— Ну, видимо, Кармухин так не считает.

— Репутационные риски.

— Которые смерти подобны накануне выборов.

— Скорее всего… но, по факту, у нас на него ничего нет.

— Может быть, удастся разговорить крота. Его уже вычислили?

— Первым делом. Да только не помощник он нам.

По спине прошел холодок и сконцентрировался тупой пульсирующей болью в затылке.

— Убрали?

— Грязная работа. Действовали в спешке.

— В таком деле спешка до добра не доводит.

— Мы уже над этим работаем, майор. Наверняка что-то удастся выяснить.

— Лишь бы не было поздно, — не смог удержаться я. Марта вскинула взгляд.

— Не будет, — голосом, полным уверенности, заверил меня главный.

— Я тут прикинул насчет этой скульптуры… Мы могли бы пустить слух о ее похищении. Если верить информации, находящейся в открытых источниках, она находится в приватной коллекции некоего Андре Крауса.

— Немца? И вовлечь в это дело спецслужбы Германии? Ты ведь сам понимаешь, что это самый нежелательный вариант.

— Можно подумать, у нас есть другие.

— Это не тебе решать, — сухо отрезал Сеничкин. — Береги девочек. До связи.

Я отложил телефон и перевел взгляд на Марту. Пока мы с главным беседовали, ей практически удалось вернуть себе привычную невозмутимость. О ее истинном состоянии сейчас напоминали разве что непривычная бледность и покрасневшие веки.

— Ты веришь ему… — заметила она, пристально всматриваясь в мои глаза.

— Да. Послушай, мне понятны твои опасения, но, поверь, Сеничкин не причастен к покушению на тебя.

— Как ты можешь быть в этом уверен?

Я оглянулся, поймал недоверчивый, настороженный взгляд Марты и, не имея других вариантов, признался:

— Он мой родной дядька. Брат отца… Я заменил ему сына… которого у него никогда не было. Он не предаст.

Обдумывая мои слова, Марта замерла с занесенными над мойкой тарелками. После тряхнула головой и спросила:

— В таком случае… почему у вас с ним разные фамилии?

Я стиснул зубы, задетый ее недоверием даже больше, чем был готов самому себе в том признаться.

— Он не хотел иметь ничего общего с фамилией Коваль, и как только появилась такая возможность — взял фамилию жены, с которой позже развелся. Еще будут вопросы?

— Только один. Чем ему так не угодила фамилия предков?

Невольно нерв на моей щеке дернулся. Это была очень скользкая тема. У меня не было уверенности в том, что Марта готова услышать правду. Я не был уверен даже в том, что и сам готов произнести ее вслух.

— Я рассказывал тебе о… стиле жизни своего отца.

— Да…

— Он был садистом, да… Но я все чаще задумываюсь над тем, а был ли у него выбор? — Вскинув взгляд, я пристально наблюдал за реакцией Марты. — Видишь ли… для него, как оказалось, отношения такого рода были нормой. Так жили дед с бабкой и еще неизвестно сколько поколений до них… Мой отец пошел по той же дорожке. А его младший брат… избрал для себя иной путь.

— Как и ты, — взгляд Марты потяжелел и словно стал глубже.

— Да.

— Он… Скажи… Этот выбор сделал его счастливым?

Нерв на моей щеке задергался чуть сильнее.

— Нет, — просипел я. — Не сделал.

Марта кивнула, будто подводя черту под нашим разговором, открыла кран и принялась мыть посуду. Понимала ли она, скольких демонов раздразнила своими вопросами? Почему ее вообще заинтересовала эта нелегкая тема? Сбитый с толку, я вышел на улицу.

Этот выбор сделал его счастливым? Этот выбор сделал его счастливым… — пульсировало в моей голове. Нет! Нет! Нет!!! Этот выбор сделал его одиноким. Мучительно одиноким… и все! Я пнул толстый корень сосны, нарушающий идеальную гладкость садовой дорожки, и, грязно выругавшись, скрылся за дверями кузницы.