Юлия Резник - Кукушка

— Ты действительно был кузнецом?

— Подмастерьем отца. Несколько поколений Ковалей занимались кузнечным делом. Планировалось, что и я продолжу эту традицию. Я бредил огнем и металлом…

— Как же кузнец дослужился до звания майора спецслужб?

Проведя ладонью по лицу, я слепо уставился вдаль и начал свой нелегкий рассказ:

— Мне было двадцать лет. Я учился в художке… да-да, не смотри так… хорошему кузнецу очень важно получить художественное образование. Все складывалось неплохо, я учился и жил в области. А потом… бог его знает, что здесь произошло, что сделал отец… почему моя тихая и покорная мать решилась его оставить? Я столько лет истязал себя этим вопросом в попытке понять, почему они с сестренкой очутились в том сорвавшемся в пропасть автобусе? И можно ли было этого избежать…

На плечо легла ее маленькая ладошка:

— Мне очень жаль, Максим. Я знаю, каково это — терять близких…

Накрыв руку Марты своей, я продолжал:

— Отец… не выдержал этого. Застрелился.

Марта вздрогнула, прижалась ко мне тесней.

— Должно быть, он очень сильно любил твою мать.

— Может быть. Но долгое время я люто его ненавидел и винил в их с сестрой гибели.

— А сейчас? Сейчас ты тоже его винишь?

— Я не знаю, Марта. Я запутался. А тогда… я не мог больше здесь оставаться. Я бежал, бежал из этого места, бежал от себя, бежал от боли.

— И от кузнечного дела.

— Да… Забрав документы из института, я попал в армию. А там… моей злости нужен был выход. Я направил свою энергию на подготовку. Меня заметили. Отобрали в один элитный отряд… А потом одно за другое. Знаешь, как это бывает? А мне было, в принципе, все равно, чем заниматься.

Некоторое время Марта молчала, переваривая полученную от меня информацию, а потом сказала:

— Не думаю, что тебе стоит винить отца во всех бедах… Отказываясь от любимого дела, ты не его наказываешь. Ты наказываешь себя.

Я чуть сместил голову. Поймал ее понимающий взгляд. Мое сердце колотилось, как сумасшедшее, кровь пульсировала в ушах.

— Ты уже второй раз становишься на защиту моего отца. На защиту садиста.

— Не думаю, что он был таким уж плохим. Вас он не обижал… А то, что происходило за дверями спальни твоих родителей… Их предпочтения… это все только их касалось. Ты не должен его ненавидеть за это. Думаю… если бы твоя мать так уж сильно страдала от его обращения… она давным-давно бы от него ушла.

— Ты считаешь, в этом не было ничего такого?

— Нет. Не вижу смысла осуждать людей за их предпочтения, если те не выходят за рамки закона.

— Тогда почему ты осуждаешь себя?

Она не нашлась с ответом. Просто долгое время, не мигая, смотрела в мои глаза. Что она пыталась отыскать в их глубине? Отражение собственных демонов? Марта отвернулась. Отстраняясь от меня, от необходимости говорить, вновь склонилась над битыми стеклами. Изумрудный и цвета морской волны, коричневый и янтарный… Она перебирала осколки, крутила их то так, то эдак, меняла местами, а я тихонько за ней наблюдал. Одно из стеклышек упало на пол, Марта вскочила со своего места, присела на корточки, внимательно огляделась. Обнаружив осколок под лавкой, одной рукой она оперлась рукой о мое бедро, а второй осторожно подняла стекляшку.

— Со стеклом лучше работать в перчатках, — прохрипел я севшим голосом. Марта на коленях передо мной — слишком большое искушение. Будто понимая это, она мазнула по мне беглым взглядом и снова его отвела. А вот с колен вставать не торопилась. Мой член болезненно напрягся, натянув до предела грубую ткань джинсов. За ночь, проведенную с Мартой, я разрядился два раза. Недостаточно много…

— Ты снова напряжен… — шепнула она.

— Да… Хочешь мне с этим помочь? — Глаза в глаза. Золото в серебро. Испытывая…

Ее ладошка скользнула вверх по моей ноге и нерешительно застыла на молнии. Мне хотелось ее поторопить, но я не смел даже пошевелиться. Неловкие пальцы не с первой попытки расстегнули пуговицу, не сразу справились с ширинкой, не сразу извлекли болезненно напряженную плоть.

— Я не уверена, что у меня получится, я… — бессвязно пробормотала Марта, пряча панику за опущенными ресницами.

— Забудь обо всем! Просто делай то, что тебе самой хочется…

Марта осторожно скользнула рукой по стволу, завороженно наблюдая за происходящим. Так же завороженно она опустила голову и осторожно лизнула разбухшую, потемневшую от прилива крови головку. Так мало, и так много одновременно…

Он был, правда, очень большим. Но, несмотря на его пугающие размеры, я хотела Макса в себе. Каково это — почувствовать, как растягиваются мои мышцы, подчиняясь его напору? Каково это, когда внутри тебя не остается ни миллиметра свободного пространства? Когда кто-то другой, тот, для кого ты желанна до боли, заполняет каждый твой миллиметр? Мои руки скользнули по его бархатистой коже, чуть сдвинули её, еще сильнее открывая темную налившуюся соком головку. Язык осторожно коснулся уздечки, губы сомкнулись… Первое осторожное движение — его рваный вдох. То, как Макс реагировал на мои неумелые ласки, окрыляло, будило во мне какую-то дикость. И мне больше всего хотелось, чтобы и он обезумел.

Я чуть приоткрыла глаза, не прекращая посасывать самый кончик его головки. Внимание моего взгляда привлеки руки Макса, крепко сжавшиеся на толстом дереве края скамьи. Словно он едва сдерживал себя… от чего? Мои ладони скользнули по тыльной стороне его напряженных рук, изборожденных вздувшимися реками вен. Очертили их подушечками пальцев, чуть надавили, словно намекая… Руки Макса нехотя разжались, но напряжение не покинуло его совершенного тела. Чуть отстранив губы, я прошептала:

— Я буду делать все, что хочу… только если ты станешь делать то же самое.

Макс мучительно простонал. Запрокинул голову к небу, натягивая сухожилия на мощной загорелой шее, которую мне так отчаянно хотелось поцеловать. Несколько секунд он так и сидел… бездействуя. Но секунду спустя, будто сдавшись, его руки легли мне на голову, чуть подтолкнули вниз. Глядя куда-то в небо, Макс хрипло скомандовал:

— Соси…

Я задохнулась, захлебнулась страстью… Вязкой, обволакивающей тело похотью. Веки отяжелели. Рот, напротив, открылся шире. Впуская его глубоко… Я не хотела, чтобы Макс сдерживался, и он воспользовался этим на всю катушку. Погружаясь в мой рот, устремляясь навстречу с каким-то остервенениям. Губы саднило, мне нечем было дышать. Из глаз хлынули слезы, его движения болезненно распирали горло, слюны становилось слишком много, она тонкими ниточками тянулась за ним, когда он выходил. Да, он был прав. Это не было красиво. Боже, но как это было!

Его вкус взорвался во рту, в голове, во всем моем теле! Все происходящее будто оглушило меня, мне даже стало казаться, что вместе с Максом и я сама разлетелась на части, подгоняемая его хриплым рыком, взмывшим куда-то к макушкам елей. Сотрясаясь всем телом, мой мужчина обнял меня. Беззащитный в своей страсти. Господи, как мне это было знакомо. Я обняла его за пояс, прижала к себе. Погладила по коротким волосам на затылке:

— Хороший мой… Хороший…

— Я сделал тебе больно? — прохрипел Макс, захлебываясь воздухом, как если бы пробежал марафон. Мои глаза потрясенно расширились. Что-то внутри мучительно сжалось, не в силах поверить, что он настоящий и даже, возможно… мой.

— Нет, — мой голос звучал надсадно, что, впрочем, было вполне объяснимо. В глазах Макса мелькнула тень. Довольства? Надежды? Страха?

— Я кончил в тебя.

Я вскинула брови:

— А разве ты не это мне обещал сделать?

Макс опустил ресницы. И медленно, все еще подрагивающими руками поднял меня с коленей. Усадил себе на руки, зарываясь носом в мои криво постриженные волосы. Прошелся по губам, так странно ощупывая их, погружаясь в рот пальцами… Я чувствовала расходящиеся по его телу волны. Он все еще не до конца пришел в себя. И мое тело тоже пылало. Макс прошелся носом по моему виску, втянул воздух у самого рта, обнюхал скулу и нежное местечко за ухом.

— Ты снова пахнешь мною. Так будет всегда… Ты понимаешь, что теперь всегда будешь пахнуть мною?

Холодок пробежал по коже. Я откинулась в его сильных руках, заглядывая в темные провалы глаз, и поняла… поняла… что он одержимый. Одержимый мною! Паника захлестнула. Я убеждала себя, что Макс совсем не такой, как Иван. Но меня накрывало все больше и больше. Я вскочила. Пробормотала что-то вроде: «если только ты меня не обидишь» и, подхватив переноску с ребенком, торопливо вернулась в дом. Макс испугал меня. Испугал очень сильно. Хуже всего было то, что в глубине души я… мечтала о таком сумасшествии. После стольких лет с Иваном я, наверное, должна была стремиться к иному. Однако я не могла отрицать и того, что в какой-то мере мне льстило, что жажда меня в мужчине была настолько всеобъемлющей. Оставляющей за бортом все другие мысли и чувства. Да, я стремилась к более здоровым отношениям, я так много отдала за собственную свободу! Но как же я хотела, чтобы меня любили… На грани реальности, возможно даже больше, чем себя самого… Растворяясь во мне, моем теле, моих желаниях… Одержимость мужа мною была уродливой и нездоровой. Одержимость Макса… какой она была?