Я заговорил с ней, но она не обратила внимания. Не обернулась. Не отшила. Просто молча игнорировала. Я утроил усердия, смаковал каждый вдох черной смородины и пытался познакомиться, но она остановила на мне свой взгляд только, когда я сказал, что скоро стану богатым.

Даже успел подумать, что Дональд был прав, и девушки клюют только на деньги.

Она впервые посмотрела на меня так, как будто только заметила. Хотя даже в этот момент она все равно смотрела сквозь меня. Это был пустой, стеклянный взгляд, который зажегся только после моих слов о деньгах.

— Богатый, говоришь? Ну так купи меня.

Я отшатнулся. А она засмеялась.

— Что такое? Я тебе не по карману?

Ее смех потом годами стоял в ушах. Я вернулся в машину, но не успел завести мотор и уехать. Только сидел и смотрел, как к ней подошел какой-то мужик. Сказал несколько слов. И она ушла вместе с ним.

А терпкий вкус черной смородины остался со мной.

На целых пять лет.

И я так и не задал ей вопрос, что это было? Кем был этот мужчина? Почему она сказала именно эти слова? Сколько тогда я мог заплатить за ночь с ней? Ведь наверняка куда меньше, чем пришлось заплатить сейчас.

В те дни я не был тем мужчиной, который спокойно вывалит три миллиона за неделю с элитной моделью из эскорта. Да я и теперь не стал таким мужчиной. Ни одну другую я бы не стал покупать. Только ее.

Я вынашивал этот план, как Аннета вынашивала своего ребенка. Только в пять раз дольше. Я был в шоке сразу после этой встречи. Как будто она меня огрела чем-то тяжелым. Праздновать расхотелось. Все, что я сделал в тот вечер, это напился. Надеялся, что забуду. Однажды. Когда-нибудь. Да ведь ничего такого, что стоило бы помнить годами.

Мы нашли спонсора.

Дональд бросил курить.

Два года. Три года.

А потом я стал приезжать на ту же парковку. И уезжать, когда понимал, что просто сижу, стискивая руль и пялюсь в пустоту. Надеюсь. Жду.

У меня уже были деньги. На шлюху с улицы точно хватило бы.

А через четыре года я увидел ее уже не на улице, а во время званого вечера в северном Голливуде.

Совсем не такую. И в то же время точно такую же, какой она оставалась в моей памяти. Даже черная смородина никуда не делась.

Когда я пришел на аукцион, то больше всего надеялся убедиться, что ей по-прежнему нужны только деньги. Что деньги все — ради чего она продолжает продавать себя все эти годы себя мужчинам.

Я хотел услышать от нее тот же смех и увидеть тот же пустой взгляд, которым она наградила меня в тот вечер и каким должна была смотреть на мужчин все эти годы.

Но она оказалась совсем не такой.

Или это я ошибся?

Прошлое схлопывается, как страницы книги. И вот очередной день триумфа, небывалого успеха, а мыслями я снова там. На парковке. И мне на пять лет меньше, в кармане всего пара долларов, а впереди меня ждет контракт на несколько тысяч.

Взмах ресниц — и вот пять лет позади, я в собственном кабинете, снова перед контрактом, только речь уже о миллионах и Дональд, кажется, успел посидеть за время моего молчания.

Прошло уже две недели, но я до сих пор помню. И каждое ее слово, и каждое слово, что после услышал от Дона.

— Ты забудешь ее, Адам, — выдыхал вместе с дымом Дональд. — Теперь, когда ты от души натрахался, ты обязательно поймешь, что это было каким-то наваждением, только и всего. Мужчины полигамны! Не ставь на кон все и сразу. Дай себе время, Адам. Дай себе еще немного времени без нее. Ты говоришь о ней так, как будто ты помешан на этой женщине. Она тебя приворожила, не иначе. Теперь ты знаешь ее! Разве плохо? Теперь ты знаешь, кто она и где ее искать! И почему только ты должен отказываться от своей жизни ради нее? А что она сделает ради тебя, Адам? Где она? Почему не стоит рядом с тобой, не клянется в любви до гроба, как это делаешь ты? Я был бы рад порадоваться за тебя, дружище, но что-то я не верю, что привыкшие торговать собой модели могут любить… Сам ведь говоришь, что пять лет назад она на тебя даже не взглянула! А сейчас, значит, вспыхнула неземная любовь? Я тебя умоляю! Прозрей, Адам! Ей нужны твои миллионы только и всего! А станешь банкротом, так она опять пошлет тебя куда подальше! Да я тебе таких моделей знаешь, сколько найду? Только после! Пожалуйста, после! Дай Штайну уехать после мероприятия, и тогда хоть утрахайся до смерти в своем особняке! Я тебе и слова кривого не скажу! Только вычеркни ее еще на три недели из своей жизни, Адам! Ради бога! Ради нашей дружбы, пожалуйста, Адам!

Все это легко читается во взгляде Дональда даже теперь.

Теперь это даже вопрос не только моего счастья. Это рабочие места. Это стабильность в тяжелый кризисный год, которая сейчас зависит от моего кривого росчерка, оставленного на бумаге.

Крепче перехватываю ручку и одним взмахом ставлю свою подпись.

— Ну слава богу! — громко смеется Штайн. — Я уж думал, будем тут сидеть до завтра! До встречи на банкете, мистер Грант. Моя супруга ждет не дождется встречи с вашей прекрасной невестой!

Пожимаю его руку и даже что-то говорю.

Но при этом никак не проходит чувство, что контракт я подписал собственной кровью.

Глава 35

— Прямо по курсу Сазерленд с Пятого Авеню и мы обязательно должны с ним поздороваться, — бубнит Кевин Милтон. — На шесть часов Барри Камински, не оглядывайся пока. К нему после. Пусть поскучает в одиночестве, надеюсь, когда мы подойдем, он будет готов отдать мне в аренду первый этаж на Лэйни-Стрит. Особенно если ты ему как следует улыбнешься.

К чести Кевина он никогда не обвинял меня, если что-то в его переговорах шло не по плану. Неиссякаемый оптимист, он считал себя асексуалом и не страдал, когда приходилось вываливать за мою компанию кругленькую сумму. Он говорил, что в итоге деньги все равно отбивались, а в сексе он никогда не нуждался, как остальные мужчины.

Ко мне он обращался примерно раз в полгода, и за эти шесть месяцев у него скапливалось столько неразрешимых дел, что приходилось спать по четыре часа, если мы не укладывались в график. Сейчас я нужна была ему только на вечер, но и теперь он спуску не давал. И хорошо. Не было ни одной свободной минуты, чтобы оглядеться, выцепить взглядом виновника торжества или, не дай бог, даже обратить на себя его внимание.

Милтон был в постоянном движении, но его бизнес был уровнем ниже, чем у Гранта. Если Грант был акулой в этом океане, то Милтон был и оставался раком-отшельником, который копошился где-то на дне и менял раковины от случая к случаю, если таковые подворачивались.

На главный банкет Милтону не приходилось и рассчитывать. Поэтому довольствовался бранчем, а я надеялась, что Грант так и не появится. Зачем ему налаживать отношения с бизнесменами уровня Милтона? А раз мы не встречались до этого, то не будем и после.

— Полчаса до банкета, ох не успеем всех обойти!... На три часа Мойше Пелех! — шипит Милтон. — Направо, Жаклин! Узнай, ресторану Пелеха не нужны новые средства по стирке скатертей?... Нет, так нет!... На двенадцать Дорати Муни, мой последний шанс получить скидку для салонов красоты…

Неужели я уйду отсюда, так его и не увидев?

Вскоре толпа редеет, один поток тянется к выходу. Другой — к дверям в зала, где уже накрыли столы к торжественному ужину. Нам с Милтоном пора на выход.

— Эх жаль! Чуть-чуть не успели! — вздыхает он. — Вот бы у меня было лишних полчаса!

Мы и так уходим последними. И уже в дверях замечаю широкую спину в черном дорогом пиджаке. Даже отсюда вижу, как преломляется свет на ярко-синих запонках. Грант стоит, широко расставив ноги, а на тротуаре как раз паркуется лимузин.

Милтон зацепился за какого-то последнего дельца. И я не могу убежать, провалиться сквозь землю или просто исчезнуть. Могу только, не дыша, смотреть, как Грант, не шелохнувшись, ждет, как водитель распахнет дверь лимузина.

Как Грант подставляет руку даме, которая неловко оттуда выбирается, охая и улыбаясь.

А после расправляет платье, проводя рукой по выпирающему огромному животу.

Мой мир летит к чертям собачьим. По внутренностям растекается яд, а воздух, который я втягиваю в себя через носоглотку, разъедает легкие.

Она щебечет, пока Грант ведет ее по ступеням. Прямо к нам. Он не слушает ее, это видно. Но это никак не успокаивает.