– Так-то вы выполняете свои обязанности? Как вы посмели упустить мою дочь из виду? Господи, ее могли изнасиловать и убить, пока вы тут дремали у камина.
– Не судите строго миссис Бекет, здесь не только она виновата, – вмешалась миссис Уайзмэн. – Я бы хотела поговорить с вами наедине.
Миссис Уайзмэн – толстая, безвкусно одетая пожилая дама – взяла инициативу в спои руки. Она по вела Пенелопу в соседнюю комнату и плотно прикрыла дверь.
– Почему Летиция это сделала? – спросила Пенелопа. – Она вам рассказала?
– Да. Бедняжка рассказала мне все.
– Это из-за меня, да? – прошептала Пенелопа. – Что за сплетню она узнала?
– Она знает, что ваш последний ребенок... что Рич не отец ему.
Пенелопа почувствовала, что дрожит. Она села в кресло и вцепилась в подлокотники.
– Я считала, что могу доверять своим слугам. Кто ей об этом сказал?
– Это не слуги. Это Рич.
– Рич! Господи, неужели отец может быть таким жестоким к своим детям?!
Возникла пауза, за которую Пенелопа успела осознать противоречивость своих слов.
– Я не собираюсь защищать его светлость, – спокойно произнесла миссис Уайзмэн. – Но не думаете ли вы, что нельзя его одного обвинять в этом?
Пенелопа промолчала. Вот она и столкнулась с последствиями того, что совершила!
После разговора с миссис Уайзмэн Пенелопа заставила себя подняться к Летиции. Девочка лежала, свернувшись калачиком, на огромной кровати, которую она обычно делила вместе с сестрой Эссекс. На такой большой постели она казалась маленькой для своих десяти лет, глаза у нее были печальны, веки опухли.
Увидев мать, она прижала руки к груди и спросила:
– Вы будете меня бить?
– Нет, я не буду тебя бить. – Пенелопа чувствовала себя чудовищем. – Летиция, ты и так достаточно наказана. Ты же видишь, как глупо поступила, убежав и так нас всех расстроив? И что бы я... что бы твой отец ни сказал тебе, я по-прежнему твоя мать, и ты по-прежнему дома. Ну же, малышка, не расстраивайся так!
Летиция перевернулась на живот, стараясь поглубже зарыться в перину. Пенелопа, коснувшись ее, почувствовала, как напряглись ее худенькие лопатки.
– Послушай меня. Тебя испугали, рассказав то, чего ты не можешь понять. Поступку взрослых дети часто понимают неправильно. Если ты расскажешь мне, о чем с тобой говорил отец, я объясню...
– Оставьте меня, – тихо произнесла Петиция. Пенелопа продолжала уговаривать дочь, гладила ее по волнистым волосам, пытаясь передать свою любовь к ней посредством прикосновений и ласкового голоса. Петиция лежала лицом вниз, безразличная, словно кукла. Наконец старания Пенелопы принесли плоды – Летиция заплакала и сквозь слезы сказала:
– Он сказал, что ты нас больше не любишь. Он сказал, что ты любишь только того ребенка. Ненавижу эту маленькую жабу – хоть бы он умер!
Так вот в чем была причина отчаяния дочери! Не отвращение перед грехом, которого она и понять-то не может. Не обида за отца или желание отомстить за его запятнанную честь и даже не ревность к Чарльзу. Летиция поняла все по-своему, она была уверена, что мама бросила их всех ради нового ребенка, который не принадлежал к их семье.
– Милая, кто это забил тебе голову такой чепухой? – Пенелопа, наконец, добилась внимания девочки, – Почему я должна любить вас меньше из-за того, что у вас появилась еще одна сестра? Ты же помнишь, что я не любила тебя меньше, когда у тебя начали появляться братья. Я оставила сестренку в Лондоне. Почему, ты думаешь, я вернулась?
– Отец заставил тебя.
– Нет. Если он так говорит, то он ошибается. Я приехала, чтобы навестить тебя и всех остальных. Я так скучала по вам, милая моя Летиция. Я часто перечитываю ваши письма. А пока добиралась сюда, размышляла о том, чем мы будем вместе заниматься. Ты мне не веришь? Ты что, больше мне не веришь? Раньше я когда-нибудь говорила тебе неправду?
Петиция подняла голову. Она все еще плакала. Постепенно напряжение покинуло ее, она вздохнула, потянулась к матери, обняла ее.
Когда вечером вернулся Рич, он сразу направился к себе, не спрашивая о жене. Однако Пенелопа сама пришла к нему.
– Итак, ты отомстил, – сказала она.
– Что ты имеешь в виду? – Рич взглянул на нее.
– Ты попытался настроить против меня Летицию. Как вы храбры, милорд! Не хочешь ли послушать, чем все закончилось?
Пенелопа рассказала ему обо всем, что происходило после его отъезда. Она ожидала взрыв негодования, ждала, что он обвинит во всем ее. Она бы нашла облегчение в ссоре с ним. Но Рич, против обыкновения, не хотел ссоры. Он рассыпался в извинениях:
– Я не думал... мне нужно было молчать... она так допекала меня вместе со всеми. Все твердила, когда мама приедет, когда они увидят сестренку? Сестренку! Я не мог больше терпеть и сказал ей, что за сестренку ты ей подарила. Я сказал ей правду. Они заслуживают того, чтобы знать ее. Ты настраиваешь их против меня с этой своей слащавой улыбкой, которая ничего не стоит. Неужели у тебя недостаточно обожателей? Ты никогда не любила меня, но разве справедливо лишать меня тех, кто любит? Но все равно, мне не нужно было откровенничать с Летицией. Я не мог и подумать, что бедняжка так это воспримет.
– С ней все будет в порядке, – сказала Пенелопа, наблюдая, как на его грубом лице проступает подобие сожаления. – Рич, клянусь, я никогда не хотела, чтобы они перестали любить тебя. Я уверена, что они любят и меня, и тебя. Как же иначе? Наши личные разногласия не имеют к детям никакого отношения.
– Неправда, – сказал Рич. – Они должны решить, с кем им оставаться. Они не могут по-другому.
Сразу после завтрака Пенелопа удалилась в свою огромную комнату, которую она делила с Ричем с восемнадцати лет. Теперь она принадлежала лично ей, и здесь она чувствовала себя в неприкосновенности. Однако сегодня свобода не радовала ее. Долгие часы она лежала, думала и мучилась угрызениями совести, которые подавляла в Лондоне, поскольку Чарльз постоянно твердил, что они не причиняют никому вреда. Не причиняют вреда! Пенелопа представила себе Летицию, как она бредет по белой зимней дороге, убегая от матери вместо того, чтобы бежать встречать ее. Девочка на время успокоилась, но кто знает, что произойдет, когда она вернется к Чарльзу? А младшие дети? Что, если в школе мальчики услышат от сверстников, что их мать – потаскуха? И кем станут девочки, когда вырастут? Она сама была дочерью распутницы. Она долго боролась с этой напастью, а теперь каждый может сказать, что в конце концов ее засосала та же трясина! Как отвратительно и нелепо это выглядит – и мать, и дочь соблазнены двоюродными братьями практически одного возраста.
В последующие недели на Пенелопу все сильнее давило чувство вины. Она не могла освободиться от него ни наяву, ни во сне. Ей очень нужна была помощь, ей нужен был совет. Домовый священник Рича, болезненный старец, никогда не даст объективной оценки ее грехов и не подскажет выход из создавшегося положения. Все близкие друзья Пенелопы были вне досягаемости, а довериться слугам она не могла. Оставалась только одна возможность: она поехала в Норт-Энд плакаться миссис Уайзмэн, которая была уже в курсе всех ее невзгод, будучи свидетелем побега Легации из дома.
Пенелопе нравилась пожилая родственница Рича. Между двумя женщинами, такими разными красавицей двора и сельской шестидесятилетней вдовой, – возникло неожиданное взаимопонимание. Джейн Уайзмэн, несмотря на кажущуюся простоту, была не заурядной женщиной. Убежденная католичка, она не только отказывалась примкнуть к англиканской церкви. И подозревалась в укрывательстве в своем доме священнников-иезуитов. Из-за этого ее не любили и округе, но Пенелопа считала себя выше такого узкого взгляда на религию. Как и Робин, она была веротерпимой и имела много друзей среди католиков.
Одним морозным февральским утром они прогуливались по владениям в Норт-Энде. Несмотря на возникшую из-за ревматизма хромоту, миссис Уайзмэн была страстной поклонницей пеших прогулок. Пенелопа говорила и говорила, противореча сама себе, и ее мелодичный голос срывался от досады и недовольства. Плохое обращение с ней Рича, счастье, которое она нашла с Чарльзом, – неужели ей не суждено познать хоть капельку счастья? Миссис Уайзмэн спокойно слушала. В отличие от многих других пожилых леди, с которыми была знакома Пенелопа, она не критиковала ее и не удивлялась каждому услышанному слову.
– Они продали меня Ричу, когда я была еще совсем юной и ничего не знала о жизни. Да, я нарушила обещание, данное Чарльзу, но я не понимала, что делаю, и если уж он простил мне это, почему мы должны страдать до конца наших дней? Это слишком жестоко.