Она была слишком совершенна. Так удивительно сексуальна, когда свисала с потолка, искушая меня, как яблоко искушало Еву.

Во время ужина я не мог сосредоточиться, так как Тесс висела, как заключенная в золото кукла, совершенно беспомощная, полностью беззащитная, полностью в моей власти.

Фредерик похлопал меня по плечу.

— Перестань долбить по столу, Кью. Твой гнев выходит из-под контроля.

Проклятье. Я положил руки на колени, шею стянуло от подавляющего напряжения в спине.

— Я сделал это, чтобы защитить других женщин. Я пожертвовал достоинством Тесс и издевался над ней, чтобы создать шоу для подонков, с которыми мы имеем дело. — Я посмотрел на друга. — Ну что, счастлив?

Он кивнул, как будто это имело значение.

— Я тоже так думал. Если бы ты не был заинтересован лично, то не испортил бы собственное шоу, отстрелив ногу этому же подонку, на которого и пытался произвести впечатление.

Я фыркнул, вспомнив, какое я получил удовлетворение, нажав на курок и причинив телесные повреждения. Он посмел поднять руку на Тесс — причинить ей боль, мучить ее. Я бы убил его при следующей встрече.

Мое сердце сжалось от одного воспоминания того, как Тесс потеряла сознание от боли и шока. Эта ночь останется одной из лучших, и в то же время худших в моей жизни.

Отогнав прочь воспоминания, я спросил:

— Ты слышал что-нибудь об этом? Просматривал дело этого ублюдка? — Я хотел разделаться с разрешением на строительство, из-за которого он обратился, как можно скорее. В конце концов, положительный результат его дела предоставлял свободу Тесс. Ее жизнь за кусок бетона и стекла в самом центре Москвы. Фасад для отмытых денег, оружия и женщин.

— Да. Разрешения были одобрены, благодаря некоторым щедро вознагражденным людям. Но я не думаю, что это конец. Парень, в которого ты стрелял, был не только его любимчиком. Это был сын Росомахи.

Глаза вылезли из орбит, и я подавился собственной слюной.

— Черт. — Только мне могло так повезти. Я подверг Тесс опасности за правое дело, а потом выстрелил в золотого ребенка гребаной мафии.

Блондин идиот в своем нелепом белом спортивном костюме возник перед глазами. Я был в восторге от удовольствия, когда его кровь просочилась через штаны. Он получил урок, и Франко дал ему хорошего пинка, выкидывая из нашего дома, что, несомненно, запечатлелось в его мозгу.

Что, черт возьми, это будет значить? Будет ли Красный Росомаха преследовать меня за то, что я унизил его прямого потомка? Мне нужно было опередить его, прежде чем он додумался до каких-нибудь диких идей о возмездии.

Фредерик прервал мои мысли.

— Я хочу увидеть ее, Мерсер.

Я встретился с ним взглядом.

— Ты думаешь, я хочу, чтобы ты с ней разговаривал? Чтобы ты убедил ее сбежать от меня так далеко, насколько можно? — Он бы никогда этого не сделал, я знал это, но в моей ухмылке было слишком много боли и суровой правды, чтобы ее можно было игнорировать.

Je suis un faible idiot (прим.перев. фр. Я — слабый идиот).

Фредерик рассмеялся, рассеивая неловкость.

— Я не буду раскрывать твои секреты. Но я хочу поговорить с ней. Я хочу убедиться, что она достойна моего друга.

Закатив глаза, я не обратил внимания на тупой комментарий. Чертов идиот.

Дверь распахнулась, и в комнату вошли менеджеры, которых мы ждали.

Фредерик преобразился из друга-шалопая в строгого второго игрока в команде, держащего подчиненных в железной хватке. В комнате по иерархии я был Большим ублюдком, а Фредерик был моей правой рукой. Он был связующим звеном между моими приказами и тысячей с лишним сотрудников, которые должны были делать так, как им было сказано.

Я сидел тихо, когда вошла Катя, длинноногая чрезвычайно умная женщина, которая была мужественнее большинства мужчин. Ее таланты лежат в области управления проектами и поиске новых контактов. Кевин, лысеющий очкарик, отвечал за бухгалтерский учет; Самуэль, с дредами и в потрепанной одежде, работал в основном с торговым персоналом и текущими делами; последней по очереди, но не по значимости была Сандра, полная, седая женщина, отвечающая за кадры.

Они улыбались и бормотали приветствие, но никто не смел говорить со мной на равных. И это меня вполне устраивало.

После того как все расселись, я хлопнул в ладоши и сказал:

— Итак, мы все здесь. Давайте начнем.

***

Через два часа переговоров в глазах появилась неумолимая боль. Головная боль, с которой я боролся еще с высадки с вертолета, грызла все сильнее и сильнее.

Логистика и цифры роились в моей голове настолько, что я не мог ничего слышать, кроме гула. Я пытался с этим бороться.

Оказывается, у меня было две слабости: контроль и гребаные мигрени.

Я налил себе немного воды, надеясь, что это было просто обезвоживание, заставил себя сосредоточиться, но все, что я хотел сделать, — это вернуться к Тесс и отдохнуть.

Через десять минут цифры новой сделки в Гонконге соскочили со страницы и соскользнули на стол. Мое видение расфокусировалось, а затем стало четким, как будто я принял сильный галлюциноген. Явный сигнал того, что я прошел стадию от головной боли прямо к мигрени.

— Да, но что, если мы купим здание рядом с этим. Мы могли бы многое объединить и обеспечить разрешение на тридцатиэтажный отель, — сказал Фредерик Кате, жевавшей кончик ручки.

Я замотал головой, пытаясь рассеять затуманенность, образовавшуюся в моем мозгу. Черт, в самое неподходящее время. У меня не было времени болеть из-за напряжения от приступов паники Тесс и слухов о том, что Красный Росомаха недоволен мной.

Катя сказала что-то, и все за столом уставился на меня.

Я не мог шевелить языком, чтобы высказать правильное решение. Черт побери, мне никогда не становилось плохо так быстро. Как правило, болезнь подкрадывалась ко мне медленно, постепенно притупляя мои чувства, давая мне время выбраться из этого ада и спрятать мою единственную физическую слабость.

— Мерсер, с тобой все в порядке? — похлопал меня по руке Фредерик. Мои глаза встретились с его, но я был вынужден щуриться из-за боли, чтобы сфокусировать свой взгляд на нем.

Я не могу этого сделать.

Единственным способом прекратить это была темная комната, и божественные пальцы Тесс массирующие прочь эту агонию.

Тесс.

Все, что я хотел, — это быть рядом с ней. Я нуждался в ней. Она поможет вылечить меня от этого, так же как исцелила меня от всего остального.

Зверь внутри хныкал, соглашаясь, что в этих обстоятельствах он не хотел бы причинить ей боль. Он хотел, чтобы она была нежной и заботилась обо мне.

Мотнув головой, я подавил подступающую тошноту и встал. Заставляя себя держаться и полностью контролировать ситуацию, я сказал:

— Тут вроде все под контролем. Извините, но у меня есть другие дела.

Фредерик нахмурился, но кивнул.

— Без проблем. Я буду держать тебя в курсе того, какое решение мы примем о Гонконге и Лондоне.

Я одобрительно кивнул, что вызвало новый приступ. Я ненавидел, когда мне становилось так плохо. Ненавидел себя за слабость.

Держа губы плотно сжатыми, на всякий случай, если мой утренний кофе решит оказаться снаружи, твердыми шагами вышел из комнаты.

В ту секунду, когда дверь за мной закрылась, я прислонился к стене и сделал глубокий вдох. Возникло такое ощущение, как будто кислород больше не существовал внутри этого проклятого здания. Я стал возиться с воротником, пытаясь расстегнуть верхнюю пуговицу.

Дверь открылась, и я повернулся, корчась от боли, чтобы встретиться лицом к лицу с тем, кто вышел.

Фредерик смотрел на меня с беспокойством.

— Опять? Уже который раз за месяц, мужик. Ты обещал пойти к врачу.

У меня не было сил, чтобы сказать ему, что я уже ходил к врачу. А для меня признать, что у меня проблема, было чертовски сложно. Но по бумагам со мной все было в порядке.

Головные боли, по-видимому, были связаны со стрессом.

Затуманенный болезнью, я пробормотал что-то бессвязное и направился в марафонское путешествие — возращение в свой личный кабинет.

«Не думай. Просто доберись до Тесс».

Фредерик проводил меня до лифта, и я вытащил удостоверение личности, чтобы активировать свой собственный лифт. Это был единственный лифт, который поднимался на крышу. Я не хотел, чтобы кто-то забирался туда без моего разрешения.