Я упала глубоко в самый центр этой, только что воздвигнутой башни. Там было пусто. Темно. Царили отзвуки цепей и оков — место было окружено колючей проволокой и было совершенно непроходимым.

В то мгновение, когда шум прекратился, и башня была полностью воздвигнута, все что я ощутила, было полное облегчение. Ничего не могло затронуть меня. Ни вина. Ни боль. Ни воспоминания того, что я совершила.

Я была свободна.

Открывая глаза, я пристально уставилась, всматриваясь во взгляд Кью, стараясь разобраться в том, что произошло. Он искал мой взгляд, его выражение лица было напряженным и таким невообразимо привлекательным.

— Ты в порядке? — прошептал.

Его ладонь на моем лице ощущалась так знакомо, но его прикосновение не имело ничего общего с лаской. Он причинял мне боль и страдания. А в моей башне такие вещи были непозволительными.

Остатки моей души устремились, чтобы укрыться в глубине башни, вытягивая из меня все до последней эмоции, все до последней капли, что я когда-либо чувствовала

Пустота ширилась, создавая ров между внешним миром и моим непреступно-огороженным разумом. Вина ушла. Боль и воспоминания были скрыты. Как и все остальное.

Я ожидала почувствовать атмосферу дома. Любви, которую я когда-то чувствовала к Кью, или хотя бы чувство страха. Но я не было ничего, кроме огромной глубокой и глухой дыры. Все, что делало меня мной, исчезло глубоко внутри моего безопасного убежища.

Ров заполнился жуткими ползающими жуками, когда вернулся постоянный зуд от нужды кое в чем. Мой разум, может, и был в безопасности, но тело заживо пожиралось насекомыми.

Кью вздохнул, поглаживая щеку. Его бледные глаза никогда не пребывали в покое — одолеваемые таким множеством эмоций.

— Ты в безопасности. Я не позволю, чтобы с тобой вновь что-то произошло.

Обещание источало вину. Он уже давал до этого мне обещание и нарушил его. Мои эмоции больше нельзя было рассмотреть — они были спрятаны за этой толстой стеной, я находилась здесь, не чувствуя ничего

Абсолютно ничего

Мое доверие к Кью было бесповоротно утрачено. Моя в вера в то, что он будет всегда здесь, рядом со мной — мой монстр в темноте — была потеряна.

Но в то же время, я понимала, что это ощущение должно было вырывать мне сердце, но я чувствовала только пустоту, холод, забвение.

Я хотела игнорировать холод, который чувствовала по отношению к нему. Я хотела, чтобы тьма и стена исчезли. Хотела помнить. Но если бы я позволила себе помнить, то умерла бы под гнетом вины. Погибала бы от всего совершенного мной.

Сосредотачиваясь на внутренних эмоциях, я забарабанила по двери недавно воздвигнутой башни, желая найти выход. Но из нее не было выхода. Не было ключа, чтобы выбраться на свободу. Что бы ни сделал мой разум, чтобы защитить меня, он отгородился от всего остального, что окружало меня

Мое сердце было закрыто и лишено чувств. То же самое сердце, которое сходило с ума от любви и отчаянного желания к Кью. Тот же самый орган, который был переполнен безумными ощущениями по отношению к мужчине, который хлестал меня, трахал, желал меня.

Теперь оно было опустошенной, ссохшейся вещью, бесполезно находящейся у меня в груди.

Кью скользнул рукой по моей щеке, избегая прикосновений к повязке на шее. Его подушечки пальцев невесомо скользнули вниз по руке, прежде чем он схватил меня за руку. Он вздрогнул, когда я сжала пальцы, чтобы избежать его прикосновения.

Я не желала, чтобы ко мне прикасались. Я не хотела контакта. Мне было не нужно это. Все, чего я желала, чтобы меня оставили в покое. Навсегда одну в моей башне, полностью лишенной чувств.

Боль отразилась в глазах Кью, когда он тяжело сглотнул. Легкой щетины, что покрывала его подбородок, было больше чем обычно, его волосы были взъерошенными и длинными. Он не сводил глаз с моей руки, прежде чем наклонился, нависая надо мной. Его рука прижалась к моим лопаткам, сжимая меня в сокрушительном объятии.

Я сжалась, когда меня заключила в свою хватку клаустрофобия, затем последовало напряжение, когда я принудила себя обеспечить ему комфорт. Я, может, и не хотела этого, но он хотел. А я не была настолько мелочной тварью, чтобы отказать ему в этом.

Каким-то образом я превратилась из Тесс, которая испытывала чувства, в бесчувственную копию, и у меня не было совершенно никакого желания становиться прежней. Тогда я бы не смогла пережить груз прошлого.

Кью сжал меня в объятиях сильнее, причиняя боль моим ребрам, потревожив ушибы. Я не отстранилась, но и не предприняла ответных действий, чтобы утешить его. Его большое тело жестко прижалось к моему, а все, на чем я могла сосредоточиться, так это на пустоте, в которой в данный момент пребывала моя душа. На пустоте, которая царила глубоко внутри меня. Благодаря которой мне больше не нужно было страдать.

Я заслужила в полной мере мучиться от боли. У меня не было права забывать все, что я сделала. Боль была моим пожизненным бременем.

Боль.

— Боль — это плохо, малышка. Беги от боли. — Образ Белого Человека сверкнул в моем разуме, скрадывая меня из кольца рук Кью и безопасности его дома, и низвергая меня обратно в зловонную камеру.

Внезапно состояние апатии исчезло, но за ним последовал резкий всплеск уничтожающей боли. Последствия приема наркотиков, кошмары от выполнения их приказов — все вернулось, нанося сокрушительные удары молотов, пронзая меня кольями.

— Нет, я не могу выносить этого!

Мое горло сжалось, легкие заполнились жидкостью, и я будто обезумила. Я не могла вернуться обратно. Я просто не могла пройти через это все вновь. Я хотела вернуться в мою башню. Я желала вернуться в пустоту и больше никогда не испытывать таких страданий.

Жуки застрекотали и увеличились в количестве, стремительно покрывая мое тело, их челюсти и лапки утягивал меня вновь в ад. Я пыталась бежать, но что-то крепко удерживало меня. Крепко удерживало, чтобы меня могли обнаружить насекомые.

— Ты отняла мою жизнь! Ты такая же, как они. — Образ блондинки с татуировкой колибри появился перед моими глазами с кровавым отверстием на лбу. — Ты сделала, что они сказал. Почему? Почему мне пришлось умереть?

— Боль должна была быть твоим единственным спасением, не так ли? — Белый Человек возник позади плеча Кью, грозя мне пальцем. — Чему я тебя учил? Боль — это плохо. Не вынуждай меня использовать плоскогубцы

Руки сжались вокруг меня, и я забилась в отчаянии.

— Нет. Нет. Не надо. Не надо делать этого. Я буду послушной. Обещаю.

— Бл*дь, эсклава. Прекрати это! — Кью встряхнул меня с такой слой, что мои зубы сильно клацнули, ударяясь друг о друга.

— Оставайся со мной. Не слушай ничего, чем бы тебя ни искушало воображение. Пожалуйста, я умоляю тебя. Я, черт побери, умоляю тебя, борись!

Я распахнула глаза от звука его голоса пропитанного болью. У Кью были красные глаза, под которыми залегли тени на его измученном лице. Его челюсти были крепко сжаты, а лоб нахмурен от невыносимого беспокойства.

— Борись. Только не сдавайся. Хорошо? — Он склонил голову, едва слышно шепча слова у моих губ. Его взгляд пленил меня. Я замерла, пытаясь восстановить свое поверхностное дыхание у его губ.

— Я сделаю все, что угодно. Скажи мне, что сделать, чтобы исправить это, — молил Кью.

Я и скала ответ в своем разуме. Искала то, что помогло бы вернуть меня обратно из состояния хаоса, в котором пребывала. Но ничего не имело смысла. Я не видела быстрого решения. Не было никакого выхода из лабиринта, в котором я была поймана ловушку.

— Опустите ее. Вы причиняете боль ее ребрам.

Кью стрельнул злым взглядом в сторону двери, где появился мужчина в белом халате, наброшенном поверх повседневного костюма. Я свернулась в клубок, стараясь изо всех сил стать невидимой. Я ненавидела незнакомцев. Ненавидела, потому что не знала чего ожидать от них, — они могли притворяться милыми, но на самом деле могли желать убить и изнасиловать меня.

«Позвольте мне вернуться обратно в башню».

Меня окатило чувством боли и страха, наряду с виной, черт побери, с виной, которая приходила ко мне, как угрюмая старуха-смерть с косой, разбивая меня на осколки.

Кью посмотрел на меня, привлекая ближе к своему телу, не слушая указания мужчины.

— Она, мать вашу, напугана. Вы должны ей дать что-то, чтобы у нее прошли галлюцинации.