Франко всегда смотрел на меня с гребаным уважением; теперь его взгляд граничил с дружбой и жалостью. Даже после всего, что мы сделали на заводе, он думал, что я слаб.
Я, бл*дь, ненавидел это. Ненавидел это все. Я ненавидел всех. Виной этому всему Тесс. Тесс вырвала мою чертову душу, оставила меня ни с чем.
— Скажи им, что они свободны. Они не нужны мне. — Если мне суждено умереть от мигрени, значит, так тому и быть. Может быть, тогда я найду покой.
— Вы уверены?
Я прорычал:
— Не стоит, Франко. Не забывай свое место.
Он опустил глаза, сделав шаг назад.
— Я не хотел злить вас. — Он ушел, не сказав больше не слова, а я пронесся через дом, который больше не был личным убежищем, а был больницей для более чем двадцати женщин, которых мы привезли с собой из Рио. Я захлопнул позади себя входную дверь.
Пять женщин должны были уехать сегодня. А двое покинули дом сразу, как только мы прилетели, несколько девушек были больны, и четыре страдали от последствий ломки, как и Тесс, но никто не был так ранен, как моя женщина. Не было никакого смысла в том, чтобы портить товар, который предназначался для продажи. Так же была найдена одна жертва: блондинка с пулевым ранением в голову.
Я бесцельно бродил снаружи огромного особняка. У меня не было больше цели или направления. Я просто нуждался в пробежке, или же в том, чтобы выложиться в спортзале на тренажере. Но все, о чем я мог думать, была Тесс.
У меня не хватало гребаной смелости, чтобы вернуться навестить ее. Я не мог больше смотреть в ее пустые, мертвые глаза. Больше бы не смог вынести слов о том, чтобы я уходил. Я мог бы сорваться на нее. Мог ударить ее, и тогда я бы был ничем не лучше тех ублюдков, которые похитили ее.
Вместо того, чтобы броситься в бой, призывая рвануть обратно, чтобы связать Тесс, зверь забился еще дальше в угол, склоняя свою жалкую голову. Он хотел сорваться с места. Убежать и больше никогда не возвращаться.
Отчаянное желание бежать заполнило мои конечности, и я понесся. Я не был одет для бега — в джинсах и черной футболке, — но больше не мог терпеть страх.
Я направился в сторону полей, убегая прочь от мыслей о Тесс.
Я остановился под многовековыми деревьями, вдыхая полные легкие воздуха, в тот момент, когда вновь побежал прочь от своих демонов. Прочь от воспоминаний о ее галлюцинациях и бессмысленном бормотании. Я старался забыть, что она говорила с Брэксом во сне, с родителями.
Сжал ладони в кулаки и ударил по дереву, когда пробегал мимо. Кора впилась в мои костяшки, но мне было наплевать.
Мне было наплевать на все остальное. Я бежал вперед.
***
Два часа спустя, едва передвигаясь, я захлопнул дверь библиотеки позади себя. Опускаясь в кресло с высокой спинкой, я попытался восстановить дыхание, вытирая покрытое потом лицо краем футболки.
Мне нужно было в душ, но я не мог решиться на то, чтобы подняться наверх в свою комнату. Мысли о том, что увижу Тесс, чертовски ранили.
Обводя хмурым взглядом библиотеку, вспомнил, почему я избегал проходить сюда. Слишком много воспоминаний, которые были связаны с этим местом: Тесс, стоящая перед полицией, когда думала, что они пришли меня арестовывать; Тесс вернувшаяся обратно, чтобы предложить свою любовь.
И теперь эта долбаная любовь исчезала. Если уже не исчезла.
Я поднял тяжелый подсвечник с настенного столика, со всей силы бросая его в камин. Он согнулся и раскололся о кирпичную кладку, жестокость пробудила во мне желание, и я отчаянно жаждал свернуть кому-то шею за то, что у меня украли что-то столь ценное.
Я стиснул челюсти, пока мои зубы практически не раскрошились в пыль. Я отчаянно нуждался в борьбе. Отчаянно желал убить, чтобы очистить себя от этой... этой чуждой эмоции. От изощренной растерянности.
Все внутри меня больше не имело никакого чертового смысла. Когда Тесс просыпалась, кашляя и сражаясь со своими снами, я называл ее своей любимой. Я называл ее такими ласковыми словами, какими не называл никогда и никого в своей жизни, но она даже не обращала на это внимания.
Я добровольно открыл свое сердце перед ней и, наконец, признал, что не просто заботился о ней. Не просто был влюблен в нее. Я достиг самого дна и любил ее каждой клеточкой гребаной души.
И ничего.
Ее уязвимость и болезнь пробудили во мне совершенно другую сторону личности. Строну, которая отвечала за то, чтобы быть защитником и добытчиком. Моя потребность смачивать ей лоб и обнимать ее, пока она выздоравливала, заставила пробудиться скрытые стороны, подталкивая их к тому, чтобы развиваться.
Я чувствовал, что абстрагировался, отступил от сути жесткого любовника, который желал причинить боль чему-то более нежному. Становился мужчиной, который лег бы костьми, который бы содрал свою кожу, если бы это означало, что Тесс поправится. Но эта неотъемлемая нужда в заботе причинила вред животному, я больше не видел в Тесс бойца.
Просто своим словами она заставляла меня отстраниться.
Она смотрела на меня без тени эмоций, не как на любовника, который пускал ее кровь и находился глубоко в ее теле. Я нанес вред нам обоим. Она смотрела на меня так, будто уже попрощалась со мной.
Я поднялся на ноги, не в силах больше находиться в сидячем положении. Хватая пару книгодержателей, кинул их на стол. Раздался громкий звук, когда они повредили деревянную поверхность, это сподвигло меня к тому, чтобы устроить еще больший погром.
Превращаясь в животное, я направил сокрушающую мощь на комнату.
Я смахнул книги с полок.
«Все кончено».
Я разрывал редкие экземпляры.
«Я влюбился только для того, чтобы все так стремительно закончилось».
Я сбрасывал статуэтки и пинал бесценные артефакты.
«Она никогда больше не будет вновь сильной эсклавой».
Когда комната пребывала в полном хаосе, я опустился на кресло.
Подаваясь вперед, я массировал виски, стараясь избавиться от мигрени.
Образ Тесс стремительно ворвался в мой разум. Как ее голова откинулась назад, пока я вылизывал ей киску. Как она стонала, когда я трахал ее. Как ее кожа горела красным румянцем, когда хлестал ее плетью
Я ожидал пока зверь издаст рык, потребует от меня, чтобы я сделал еще более ужасные вещи. Чтобы я поднялся туда, вновь стал ее вселенной, пока буду причинять ей боль.
Но мой член оставался незаинтересованным, и я проигнорировал эти образы. Все, что я мог видеть, — это женщину, за которую мог умереть, женщину, которая заплатила за мои грехи своими страданиями, и все, что я хотел сделать, так это обернуть ее в шелка и обрядить в дорогие наряды, и больше никогда не подходить к ней.
***
— Эм, ничего себе. Кажется, мне понадобится немного помощи, чтобы убрать все завтра.
Мои глаза резко распахнулись, и резкая усиливающаяся головная боль вновь возвратила меня в мир несчастья и ужаса.
Сюзетт прошла по темной комнате, ступая по мусору, избегая наступать на осколки разбитых ламп.
— Вы в порядке, господин? Могу я вам принести что-нибудь. — Она разгладила фартук, отказываясь смотреть на беспорядок, что царил вокруг нас. Женщина, вероятно, полагала, что я совершенно спятил.
Я выпрямился, проводя ладонью по лицу, стараясь слегка ослабить головную боль, что удерживала меня в тисках. Моя одежда ощущалась грязной от пота; я чувствовал себя дряхлым стариком.
— Она в порядке? — мой голос напоминал рык. Я откашлялся, прочищая горло.
Сюзетт прикусила губу, прежде чем ответить:
— Она будет в порядке. Ей просто нужно время.
Я напрягся от тона ее голоса. Она не договаривала.
— Qu’est ce qu’il y a, Suzette (прим.пер. с фр. Что случилось)?
Женщина отвела взгляд, прежде чем подошла еще немного ближе.
— Она спросила меня, позволите ли вы ей пользоваться ноутбуком и Интернетом?
Я подскочил.
— Она считает, что я не позволяю ей общаться с окружающим миром! Она не моя долбаная пленница. Конечно, она может взять ноутбук. — Я направился к столу и взял запасной, который всегда находился тут.
Если Тесс проявила интерес к чему-то, может, она вновь станет прежней. Я не мог позволить надежде разрушиться во мне — даже несмотря на то, что знал наперед, что это могло причинить мне еще большую боль.
— Возьми. — Я передал его Сюзетт.
Она взяла его, но не двигалась. Наконец, подняла глаза, и мое сердце ухнуло вниз.