Ширин Мелек - Кёсем-султан. Дорога к власти

© Григорий Панченко, 2016

© Shutterstock.com / lenaer, Syda Productions, Alex Tihonovs, India Picture, обложка, 2017

© Книжный клуб «Клуб Семейного Досуга», издание на русском языке, 2017

© Книжный клуб «Клуб Семейного Досуга», художественное оформление, 2017

Завязка представления в традиционной пьесе театра теней о Карагёзе и Хадживате

– Я ранен жизнью… – задумчиво произнес Мустафа.

Слышно, как за окном поют птицы. И далекий звон фонтанов тоже слышен. Все это как бы не считается звуками: здесь правит «госпожа Тишина», это ее атрибуты. Она не сводится к полному молчанию: такое уместно лишь в склепе, Тишина же – повелительница ласковая.

А еще слышно, как вдалеке, подражая птицам, негромко поет ребаб: он, струнный, тоже слуга госпожи Тишины, поэтому только ему из музыкальных инструментов тут и место. Сперва казалось, что и голос флейты можно допустить, но вот уже год, как не кажется так. Ранит игра флейты, словно жизнь.

– Жизнь ранит, она и лечит, почтенный, – возразил Абрахам бен Закуто. Знал, что «господином и повелителем» Мустафу тут звать не следует, султану это и на заседаниях дивана тягостно, а уж тут, под сенью Тишины, он только об одном мечтает: подольше бы не надевать золоченую шкуру владыки правоверных…

– Меня не лечит, – покачал головой Мустафа. – Ломит душу тоска, камнем лежит на сердце печаль…

Никакой печали и тоски в его голосе не чувствовалось, говорил он скорее беззаботно. Но у Кёсем защемило в груди: она знала, что султан прав…

Лекарь украдкой покосился на нее. Поймал взгляд, оперся на него, как на посох, – и, придерживаясь за эту опору, уже открыто посмотрел на Халиме-султан.

– Мой сын… – начала было та.

– Давно умер, мама, – равнодушно отмахнулся Мустафа.

Халиме осеклась. Кёсем даже чуть было не пожалела ее: вот ведь упорство у матери султана – даже не мужское, а прямо-таки ослиное! Вроде бы могла же, за столько-то лет, усвоить, что доступа к разуму сына у нее нет… ни у кого этого доступа нет, кроме друзей отрочества. А сейчас это – сама Кёсем и…

Но не унимается валиде-султан. Стоит появиться новому лекарю – и она опять проверяет, не откроет ли ей тот путь к власти над султаном. Даже не хочет вспомнить, откуда эти лекари берутся и кто привел во дворец хотя бы вот этого.

– Дочь моя… – пересиливая себя, произнесла Халиме почти умоляюще. И посмотрела на Кёсем.

Все на нее сейчас смотрели, даже служанки, замершие у дальней стены. Все, кроме самого Мустафы.

Вздохнув, она подошла к султану, погладила его по щеке. Мустафа слабо улыбнулся. Взгляд его тем не менее рассеянно плавал по комнате, ни на ком не останавливаясь.

– Держись, братик. (Халиме поморщилась, но промолчала: Кёсем всегда обращалась к ее сыну так – просто потому, что иначе к нему было не достучаться.) Я скоро вернусь, причем не одна: сегодня у нас для тебя сюрприз!

– Хадидже приведешь? – на лице Мустафы обозначилась тень интереса.

Кёсем покачала головой. Бедный Мустафа. Повелитель правоверных, халиф ислама, хранитель мечетей в Мекке и Медине… Несчастный подросток, навсегда застрявший в том времени, когда случайный удар, нанесенный во время тренировки рукой брата…

Не надо об этом.

Имя «Хадидже» – из того самого времени. Мустафа помнит, что так звали одну из девушек, волею судьбы оказавшихся при мальчишках-шахзаде в совершенно невиданной роли: не наложницы, не гаремные узницы, а друзья, равные среди равных. Но он совершенно забыл, как ее зовут теперь.

– Нет, Махфируз… Хадидже не может прийти сегодня.

– Опять! – огорчился Мустафа.

– Да, все еще не может. Она… не совсем здорова.

– Тоже ранена жизнью. – Султан пожал плечами. – Бывает.

Кёсем выслушала все это с каменным лицом. Опасаться следовало только Халиме: вдруг та сейчас с недовольной гримасой скажет, что…

Но валиде-султан предпочла промолчать.

– Не будем об этом, братик, – сказала тогда Кёсем, проглотив подступивший к горлу ком. – Сюрприз, о котором я тебе хочу сказать, вообще не с Хадидже связан. Сегодня приехал один из братьев – угадай, который!..

– А, – Мустафа сразу потерял интерес к разговору, – один из братьев ко мне и так часто заходит. Второму-то сюда хода нет, а вот Ахмед то и дело заглядывает. Он и перед самым вашим приходом был.

Валиде прижала руку к губам, но удержалась от вскрика. А вот по ряду служанок, выстроившихся сейчас у дальней стены павильона, пронесся слитный вздох ужаса. Кёсем бешено взглянула на них – и они умолкли: ее гнев им, конечно, меньше всего хотелось бы вызвать, он-то точно не призрачный.

– Никто не заходил сюда, госпожа! – дрожащим голосом поспешила заверить старшая из служанок. – Ни живой, ни мертвый!

– Заткнись, дура! – приглушенно рыкнула на нее Халиме, кажется, больше всего разъяренная тем, что служанка обратилась не к ней, а к Кёсем.

– Не надо здесь кричать, дражайшая матушка, валиде-султан, – поспешно, но твердо вмешалась Кёсем. – Только не здесь. Эти девушки, как умеют, берегут покой султана – и нам ведь он тоже не безразличен, правда же?

Только так и можно с Халиме: железо в патоке. Если порознь, на нее не подействует.

– Да, дочь моя… – с трудом произнесла валиде. Посмотрела на своего сына – и глаза ее вдруг наполнились слезами, самыми настоящими, не напоказ. Прикрыв лицо рукавом, Халиме устремилась прочь из зала.

Кёсем в некотором ошеломлении посмотрела ей вслед. Сделала успокаивающий жест служанкам: несите службу дальше, ничего вам не будет (про себя добавив: «Хотя вы и вправду дуры»). Прочитала беззвучный вопрос на лице лекаря, чуть заметно качнула головой: не сейчас. Снова повернулась к Мустафе:

– Один из братьев Крылатых прибыл ко двору. Не хочешь угадать, какой именно?

Это тоже были «гости из прошлого», из времен отрочества нынешнего султана – и их-то он помнил хорошо. Братья-близнецы, Доган и Картал, Сокол и Орел – потому и «Крылатые».

– А чего тут гадать. – Мустафа пожал плечами. – Тот, который с Башар, – он и прибыл. Зови, зови их сюда, обоих. И деревянные клинки пусть с собой прихватят: проверим, кто теперь фехтует лучше…

Башар, девушку из того времени, когда юные шахзаде и их друзья беззаботно состязались в искусстве владения тренировочным оружием, он тоже помнил. И помнил, что она уже тогда была обещана в жены одному из близнецов.

Почти наверняка помнил и какому именно. Но сейчас этого не сказал. Не счел нужным – или…

Говорят, что у слепцов особенно острый слух. А у безумных какая-то часть их разума, неповрежденная, обладает, наверно, высшей мудростью.

– Скоро позову, – кивнула Кёсем. – Только они к тебе без клинков придут, даже деревянных. Хватит, напроверялись уже…

Она снова погладила Мустафу по щеке и поспешно вышла, чувствуя, что иначе и у нее в глазах вот-вот появятся слезы.

– Ахмед, госпожа, это… – лекарь сделал паузу.

– Да, – неохотно, но твердо кивнула Кёсем. – Не слуга, не охранник, не евнух, а покойный султан. Брат нынешнего султана, – зачем-то уточнила она.

Спросит ли бен Закуто про второго брата, того, которому к Мустафе хода нет? Вообще-то за пределами дворца не слишком известно, что среди сыновей позапрошлого султана был еще и некто Яхья. До такой степени неизвестно, что за знание этого может и голова с плеч слететь.

Тут Кёсем мысленно назвала себя дурой хуже давешних служанок, что приставлены к больному султану. Лекарь-то не с неба свалился: он именно из тех кругов, в которых о Яхье знают не по слухам. Там всем ведомо, какова была судьба этого шахзаде. Человека, который сперва «случайно» во время дружеских состязаний проломил голову младшему брату (и правда случайно – метил-то в старшего), потом ушел в побег – и во время этого побега, сотворив еще одну кровавую мерзость, сгинул, исчез из мира живых.

Не жизнью ты был ранен, Мустафа, а рукой своего брата. Понятно, отчего ему к тебе хода нет, даже из мира мертвых.

– Что посоветуешь, почтенный? – спросила Кёсем чуть резче, чем намеревалась.

– Тут мало что можно посоветовать, госпожа, – спокойно и твердо ответил врач. – Но все же попробую. Однако сперва позволь задать несколько вопросов.

– Мне?

– Если на то будет твоя милость, да, госпожа. Или тому, кто знает о болезни повелителя больше всех.