Почти против воли Кёсем улыбнулась, но тут же нахмурилась:
– Промысел Аллаха и ничего, кроме него? Так ли это?
– Ну, – пожал плечами Доган, – он и сам, надо признать, к своей судьбе руку приложил.
– Проклятье кинжала? – подняла тонкие брови Башар.
– Я в проклятья не верю, – твердо ответил ее муж. – Но человек, убивший друга, должен понимать, что так просто небеса ему скрыться не дадут.
Кёсем вздохнула и жестко произнесла:
– Рассказывайте все, по порядку.
На самом деле она вовсе не была уверена в том, хочет ли слышать про обстоятельства побега Яхьи и об участии в этом деле близнецов. Ведь после таких известий, бывает, рушатся отношения, длившиеся не один год. Особенно когда тебя зовут Кёсем-султан и ты стоишь на страже интересов мужа, а собеседники твои, возможно, помогли бежать злейшему врагу нынешнего султана… а возможно, что и не помогли, а погубили кровь Османов. Тоже, прямо скажем, преступление не из последних, особенно если султан им такого не приказывал, – а тогдашний султан не приказывал, да и нынешний тоже, в этом Кёсем была убеждена. Ахмед чтил старые клятвы, как бы к ним ни относились другие.
Так что Кёсем боялась услышать то, что могли рассказать близнецы. Боялась – но должна была. Ибо она, как ни крути, Кёсем-султан и обязана знать если не все, то многое.
Может, из-за страха своего она и отдала приказ таким резким тоном – не как подруга спросила, но как султанша велела ответить. Башар поглядела на нее с опасением, а Доган и Картал – удивленно. Но она должна была знать!
– Мне надо знать, говорите же, – тихо сказала Кёсем, тоном давая понять, что она сожалеет о недавней резкости.
Доган почтительно (может, даже чересчур почтительно) поклонился и начал рассказ:
– Как ты уже знаешь, наш клан довольно давно переправляет людей из Оттоманской Порты на их родину… ну и в обратном направлении тоже, понятно. Обычно пленников, выкупленных или… разное бывает, в общем.
«И, как султанше, тебе об этом, скорее всего, не стоит знать», – услышала Кёсем отчетливое предупреждение в словах друга юности. Женщина кивнула одновременно высказанному и невысказанному, мягко произнесла в ответ:
– Меня интересуют лишь обстоятельства, напрямую касающиеся шахзаде Яхьи. Остальные тайны, если хочешь, держи при себе.
Картал чуть смущенно улыбнулся и развел руками, словно прося прощения и за себя, и за брата, и за весь клан. А ведь Башар теперь наверняка знает об этих делах больше, чем она, мелькнуло в голове у Кёсем. Знает – но не скажет. «Женщина, которая вышла замуж, да прилепится к мужу своему», всплыли позабытые слова священника. Но разве ислам не говорит о том же самом? Все, Башар теперь принадлежит клану Догана и Картала душой и телом, и не следует спрашивать ее о том, о чем не следует спрашивать. Если, конечно, Кёсем хочет сохранить прежнюю дружбу.
Кёсем хотела. Не так уж много у нее подруг, чтобы разбрасываться ими направо и налево!
Доган, увидев, что Кёсем не гневается, продолжил рассказ:
– Есть несколько путей: одни более-менее безопасны, другие не слишком, а есть и такие, где все в руках Аллаха. О безопасных я тебе пока рассказывать не стану, достаточно тебе знать, что они есть, и если вдруг что…
– Я не собираюсь покидать своего султана, – медленно произнесла Кёсем, – но спасибо тебе за то, что сказал. Если вдруг… если вдруг – обращусь за помощью к вам, ибо что случится завтра, ведает один лишь Аллах.
– Именно так, – хмыкнул Доган. – Менее безопасные тоже существуют, и их больше, чем совершенно безопасных. Но начинаются они в одной и той же точке, и на пути к безопасности этой необходимо доверие. Доверие беглеца, доверие к самому беглецу… Слишком важные и известные люди втянуты в игру, не стоит их подставлять.
– Аджеми был… в этой начальной точке? – прямо спросила Кёсем.
Помедлив секунду, Доган кивнул:
– С него все и начиналось, госпожа. Он должен был переправить шахзаде Яхью в безопасное место, а в дальнейшем предполагалось решить, каким путем шахзаде уедет из владений Османов. Предполагалось два варианта: через Эдирне или через Солунь. Но смерть Аджеми внесла… поправки. Наш клан провел тщательную проверку – о, как же мы не хотели верить, что шахзаде убил старинного друга! Но не поверить уже не могли. Все свидетельствовало о том, что Яхья действительно пошел на это убийство.
– Но зачем? – не выдержала Кёсем. – Что за выгода ему была в смерти Аджеми? И почему он не подумал, что вы все узнаете? Яхья всегда был лисой, так почему же у него внезапно выросли ослиные уши?
– Я не знаю, – тяжело вздохнул Доган.
– Никто не знает, – вступил в разговор Картал. – Мы можем лишь предполагать. Лисой-то шахзаде Яхья, конечно, был, но вот мужества ему, по-моему, недоставало. Так же считают и наши патриархи. По их мнению, дело было так: Яхья, осознав, что он теперь – загнанная дичь и на него идет охота, запаниковал. И начал заметать за собою следы.
– А это означает, – тяжко вздохнул Доган, – что он решил убивать каждого, кто знал, где он находится или будет находиться.
Кёсем лишь головой покачала. Подобный ход мыслей был ей глубоко чужд и отвратителен до последней крайности. Но если вдуматься…
Если вдуматься, отбросив брезгливость (а султанша должна порой погружаться в такие бездны, от которых другие женщины шарахаются, словно от ямы с прокаженными), то рассуждения шахзаде имели смысл. Уродливый, вывернутый наизнанку, но все же смысл.
– Вас он тогда тоже должен был убить? – помолчав, спросила Кёсем.
Доган помотал головой:
– Вряд ли. Мы ведь отпрыски того рода, который согласился ему помочь, так что так сразу обострять отношения, думаю, Яхья не стал бы. Разве что в самом конце пути мог бы попробовать, ну так нас ведь рядом тогда уже не было бы. В общем, нет, нас – нет. Скорее, перебравшись в безопасное место и перестав от нас зависеть, он бы послал весточку в Истанбул о том, чем мы занимаемся, и султан, кем бы он ни был, вынужден был бы…
Доган поглядел со значением, и Кёсем, поджав губы, кивнула. Действительно, Ахмед вынужден был бы казнить своих ближайших друзей, ибо занимались они, как ни крути, незаконными вещами. Полезными, в конечном счете, для Блистательной Порты, как бывают полезны действия союзников… но султанам ведь служат, а не вступают с ними в союз.
– Наши старшие думают, что в Яхье могла также проснуться спесь, – Картал говорил мягко, интонациями смягчая жесткость слов: речь ведь как-никак шла о шахзаде, человеке османской крови. – Он мог предположить, что мы осознаем его великую важность или важность для нас того, что мы спасаем именно его. Что мы приняли целиком и полностью его сторону, выступив тем самым против Ахмеда. Возможно, он уже тогда вынашивал планы не побега, а мятежа, и, естественно, ему казалось, что все остальные это видят и понимают. А раз так, то мы и сами, с его точки зрения, даем ему в проводники людей обреченных. Он только помогает нам избавиться от тех, кто слишком много знает.
– Как люди могут рассуждать подобным образом? – прошептала Кёсем.
Башар пожала плечами:
– Я знавала людей, которые рассуждали еще более чудовищно. Просто ты, Кёсем-султан, даже взобравшись на вершину, не утратила дара видеть в людях именно людей.
– А что же еще можно в них видеть?
– О, дорогая, многое. Ты и сама это знаешь. Инструменты: свои или чужие, полезные или не очень. Игрушки – так забавно глядеть, как человечки скачут, подчиняясь твоей воле. В женщинах – возможность удовлетворить похоть; в мужчинах – рабов, которыми можно пожертвовать, или разменную монету…
– Довольно. – Кёсем закрыла глаза. Да, она понимала, о чем толкует Башар. Слишком много раз видела подобное в гареме.
Вот! Вот это она и начала порой узнавать в глазах Ахмеда! Шахзаде Ахмед смотрел на людей и видел людей; султан Ахмед… да смилуется Аллах над всей Оттоманской Портой!
Ибо если правитель перестает понимать своих подданных, перестает хотеть их понимать, то этот правитель обречен. Но, падая в пропасть, такой человек способен увлечь за собой всю державу.
А может, еще не поздно? Ведь возвращается же юный шахзаде хоть иногда, хоть изредка! Смотрит еще глазами Ахмеда, все так же вынуждает султана быть верным своим клятвам.
Может, еще удастся оттащить султана от пропасти?
Башар, она знатного рода, хоть и живущего в дальних краях. Когда-то Башар много рассказывала о безжалостной правительнице своей страны, злой королеве. Башар подобный ход мыслей не в новинку. А вот Кёсем всегда старалась от таких злых дел держаться подальше.