Ульяна Соболева - Лабиринт

Я видел в этой жизни достаточно дряни и трэша, но даже меня замутило, когда она с рычанием впилась парню в ногу и принялась яростно вертеть головой в попытках отодрать кусок. Судорожно сглотнув, я сделал шаг назад, под подошвой треснула ветка, а я покрылся каплями холодного пота, завидев другую пантеру, которая спешила разделить жуткую трапезу. Медленно, очень медленно, я пошел спиной, стараясь не побежать, не делать резких движений, выходя за черту лесополосы. Издалека послышался лай собак. Сука Ахмед. Тупая, но догадливая сука. Увидел, чем увлеклись кошки, и решил, что пантеры — это слишком просто. Не рассчитал, либо изначально так задумал. На мясе, ублюдок, сэкономил. Вполне в его стиле.

А вот теперь и начнется гонка. Я надеялся, что запах крови парнишки перебьет мой собственный и псы проскочат мимо, но просчитался. Сразу две псины неслись ко мне, высунув языки и загребая лапами землю. Вот сейчас станет жарко. Они набросились вдвоем почти одновременно и повалили меня на землю. Одна из них нависла надо мной, клацая клыками в миллиметрах от моего лица. Я тут же вспорол ей брюхо и провел лезвием вверх, глядя в налитые кровью глаза. Псина заскулила, заваливаясь на бок, пока другая впилась клыками в мою левую руку и яростно трепала ее. От боли перед глазами поплыли разноцветные круги. Я ударил зверя между глаз кулаком, но он не разжал челюсти, и тогда я со всей дури всадил нож ему в глаз, стряхивая с себя.

Рука тут же занемела и вспыхнула огнем. Я откинулся на спину, тяжело дыша. Отодрал рукав, осматривая рану. Вены не задеты — жить буду. Надеюсь, псины привиты от бешенства. Вдалеке уже слышался лай с рычанием, крики о помощи, а потом и жуткие вопли. Меня передернуло, когда я представил себе, что там сейчас происходит. Кому-то повезло намного меньше, чем мне. Если б не нож, я бы сейчас стал ужином для ротвейлеров Ахмеда. Встал на ноги и пнул мертвого пса носком ботинка. Сука, вывел мне руку из строя.

Где-то потрескивала рация, и я затаился, прислушиваясь, потом взобрался на дерево, выжидая и стараясь не думать о боли в руке, которую начало подергивать. А вот и охотники. Как проклятия Египта, одно за другим. Хорошо, что Азиат саранчу не разводит.

Несколько псин прошмыгнуло внизу, направляясь к месту трапезы пантер, а я медленно выдохнул, всматриваясь в фигуры людей с ружьями, бегущих следом. Они остановились у трупов собак, оглядываясь по сторонам.

— У кого-то из этих уродов было оружие. Того пацана тоже зарезали до того, как кошки им поужинали.

— Пантер уже загоняют обратно. Ахмед решил, что это неудачная затея — зато покормил, сука жадная.

Мужики заржали.

— Хорош скалиться. Вы мне лучше скажите, как у одного из них нож оказался?

— А хрен его знает. Всех досмотрели перед стартом.

— Плохо смотрели. Давайте в лес. Он не мог далеко уйти. Свиридов, осмотрись тут и отчитайся Ахмеду. У нас осталось восемь мишеней, и все двигаются в направлении оврага. Разделимся, прочесывайте местность — раненых добить. Ахмед приказал живых не оставлять.

Они побежали дальше, а тот, кого назвали Свиридовым, остановился прямо под моим деревом и, достав сигарету, закурил.

— Ага, щас я тебе тут с лупой лазить буду. Умник, бл***.

Он включил рацию.

— Ахмед Айдинович, восемь трупов на данный момент. Трое выбыли еще в начале игры, остальных мы сами сняли. Этого не нашли. Углубляемся в лес. Пантеры жрут падаль, а псы сбились со следа из-за запаха крови. Парочку псин кто-то подрезал.

— Что значит, кто-то подрезал, мать твою? Кто?

— Да не знаем. Не нашли еще.

— Еще одно твое "не знаю" и я сам тебе яйца отрежу. Искать.

— Понял. Ищем. Сразу доложу.

Я думал всего лишь несколько секунд, а потом спрыгнул прямо на него, тут же всадил ему нож в горло по самую рукоять. Охотник завалился на спину, а я точным движением вогнал лезвие сначала в один глаз, потом в другой. На секунду замер, понимая, что оставил метку по привычке, что было недостаточно просто убить.

Я вытер кровь с лица тыльной стороной ладони и подхватил рацию с земли.

— Привет, Ахмед, дорогой. Узнаешь? Я тут тебе автограф оставил. Все по-честному — ты же не обидишься?

В рации воцарилось молчание. Переваривает, видать.

— Ты смотри. Оказывается, жив? А я-то думаю, кто там с ножом по лесу бегает?

— Твоими молитвами. Как там мой приз поживает?

— Рядом сидит, шампанское пьет, слезы по щекам размазывает. Думала, ты умер. Изрыдалась вся, даже мне жалко стало. Как думаешь — утешить или пусть плачет?

— Пусть плачет. Целее будет. Привет передавай. Умирать пока не собираюсь. Давай, дорогой, тут псы твои рыскают — мне пора.

Глянул на бирку, пришитую к камуфляжной куртке охотника:

— Свиридов Н. С. просит заказать панихиду за упокой его души.

— Ты правила игры нарушил, дорогой — с раздражением сказал Ахмед.

— Ну что ты? Разве в твоих правилах говорилось, что я не могу по дороге найти оружие и использовать? Или не говорилось, что она без правил?

— Смотри, чтоб и я свои не нарушил, Зверь, и слегка не потрепал твою девочку.

— Ахмед, я же выберусь и сам лично тебе глаза вырву голыми руками. Ты знаешь — слов на ветер не бросаю.

— Ты сначала выживи.

— А ты сначала похорони меня, а потом правила свои нарушай. Пока я жив, не дергайся, иначе я эту охоту превращу в твой личный апокалипсис.

— Ты, главное, не нервничай, Зверь. По сторонам смотри и молись. Твой апокалипсис намного ближе, чем мой.

— Ну ты так не обольщайся — ведь я уже добыл военные трофеи. Например, ружье Свиридова Н.С. Как думаешь, насколько быстро начнут редеть ряды твоих охотников и игроков?

Отключил рацию и сунул за пояс. Обыскал карманы охотника, нашел пачку сигарет, зажигалку, коробку с патронами и лейкопластырь с бинтом. То, что доктор прописал. Перебинтовав руку, я поднял ружье и побежал в лес. Вот теперь поиграем и поохотимся. По моим правилам.

— Значит, не знаешь его?

Ахмед откинулся на спинку стула и закинул в рот маслину, медленно жевал ее, глядя мне в глаза, потом выплюнул косточку в кулак и бросил ее в тарелку. Он молчал довольно долго и пристально меня рассматривая, как под лупой, и совсем не так, как час назад. Я бы даже не назвала это интересом, а скорее едким любопытством. Больное любопытство с лихорадочным блеском в зрачках.

После начала игры он увел меня в дом, в огромную комнату с экранами на стенах и стеклянным столом посередине. Вычурная роскошь и белоснежность этого дома мне не нравилась, и я нервничала только от этого цвета. Мне казалось, что под краской и обоями — гниль с трухой, как в вонючей яме или пересохшем колодце, который замаскировали очень тщательно и умело. Страх за Макса моментами накрывал меня паническими атаками безумия, и я начинала дрожать, как от озноба, в тот же момент покрываясь каплями пота. В такие моменты больше всего сводит с ума бессилие. Я ничего не могу сделать… да и не смогла бы. Это не моя игра, а гонка на выживание, где жизни нас обоих зависела только от Макса. И я молилась… да, я молилась, чтобы мой Зверь оказался самым жестоким и страшным из всех. Потому что здесь нет места жалости. Или он их, или они его. С каждой секундой все больше понимала, во что ввязалась и чем это может закончится. Я никогда себя не прощу, если…

— Ты глухая? Откуда знаешь Зверя?

Наконец, я все же ответила, стараясь не смотреть в эти страшные глаза, которые напоминали мне змеиные. Он словно раздумывает, стоит ли отравить меня ядом и сожрать, или пока повременить.

— Не знаю. Я вообще всех вас впервые вижу.

Он усмехнулся и, взяв еще одну маслину, протянул мне, но я отрицательно дернула головой, сильно сжимая свои плечи и глядя на шипящие экраны. У меня не хватало силы воли попросить включить изображение, а он и не торопился, потому что то и дело поглядывал на экран своего планшета, следя за игрой именно там. В этот момент раздался треск в его рации, и Ахмед вышел с ней на веранду, плотно прикрыв за собой дверь. А я с трудом сдерживалась, чтобы не удариться в истерику. Кажется, я выпила уже бутылку шампанского, но меня сейчас не брало спиртное. У меня внутри кровь в лед превратилась. Вздох дается с таким трудом, что каждый раз, когда звонил его сотовый, или он всматривался в экран планшета, я готова была закричать. И молчала. Мне казалось, что я не имею права бояться при нем. Не имею права показать, что сомневаюсь в Максе. Это как предать его или признать слабость. Пусть даже этот ублюдок не знает, что Макс для меня значит. Зато я именно сейчас осознала, ЧТО он для меня значит… Не хочу дышать этим воздухом без него, не хочу без него ничего. Потому что для меня не наступит "завтра" и "послезавтра", если Макс не вернется. Потому что жить я начала только тогда, когда он забрал меня с собой из прошлой жизни в новую. Посмотрела ему в глаза тогда на дороге и начала жить, чувствовать, верить. До этого меня, как личности, не существовало.