— Когда закончится игра — я вспорю тебе живот этим самым ножом, и пока ты будешь истекать кровью, а твои кишки расползаться по полу у моих ног, я буду тебя трахать. Потом все мои люди тебя оттрахают. А потом тебя дожрут мои псы. Костей не останется.
Он грубо потянул меня к себе и, взяв за затылок, придавил лицом к столешнице.
— Или мы можем поиграть вдвоем в еще одну игру — ты разденешься, опустишься на колени и отсосешь у меня, а я сниму это на видео. Если мне понравится — твой дракон останется жив.
— Мы не будем играть в ваши игры, — прохрипела я. — У вас псов не останется гораздо быстрее, как и людей, — и со всей силы воткнула вилку ему в руку. Вскочила со стула, опрокинув его, и отступила назад.
Ахмед взвыл, срывая маску и ругаясь на своем языке. Лицо исказилось до неузнаваемости, но не от боли, а, скорее, от ярости. Выдернул вилку из тыльной стороны ладони и, сильно сжимая ее окровавленными пальцами, пошел на меня.
— Думаешь, схватила черта за яйца? Думаешь, меня волнует эта гребаная игра? Да я тебя, суку, исполосую прямо здесь и сейчас.
Я смотрела на него расширенными от ужаса глазами, продолжая отступать к веранде.
— Испугалась? Как думаешь, что я успею с тобой сделать за оставшиеся десять минут игры? Или считаешь, что твой дракон справится со всеми моими людьми? Ты правда такая идиотка?
Я наткнулась на стену и сильно сжала челюсти, глядя, как он приближается ко мне с этой вилкой и бешеным взглядом. Нет, я, к сожалению, так не считала.
— Ахмед. Оставь ее.
В комнату ворвались Марат и Рустам.
— У нас, бл**ь, проблемы. Нас окружили со всех сторон люди Ворона, а Зверь дошел до финиша и идет сюда.
Ахмед резко обернулся к ним, дернул меня к себе с такой силой, что я подвернула ногу и повисла у него на руке.
— Ты же сказал, что Эдик пошел по его следу, мать твою.
Рустам судорожно сглотнул слюну и, быстро посмотрев на Марата, хрипло сказал:
— Эдик мертв. Болтается на финишной ленте. Прямо у болота. Зверь заманил его в трясину, а потом пристрелил. Тело повесил напротив камер. Посмотри сам.
Ахмед с тихим рычанием погнул вилку, потом схватил меня за волосы и потащил на веранду. Гости стояли в полной тишине и смотрели на экраны — там, на красной ленте, перекинутой через ветку дерева, раскачивался труп мужчины в камуфляжном костюме с залитым кровью лицом. Словно насмешка, в кадр попадала сама лента, а на ней белыми буквами написано "финиш".
Но я уже не смотрела на экраны — я увидела Максима. Он приближался к дому со стороны леса, слегка прихрамывая, с ружьем в одной руке и окровавленным ножом в другой. Гости притихли, они тоже смотрели на него. А у меня колени начали подгибаться.
— У нас за воротами несколько тачек с Воронами, Ахмед, — тихо сказал Марат. — Если он отсюда не выйдет — начнется бойня.
Но я слышала его, как сквозь вату. Я на Макса смотрела, как он проходит мимо гостей, и те шарахаются от него, как от прокаженного. В каком-то мистическом ужасе, словно от смерти. Он и был похож на смерть. Бледный, даже издалека видно, насколько. Перепачканный кровью, в разорванной рубашке. Захотелось закричать, но крик застрял где-то в районе сердца. Ахмед прижал вилку к моему горлу.
— Не дергайся, тварь. Марат, скажи нашим, чтоб ему дали подняться. Не стрелять.
Тот что-то рявкнул на своем языке в рацию, а Ахмед продолжал царапать мою кожу вилкой. Музыка смолкла, и я слышала только биение своего сердца. Когда дверь открылась и Макс зашел в комнату, я громко всхлипнула, но Ахмед сильнее сжал меня под ребрами. Максим остановился в дверях, и я, тяжело дыша, смотрела на его лицо и чувствовала, что именно сейчас готова разрыдаться, но что-то останавливало меня. Что-то в его взгляде. Страшное. Нечеловеческое. Никогда его таким не видела. Он смотрел на них на всех исподлобья. Словно готов разорвать на части голыми руками… и самое жуткое, что я в этот момент ни на секунду не усомнилась в том, что он может это сделать. Он не в себе. На какой-то тонкой грани перед окончательным безумием… у него в зрачках жажда их смерти. Не из мести. А именно азарт убийцы… он все еще там. В том лесу. Прикидывает, как быстрее уложит каждого в этой комнате, и по тому, как дрогнула рука Ахмеда, поняла, что это чувствую не только я.
— Тише, дорогой. Не надо нервничать. Опусти ружье. Ты честно выиграл. Умница, — проговорил Ахмед, разжимая руки и выпуская меня, — твой приз цел и невредим. Зачем нам ссорится и начинать войну? Ахмед всегда играет по-честному.
Он толкнул меня в спину, а Макс молчал, не шелохнулся. Я бросилась к нему, обняла рывком и тихо заскулила протяжным "ммммм", уткнувшись лицом ему в грудь. Его сердце билось с бешеной скоростью у меня под щекой.
И я наслаждалась этим стуком, еще не позволяя себе разрыдаться. От облегчения внутри все сжалось в судорожной агонии радости — он жив. Я вдыхала его запах, смешанный с потом, кровью и сигаретами. Дрожала от сумасшествия. Не веря, что это конец. Что он здесь. Рядом. Пришел за мной. Пришел, как и обещал. Прижалась к нему всем телом, но Макс не обнял меня. Так и продолжал смотреть на них. Наконец отшвырнул нож, и Марат с Рустамом вздрогнули.
— Деньги на мой счет переведешь. Славика мне отдашь. Я сам скажу, где и когда.
Потом грубо схватил меня под руку.
— Пошли.
Макс молчал всю дорогу, а я смотрела на него, и слезы катились по щекам сами, застилая глаза. Потянулась, чтобы вытереть кровь с его скулы, но он отшвырнул меня обратно на сиденье, продолжая смотреть на дорогу. Он в каком-то странном и показном спокойствии. Похож на робота, а не на человека. Только руки слегка подрагивают, и сбитые костяшки пальцев кровоточат. Я не хотела думать о том, что там было. Не хотела думать о том… что он был вынужден делать, чтобы вытащить нас оттуда. Я только чувствовала дикое напряжение, повисшее в воздухе, и его состояние. Он не здесь. Не в этой машине. Он там. И его все еще трясет от выплеска адреналина. Врубил музыку, закурил. От громкого звука начали болеть уши, пульсировать в висках. Басы грохотали даже в легких и в сердце. Только у меня внутри все грохочет намного оглушительнее. Инстинктивно понимаю, что сегодня все изменится для меня.
Мне нечего было сказать в свое оправдание. Ни единого слова. Все прозвучит жалко и ничтожно. Одного "извини" мало. Да и не нужно оно ему. Не услышит. Если бы дал к себе прикоснуться. Если бы посмотрел на меня… Но он не смотрел. Только скрежетал сжатыми челюстями. В какой-то момент мне даже захотелось наброситься на него, тряхнуть несколько раз, закричать, разрыдаться, но я не смела. Как ребенок, который совершил ужасную ошибку и знает, что последует наказание, я молчала.
Даже не спросила, куда мы едем. Не следила за дорогой. Только на него. Жадно и нагло, пожирая каждую черту лица и чувствуя, как уносит, как монстры внизу живота сходят с ума и рвутся наружу. Смотрела на этот заострившийся профиль и четкую линию губ, на желваки, играющие на скулах. На царапины, ссадины… раны на руке и на бинт, пропитавшийся кровью. Слезы сами по щекам бегут, я даже их не смахиваю. Моргнуть боюсь. Мне кажется, что взмах ресниц что-то изменит в этой тишине, и станет еще хуже. Ему. Потому что Максу плохо. Я это кожей чувствую, каждой порой. Он взорвется. Вопрос времени, когда и как, и не убьет ли меня взрывной волной.
Макс вдруг резко затормозил, паркуясь, и меня качнуло вперед. Он, так же молча, вышел из машины, обошел ее, распахнул дверцу с моей стороны и вытащил меня за руку. От прикосновения подогнулись колени и по телу прошла волна электричества. Мелкие, острые разряды, сквозь кожу к оголенным нервам.
Только сейчас увидела, что мы возле его дома. Привез к себе.
Лифт не работал, и мы поднимаемся по лестнице. Он ведет, а я иду покорно следом, и сердце бьется во мне везде. Я вся стала сплошным сердцем, которое стучало в такт каждому шагу. Держит за руку крепко, замком сцепив пальцы, до боли.
Макс открыл дверь ключом, пропуская меня вперед. Потом закрыл ее за нами. Я так и стояла позади него, прижавшись к этой двери спиной, не решаясь войти.
— Прости, — очень тихо, почти неслышно. Скорее себе, чем ему.
Он бросил ключи на комод и вдруг резко повернулся ко мне и ударил по щеке так сильно, что голова склонилась к плечу, а волосы упали на лицо. Во рту появился металлический вкус крови. Я молча смахнула волосы, вытирая разбитую губу, прижала к щеке ладонь, глядя на Макса сквозь туман слез и какого-то неестественного возбуждения.