Ульяна Соболева - Лабиринт

— Русый, эмоции потом будешь переваривать. Меня не волнует его бойня. Макса ищите. Он в этом аду, я точно знаю, он же влез во все это, гарантию даю.

— Не видели мы его пока, вы же знаете, доложили бы первым делом.

— Прочесать всю территорию, каждый участок. Он не мог испариться. Остальных — убирать, без разбора. Ни один из моих людей не должен получить пулю в спину.

— Все понял, работаем.

Твою мать. Макс, какого дьявола ты полез в это пекло? Я, конечно, знал, каким отморозком может быть брат, но неужели он настолько с катушек съехал из-за нехватки адреналина? Нет, тут что-то не сходится. Я пока не знал причину, но чувствовал — что-то вынудило его пойти на этот риск.

Когда наконец-то бесконечная асфальтовая полоса уперлась в высокие кованые ворота особняка, я ощутил и облегчение, и тяжесть одновременно. Иногда нам легче пребывать в неведении, чем узнать ответ. Порой за эти несколько минут переворачивается не только наша жизнь, но умираем и мы сами. Несмотря на то, что внешне остаемся такими же живыми. И хотя ни одно существо не смогло бы сейчас заметить во мне малейшее проявление беспокойства, но внутри… черт, меня выворачивало наизнанку от мысли, что я могу выйти отсюда с бездыханным телом на плече. Ахмед, конечно, не самоубийца, он знает, что любой, кто замахнется на неприкосновенность Воронов — не жилец. Но жизнь в нашем мире — как самая жесткая игра без правил, в которой всегда надо быть готовым к тому, чтобы выгрызать свое место зубами. Сегодня ты, завтра тебя. Никаких гарантий.

Я стоял возле въезда, и несколько минут меня демонстративно испытывали молчаливым игнором. Хозяин дома, как и вся его вышколенная охрана, знали, чьи машины стоят у ворот, как и то, что они в оцеплении. Мудацкая игра в бесстрашие. Ну-ну, Ахмед, сколько времени ты отвел себе на это дешевое представление? Эффектно, но провинциально — сегодня в цене другие методы.

Я знал, что участок уже кишит нашими людьми в полной боевой готовности. Добавим сюда эффект неожиданности — несмотря на то, что я находился на территории врага, она уже была под нашим контролем, поэтому и хозяин положения был известен обоим. Сейчас главное — чтобы Макс выбрался отсюда живым, все остальное — потом. Война уже развязана, шаткий нейтралитет рухнул, это было вопросом времени.

Ворота наконец отворились, и меня пропустили внутрь. Я притормозил на мощеной дорожке, которая вела в дом. Выйдя из машины и не дожидаясь своих людей из сопровождения, не стал осматриваться, всем видом показывая, что опасность мне тут угрожать не может. Каждый шаг кромсал на части неизвестностью, которая отзывалась внутри противной дрожью. Я шел вперед и не знал, что ждет меня за порогом. Хотелось ускорить ход и вместе с тем оттянуть момент возможного падения в пропасть. Но я не сделал ни одного резкого движения, сжав челюсти и внутри себя проклиная этот день, все так же медленно, но уверенно приближался к двери.

Первые секунды я не мог понять, что меня настораживает. А потом осознал — это леденящая тишина, которая охватила все вокруг. В нескольких метрах отсюда лилась кровь, вовсю разворачивалась живая охота, взбешенные от долгой неволи и сидения в клетке собаки рвали людей на куски, а выживших добивали охотники — но при этом сюда не доносился ни один звук. Словно вся усадьба была укрыта звукоизолирующим колпаком, под покровом которого десятки, а то и сотни неудачников попадают в кровожадные лапы смерти.

Я отворил дверь, направляясь твердым шагом в гостиную, которая утопала в полумраке. Словно скрывая в себе какие-то грязные тайны, а так же пытаясь усыпить мою бдительность. Огромного размера кресло, которое было повернуто ко мне спинкой, через несколько мгновений начало медленно вращаться и я увидел восседавшего на нем подонка Ахмеда. Кипельно-белый костюм словно только что отутюжен. Казалось, он светился в этой темноте, выделяясь ярким пятном. Ахмед вертел в руках бокал с каким-то напитком и наигранно улыбался. Восточное гостеприимство, бл***, в его лучших проявлениях.

— Какие гости пожаловали в мой скромный дом. Сам Граф… А что не предупредил-то? Я бы подготовился… — губы приняли привычный лицемерный изгиб, а в глазах — ярость. Полыхает, разгорается, только пламя ее — синее, словно заключенное в толстый слой льда.

— Я никогда не предупреждаю о своих визитах, Ахмед. Или тебя можно застать врасплох?

— Ну что ты, что ты, дорогой. Для некоторых гостей мой дом всегда открыт… С чем пожаловал? Ворон послал или сам решил?

А вот и первая попытка сбить с ног, вывести из равновесия. Только хреновый из тебя провокатор, Ахмед. Мы это проходили и забыть уже успели. Что еще припрятал?

Я резко поднял руки, от чего он напрягся и резко двинулся вперед, но я, повернув в его сторону ладони и показав, что в них ничего нет, просто поправил воротник пальто. Боится, тварь, за свою шкуру, от каждого движения шарахается. И сейчас это выглядело особенно жалко. Он — в своем доме, в окружении вооруженной охраны, и я — один на один с этой нацгвардией. И один невинный жест вызвал в нем такую реакцию. Не так страшен черт… Я ухмыльнулся и ответил:

— Послать Ворон может разве что тебя, да и то — туда, откуда не возвращаются. Но пока не время еще. Пока… — зыркнул на него, вальяжно усаживаясь на мягкий диван, и, медленно поворачивая голову, демонстративно рассматривал напыщенную обстановку.

— Ищешь кого-то, дорогой? Может, скажешь, я помогу отыскать?

— Ахмед, ты разучился ценить свое время или намеренно затягиваешь? Жить охота, понимаю… Только давай заканчивать с этой комедией. Скучно становится, знаешь ли. Ты прекрасно знаешь, зачем я здесь…

— Ты не спеши, Граф. Чуйка моя мне подсказывает, что из нас двоих больше все-таки знаю я…

Я чувствовал, в этих словах что-то есть. Это не ложь, это попытка поймать меня на крючок, но она не беспочвенна. Это читалось по его полным превосходства глазам. Пусть незначительный, но триумф. Как победа в одном из раундов, даже если исход боя понятен обоим. Но нанести несколько болезненных ударов — это всегда маленькая победа. Только вот в моих глазах он не увидит того, что потешит его самолюбие — ни удивления, ни любопытства. Только холодное выжидание с немым вопросом: Чем удивишь и удивишь ли?

— Видишь ли, Андрей, мое скромное жилище оказалось весьма притягательным для целой стаи Вороновых. Сегодня ты уже третий, кто пожаловал… Не подскажешь — вам тут чем намазано? — по гостиной эхом разошелся его хриплый издевательский, хоть и наигранный, смех. — Что нужно положить в кормушку, чтобы на нее слетелись вороны, а, дорогой?

Что он несет, мразь нанюханная? Совсем рехнулся или бредит? Какая, нахрен, кормушка, какой третий из Воронов? С Максом все понятно… как и со мной. Что его, с*ку, так веселит?

В этот момент на мой сотовый пришло сообщение, и я сунул руку в карман пальто, чтоб достать его. Из темноты на первый взгляд пустой комнаты на меня мгновенно направилось не менее шести сверкающих дул автоматов.

— Спокойно. Я без оружия. Ахмед, псов своих угомони, потому что отсюда нас вынесут только вместе, и ты это знаешь.

Один жест — и его люди отошли на несколько шагов назад, опустив оружие. Я посмотрел на дисплей, Русый сообщил, что Макс покинул территорию усадьбы с черного хода, и машина направляется в сторону города. Наши люди контролируют ситуацию.

Ахмед заметил мой медленный легкий вздох и его это разозлило. Понял, что ситуация все больше переходит под наш контроль. Такая добыча, и выскользнула из его рук. Он прищурился, от чего раскосые глаза казались еще уже, в темных зрачках все сильнее разгоралась ненависть. Его руки крепко сжали подлокотники кресла, держать эмоции в узде давалось все тяжелее. Подумал о том, что ему ничего не стоит наплевать на все и изрешетить меня пулями, превращая в дырявый обескровленный мешок с костями. И ему похрен на то, во что это все выльется. Одна секунда — и один из твоих врагов просто труп. Я даже заметил, как слегка дрогнула его рука, а по лицу проскользнула тень сомнения. Борется с собой. Просчитывает ходы. Хитрая мразь, опасная, таких никогда нельзя недооценивать.

— За братцем приехал… Ух, какая сплоченность… Фильмов насмотрелся, романтик, бл***ь. Ты ему самое дорогое, да, Граф? Даже сестрицу в расход пустил… Не жаль девку-то? Он же расхерачит ее, как всех остальных своих шлюх, душу вынет и на помойку выбросит, а потом вернет тебе и скажет, что так и было… — каждое слово как плевок ядом, меткое, острое, наполненное такой злобой, что дышать с каждой секундой становилось все труднее, как и поверить, что он блефует. Слишком эмоционально, слишком злобно, когда лопается по швам напускная сдержанность. Искренность всегда поражает — иногда своей целебной силой, а иногда способностью в один момент выбить тебе почву из-под ног.