Кивнула, обхватила себя руками. Инстинктивно прячется от ударов, а я не ее бью, а себя. Она просто не понимает этого.
— Ничего бы не изменилось, — ответила наконец, — даже если бы сказал раньше. Я не жалею.
— Возможно.
В полной тишине выхожу из-под душа, вытираясь полотенцем. Иду в комнату и на автомате натягиваю одежду, потом на кухню. Чайник поставил и в окно смотрю — там солнце светит, а через секунду за тучи прячется. Сука лживая, как и я. Закурил, а от пальцев еще ею пахнет, и глаза закрыл. Больно. Только кайфа, как раньше, нет. Это не физика. Мне под ребрами больно. Там, куда иньекцию счастья получил. Ломка будет кости дробить очень скоро. На меньшее уже не согласен. Ни один суррогат теперь не проканает.
Слышу, как какое-то время в ванной еще течет вода. Потом шаги ее босых ног по полу. Туда-сюда. Одевается. А я мимо чашки кофе насыпал, прислушиваясь. Уйдет, скорее всего. И правильно. Пусть уходит. Мне ей дать нечего, кроме секса. У меня самого ничего нет.
Наконец зашла на кухню…
— Я рубашку твою возьму… мое платье… оно…
— Возьми, — перебил ее и залил в чашку кипяток. Все еще стоит в дверях… а мне уже херово. Настолько херово, что орать на нее хочется. Чтоб быстрее уходила. Не тянула резину и нервы.
— Ты ее любишь?
Так наивно, так по-женски. Маленькая еще верит в красивые слова и чувства. Да. Верит. Она же ребенок. Это ты взрослый подонок, который переполнен ядом цинизма. Расхохотался, так и не глядя на нее.
— Я люблю то, что она может мне предложить.
Молчит какое-то время, потом тихое…
— Ясно.
— Я отвезу тебя сам. Давай кофе попьем. — И самому смешно — оттянуть агонию, да, Зверь? Ты же только что хотел, чтоб ушла. Да, хотел. И чтоб осталась, хотел.
— Я такси вызвала. Не надо со мной няньчиться. К свадьбе готовься.
Дала сдачи. Молодец.
— Так я и готовился, пока ты не помешала.
— У Ахмеда на даче со шлюхами готовился? Брачную ночь репетировал?
— Мальчишник, — губы кривит улыбка, а внутри все переворачивается. — Жизнь намного проще, чем ты думаешь, мелкая. Секс, бабки, еда. Ничего больше. Такси твое внизу уже.
— Ясно. Не переживай — уже ухожу.
Когда за ней дверь захлопнулась, я вздрогнул. Потом подождал, пока не увидел ее на улице — босую, в моей рубашке поверх разорванного платья, туфли в руках держит. Захотелось вниз через ступеньку, схватить в охапку — и до хруста сдавить. Нахрен все послать. Не пустить никуда. Потому что МОЯ. Я же это кожей чувствую. Она МОЯ.
Но с места не сдвинулся, подождал, пока в машину села, ухмыльнулся, увидев, как за ней следом джип двинулся со знакомыми номерами. Значит, сопровождают. Несколько секунд смотрел в никуда, чувствуя, как внутри рычание клокочет, чашку в стену запустил. Пошел в гостинную, к бару. Открыл виски и залпом, большими глотками, пока дыхание не перехватило. Отдышался, и снова к бутылке. Понес с собой на кухню, сел на пол у окна, закуривая и глядя, как кофейная жижа стекает по обоям.
Ничего тебе, бл**ь, не ясно. Ничего, мать твою. Дура мелкая. Я теперь сдохну без тебя.
Андрей
Когда я приехал домой, уже наступил рассвет. Скоро проснется Карина, и я не хотел, чтобы она видела меня в таком состоянии. Я готов был взорвать весь мир, а особенно тех двоих. За то, что вляпались во все это, за то, что могли подохнуть там, как скот, за то, что… один оказался беспринципным мерзавцем, а другая — наивной дурой, которой потом придется собирать себя по частям. Да, все оказалось правдой. Мне сообщили о том, что Дарина у Максима в доме. Первым порывом было приехать прямо туда и разнести там все в хлам, вывести ее оттуда, как провинившегося ребенка, но потом решил, что нет. Я подожду. В глаза хочу посмотреть, увидеть, что в них теперь… Да и унижать всех нас, становясь свидетелем их взрослых игр, не собирался.
Я поднялся в кабинет и уселся в кресло. Взглядом скользнул по поверхности стола, останавливаясь на том месте, где раньше стояла фото Лены. Пусто… и не только здесь. Резко отвернулся и налил в стакан виски, осушив бокал одним глотком. За дочерью я установил железный контроль. Телефон отслеживался, звонки тоже, все передвижения фиксировались. Я не мог больше рисковать, особенно после истории с той мразью, которая пыталась подсунуть ей наркотики. Сукиному сыну, видимо, надоела жизнь или захотелось острых ощущений — он их получил. Говорят, обычно все видят свет в конце тоннеля, а тут не знаю. Наркоманский мозг может выдать картинку и покреативнее. Но об этом уже никто не узнает. Его мать так и не узнает, куда делся ее ублюдочный отпрыск, а из ее шкафа наконец-то перестали пропадать деньги.
Дождавшись, когда машина с Кариной и водителем уедет, я спустился в гостиную, продолжая хлестать виски. Только я не чувствовал ни его вкуса, ни привычной горечи, голова оставалась все такой же ясной, потушить эмоции не удавалось, как и послать к дьяволу все мысли и заглушить слова Ахмеда, которые как заведенная шарманка звучали в голове, меняя свою тональность.
Русый доложил, что Дарина вышла из дома, в котором живет Макс и села в такси, они ее ведут.
— Вот бл***, все же правда… Теперь уже точно… — если до сих пор была хоть какая-то надежда на то, что все это — больная фантазия Ахмеда, то сейчас она разлетелась вдребезги.
Я мерил комнату шагами, сжимая руки в кулаки и время от времени выходя во двор. Говорят, ждать тяжело. Мне же было сложно не ждать, а дождаться. Дождаться, чтобы посмотреть в ее глаза и увидеть там… не знаю, что. Только явно не то, что мне бы хотелось.
В ворота въехала машина, я точно знал, кто из нее сейчас выйдет, но я не думал, что увижу, бл***, такое. Моя сестра, в разорванном платье, на которое наброшена мятая мужская рубашка. Босая, с растрепанными волосами и черными потеками туши на щеках. Она выглядела, как… черт, никогда не думал, что смогу так о ней сказать. Но присмотревшись, заметил совсем иное. То, что отозвалось резкой болью в груди, падая каменной глыбой на сердце и подкатывая к горлу колючим колтуном. Она шла так, словно ничего и никого не видела, в глазах — стеклянный блеск, они пустые и холодные, только слезы, бежавшие по щекам, напоминали о том, что передо мной человек, а не восковая кукла.
В горле першило, а сердце затрепыхалось от ужасной тревоги.
— Что он с тобой сделал?
Она посмотрела на меня невидящим взглядом, медленно закрывая и открывая глаза, и молчала, продолжая плакать. В ее взгляде — отчаяние, так наверное смотрят люди, которые потеряли то, ради чего хотелось жить. Я схватил ее за плечи и сильно встряхнул:
— ЧТО ОН С ТОБОЙ СДЕЛАЛ? Я ЖЕ ПРЯМО СЕЙЧАС ПОЕДУ И УРОЮ ЕГО НАХРЕН…
Эти слова вывели ее из ступора. Мне показалось, Дарина даже встрепенулась, стена отстраненности дала первую трещину. Она посмотрела на меня, и я увидел на дне ее глаз страх. Страх, бл***. Она за него испугалась. За него, не за себя.
— Андрей… я прошу… не надо… не надо ничего… со мной все в порядке…
Я еще сильнее впился пальцами в ее плечи и увидел, как она скривилась. Так, словно каждое прикосновение к коже причиняет боль. Только я не мог остановиться. Раньше надо было думать.
— Что значит в порядке? В порядке… Приезжать домой в разорванном платье — это по-твоему нормально? Пойдем в дом, нефиг тут зрителей радовать…
Она мотнула головой и с горечью произнесла:
— Да плевать мне на всех… плевать… на все плевать теперь…
— Зато мне не плевать. Хоть у кого-то мозги на месте остались. Хотя я уже и сам начал в этом сомневаться. Сколько это все длится?
— Какая разница, Андрей? Что это изменит?
— Да, ты права, ничего. Просто интересно стало, давно ли вы оба меня за идиота держите, зажимаясь по углам, как подростки?
Меньше всего мне хотелось дожить до того момента, когда бы я разговаривал с ней вот так. Умом понимал, что все взрослые люди, что каждый сам решает, как ему жить, но страх за нее, желание оградить от боли и разочарования диктовали свои правила. Потому что я знал, что ничего хорошего из этого не выйдет. Ничего, кроме разбитого сердца, слез в подушку, сломанной судьбы и расколовшейся на части семьи.
Дарина смотрела мне в глаза, бледная, замученная, истерзанная, отвечая на мои выпады, словно принимая удар за них двоих.
— Ничего не было… до этой ночи… Он не хотел, отталкивал… Это все я… я хотела… я, понимаешь?