Маргарет Барнс - Леди на монете

Она опустила глаза и, слегка вздрагивая, прошептала: – Этого нельзя делать! Как вы можете думать, что я… после всех этих ужасных планов?..

– Но разве я не сказал вам, что ничего не знал… тогда?

– Нет. Но вы же король, и, конечно, Букингем был уверен, что я сочту за честь быть отданной в ваше распоряжение.

– Забудьте Букингема. Я видел его. Ему известно, что я думаю об этом дьявольском замысле, и по моему приказу он покинул Лондон. Пребывание в ссылке в течение нескольких месяцев не может не вернуть ему здравого смысла. До тех пор он не будет появляться при Дворе.

– В таком случае я очень рада, что он получил от меня сразу же. Я даже думала, что выбила ему передний зуб. Вот этим, – сказала Фрэнсис, показывая Карлу правую ладонь, сжатую в кулак.

Неожиданно она рассмеялась, и следом за ней рассмеялся и король.

– Я сомневалась, что другая рискнула бы поступить так. Но, на мой взгляд, это всего лишь вполне заслуженное возмездие.

– О, моя радость! Хотел бы я быть хоть на десять лет моложе! Может быть, тогда вы отнеслись бы ко мне с большей нежностью!

– Я и так достаточно нежна, – запротестовала Фрэнсис. – Настолько, насколько это возможно. Существует слишком много препятствий.

– Любовь может разрушить их. Скажите мне, чего вы хотите больше всего в жизни, и если только это в моих силах, вы получите все, что пожелаете.

Поскольку Фрэнсис покачала головой, улыбаясь более задумчиво, чем ей самой хотелось бы, он договорил:

– Я люблю вас, Фрэнсис. Я обожаю вас. Если бы это было в моей власти, я женился бы на вас. Жениться я не могу, но все остальное…

– Не хотите ли вы убедить меня, что план Букингема не был случаен? – с любопытством спросила Фрэнсис.

– Слово чести, никогда ни с одной женщиной я не смог бы поступить так.

Неожиданно Фрэнсис сказала:

– Когда после представления я держала в руках ту куклу, смотрела на нее, я вдруг неожиданно почувствовала frisson,[37] потом, когда я узнала обо всем, мне показалось, что эта безжизненная кукла – я.

– Глупости! – воскликнул Карл. – Если бы вы не захотели принадлежать мне, вы стали бы сопротивляться, и я ушел бы, оставил вас.

– Но от неожиданности… я могла бы и не сопротивляться, – ответила Фрэнсис и посмотрела на Карла из-под своих длинных ресниц.

Флиртовать и развлекать мужчину болтовней было легко. И даже приятно. Она не боялась его, и теперь, когда он не позволял себе ничего, кроме нежного прикосновения к руке, Фрэнсис не протестовала.

– Скажите мне, что я должен сделать, чтобы доставить вам удовольствие? – настаивал Карл.

– Ничего, сэр. Оставаться терпеливым, добрым и рассудительным, каким, я надеюсь, я и буду вас всегда видеть.

Она говорила чуть слышно, чувствуя себя виноватой и начиная понимать, как нелегко ей будет удерживать его на расстоянии, когда он так откровенно стремится к другим отношениям…

– Наверное, все-таки существует что-то, чего вы хотите, – настаивал он. – Драгоценности? У вас будут такие, что Барбара сгорит со стыда. Туалеты? Их могут присылать из Франции. Апартаменты, слуги, которые будут соответствовать вашему положению. Титулы, которыми вы сможете гордиться и которые поставят вас выше всех, за исключением королевы…

– Как я могу предать королеву, которая всегда так добра ко мне? – укоризненно спросила Фрэнсис.

– Я уверен в том, что она предпочла бы вас Барбаре Каслмейн, – холодно ответил Карл. – По крайней мере, вам не пришло бы в голову открыто демонстрировать свое торжество.

– Никогда. Но она все равно страдала бы, Карл.

Сейчас единственной заботой Фрэнсис было оттянуть время, поддержать в нем надежду, заставить его поверить себе и более или менее успокоить. Она продела свои тоненькие белые пальчики между крупными загорелыми пальцами короля и принялась вертеть одно из его колец – перстень с прекрасным изумрудом.

Король сделал движение, словно собирался снять его.

– Оно слишком большое, но его можно переделать, – сказал он.

Фрэнсис покачала головой и слегка отодвинулась от него.

– Нет, нет, мне ничего не надо, – запротестовала она.

– Бог мой! Тогда вы совсем не такая, как другие женщины!

– Ваше Величество, вам очень не повезло, если вы знали только хищниц.

– Скажите мне правду, – попросил он, – вы хоть немного любите меня?

– Конечно! Кто же не любит короля?! Но я не намерена занимать место Барбары. Она мой друг.

– Потери Барбары могут быть компенсированы.

– Как можно компенсировать женщине унижение? Кроме того, я слышала, что она уехала в Ричмонд, потому что больна и ждет ребенка. В последнее время она действительно выглядела плохо, она была больна, и что бы ни случилось во время ее приема, вряд ли ее можно было бы в этом обвинить.

Карл, пожалуйста, не требуйте от меня никакого решения относительно… нас, пока она не поправится. Если только она услышит об этом – а она не может не услышать! – это очень плохо на нее подействует. Кроме того, сейчас, когда ребенок еще не родился, вы еще принадлежите друг другу. Я чувствую это! И если я… если мы… нет, я не могу делить возлюбленного!

– Предположим, не можете, – заметил Карл с неохотой, подавляя тяжелый вздох и думая о том, что его несчастная королева вынуждена делать именно это. Кроме того, хоть он и был счастлив и вздохнул с облегчением, когда приехавшая из Португалии принцесса оказалась такой милой и обаятельной, он никогда не испытывал к ней тех чувств, которые испытывает сейчас к этой прекрасной девушке, сводящей его с ума.

Фрэнсис пошевелила пальцами, которые он держал в своей руке, и ему даже в голову не пришло, что она всего лишь считает, сколько месяцев осталось Барбаре до родов. Она в положении менее трех месяцев, и Фрэнсис решила, что в ее распоряжении примерно семь, даже больше, потому что не сможет же Карл сообщить ей о том, что их отношения закончились, пока ребенку не исполнится хотя бы месяц. Господи, пусть она благополучно доносит этого младенца, мысленно молилась Фрэнсис.

– В Гемптон Курт вы были счастливы, – неожиданно сказал Карл. – Я помню то лето, когда вы только что приехали из Франции. Вам нравились старые дома. Скажите только слово, дайте мне обещание, и я все для вас сделаю. Старый дом Уолси[38] будет принадлежать вам.

– О нет!

Пораженная таким безумным предложением, она все-таки была тронута. Она ни в малейшей степени не стремилась обладать этим историческим зданием, которое должно было принадлежать всей нации, а не одному человеку. Она хотела бы иметь дом, который могли бы перестроить и улучшить по своему вкусу и желанию. И, думая об этом, она сразу же вспомнила Карла Леннокса и Кобхем Холл, и многое в собственном поведении стало Фрэнсис сразу же более понятным.

Она поднялась и вышла из гостиной, оставив короля одного. Когда она уходила, стараясь ступать точно по тонкому солнечному лучу, она улыбалась ему.

– Меня нельзя подкупить! – крикнула она. – Все, что я отдаю, я отдаю только потому, что люблю! А если по-другому – как же вы поймете, что вас любят?!

Восхищенный и обескураженный, король смотрел ей вслед. Он думал о том, что никогда в жизни не видел никого более прекрасного, более восхитительного, чем эта смеющаяся девушка с блестящими волосами, голубыми, как море, глазами и прелестной фигурой.

– Да, – повторил он, – как же я узнаю, что любим?

Лето Двор провел в Танбридже и в Бате, и в толпе придворных красавиц Фрэнсис сияла, как настоящая звезда. К тому времени чувства короля уже не были тайной ни для кого, кто постоянно бывал при Дворе, а многие просто не сомневались в том, что Фрэнсис давно стала его любовницей.

Сама Екатерина не принадлежала к числу этих людей и относилась к происходящему весьма терпимо. Она пришла к выводу, что склонность Карла к любовным авантюрам сильно преувеличена, и только одной Барбаре удавалось удерживать его. Именно поэтому королева была счастлива, что леди Каслмейн не демонстрирует перед ней свою очередную беременность, и считала, что Фрэнсис слишком предана ей, чтобы ее следовало бояться. Наверное, она тревожилась бы значительно больше, если бы догадывалась о том, что Карл совершенно не думал о Барбаре и сильно сомневался в том, что имеет отношение к ребенку, которого она ждала.

Когда Фрэнсис задумывалась о будущем, что, правда, случалось не часто, ее начинали мучить дурные предчувствия. Она дала королю – вернее, намекнула, что готова дать, – такие обещания, которые вовсе не собиралась выполнять, однако она понимала, что своим нынешним положением полностью обязана ему, тому вниманию, которое он ей уделял. Все старались оказать ей услугу, угодить ей, добиться ее расположения. Она постоянно слышала о том, что в мире нет никого прекраснее, чем она, а поскольку король действительно был добр и великодушен, он всегда радовался, видя ее счастливой и оживленной. Временами он становился настойчивым и требовательным, но Фрэнсис без особого труда удавалось вести себя так, как она считала нужным.