— Ладно. Иди к себе. Завтра ты об этом и думать забудешь.
Поскольку Мери тоже собралась наверх, Эмма твердой рукой ухватила ее за руку и приказала:
— А вы останьтесь, Мери Оливер!
Мери дождалась, пока Аманда покинет их, тщательно закрыла за служанкой дверь кабинета и вернулась к хозяйке.
— Не думаю, что в этот дом забрались за материальными ценностями, — заявила мадам де Мортфонтен.
— Да? — прикинулась удивленной Мери.
— Да!
Эмма слегка надавила пальцем на висок, потом, наверное, раздраженная тщательно сделанной прической, вытащила из волос все шпильки и заколки, а когда каштановая коса упала ей на спину, перекинула ее на грудь.
— Присядьте, дорогой мой. Я когда-то пообещала вам раскрыть свою тайну. И вот время настало: что тут поделаешь, события торопят. Полковник Титус, о котором мы столько говорили в карете, мне куда ближе, чем кажется. Это он представил меня в старинном французском замке Сен-Жермен-ан-Лэ лорду Мильфорту, премьер-министру короля Якова.
— Неужели это значит, что вы тоже шпионка, мадам? — округлила глаза Мери.
Мадам де Мортфонтен кивнула в знак согласия, и выражение лица у нее при этом было невозможно лукавое.
— И вы знаете нашего «грабителя»?
— Ну, не совсем так. Но уже несколько дней чувствую за собой слежку, а его визит подтвердил справедливость этого ощущения. Титус предал короля Якова, и я могла тоже навлечь на себя подозрения.
— Значит, вы в опасности! — воскликнула Мери, встревоженная тем, что дальше будет с ней самой, ровно в той же степени, в какой и участью своей госпожи.
Смех Эммы показался ей легким и беззаботным.
— Да что вы так волнуетесь! Ничего подобного! Для того чтобы кого-то в чем-то обвинить, нужны доказательства, а я уверена, что наш «грабитель» ничего не обнаружил тут, в особняке. И потом, он все равно не сможет донести на меня, просто не успеет, не выжить ему: Джордж и под землей его отыщет!
— А кто Джордж на самом деле?
— Мой подручный головорез… Он бывший наемник, этакая незаметная днем ночная птица. Любое потребное мне грязное дело сделает… а мое ремесло, увы, требует умения делать подобные дела.
— Неужели вас совесть не мучает из-за убийств? — удивилась Мери, которую хозяйка все больше и больше околдовывала.
— Совесть? Господи, да конечно же нет! — засмеялась в ответ Эмма. — При чем тут совесть? Я же говорила вам, Мери Оливер, что в нашем мире нет места ни для жалости, ни для снисходительности. Я иду к цели, и меня может заставить волноваться только мысль о том, как достичь ее поскорей!
— Ну и что же вы теперь, когда разоблачены, намерены предпринять?
— Ничего… Зачем что-то предпринимать-то? — пожала плечами мадам де Мортфонтен. — Буду как минимум продолжать то, что уже начато. Это лучшее средство опровергнуть любые обвинения, которые могут быть мне предъявлены.
— Нет, я вот про что: здесь же вы перестанете действовать сами?
Эмма снова пожала плечами:
— Может быть, и да… Но это не имеет значения — найду другое дело, ничуть не менее привлекательное и выгодное. Такого хватает — надо только поискать хорошенько.
Она встала и сняла со стенки натюрморт, который так сливался с обоями, что его почти не было видно. Потом из ониксовой чаши на полке достала стилет и вскрыла оборотную сторону двойного полотна.
Стали видны хранившиеся там листки бумаги.
— Что это? — воскликнула Мери.
— Те самые доказательства, о которых мы только что говорили! Приказы, отданные участникам морских баталий этими занудными лордами, — хихикнула Эмма. — Господину де Поншартрену, министру иностранных дел короля Людовика XIV, они сильно помогут командовать своими корсарами в водах Ла-Манша. Это будет мой прощальный подарок! Через несколько дней вы отправите почтой новую — она же будет последней — записку господину де Роану, который передаст ее по назначению, то бишь его величеству, — и на этом закончится моя карьера.
Эмма — гибкая, как кошка, — повесила на место картину и пошла назад, к Мери. Обогнула софу и, оказавшись рядом, молниеносным движением приставила острие стилета к груди своего личного секретаря, который был настолько удивлен, что даже не успел испугаться, а если его что и взволновало, то, скорее, сладкий, волнующий запах духов Эммы и ее внезапно охрипший, глухой голос:
— А теперь, Мери Оливер, мне кажется, пришел твой черед доверить мне то, что ты так тщательно скрываешь!
Прежде чем Мери успела опомниться и защититься, мадам де Мортфонтен перерезала стилетом шнурки ее камзола и явила свету бандаж, стягивавший грудь девушки.
— Ну-ка быстро сними это! — потребовала госпожа.
Побежденной оставалось только послушаться. И Мери принялась раздеваться.
— Когда вы узнали? — осмелилась она спросить после того, как решилась уже на все в объятиях зачинщицы.
— Да в первый же день! — засмеялась та, гладя по голове обретенную наконец возлюбленную.
Лаская друг друга, они скатились на переливающийся всеми оттенками радуги ковер, покрывавший навощенный паркет. Стенные часы пробили три. Эмма продолжила:
— Грязная вода помогла. Облепила твою грудь тканью рубашки. Ты этого, расшаркиваясь и извиняясь передо мной, не заметила, зато я заметила. Переодетая мальчиком девушка, да еще и по-французски говорит! Это еще больше разожгло мое любопытство…
Она опять хихикнула. А Мери, вся в истоме, пробормотала:
— А я-то вам отказывала, боясь, что вы меня выставите за дверь!
— И была права. Твоя честность куда больше разочаровала бы меня, чем твоя беспринципность! Но если бы я не была уверена, что мы с тобой принадлежим к одной породе, неужели стала бы так раскрываться?
Эмма потянулась всем телом и встала, выставляя напоказ свою восхитительную наготу. Прикрыла ладошкой рот, зевнула, протянула Мери руку, чтобы той легче было подняться. Интермедия была окончена. Подруга снова стала мадам де Мортфонтен, хотя и осталась такой же бесстыдной: по-прежнему голая, раздвинув на уровне глаз занавески, она рассматривала теперь движущиеся в саду за окном тени. Мери тем временем молча оделась.
— Иди спать, Мери Оливер. Я подожду, пока вернется Джордж. Но он не задержится. Слушай, не трепещи так: клянусь, никто, кроме меня, не узнает о том, что ты женщина! Потому что ты — единственное на этом свете существо, которое я смогла полюбить. Ну, а теперь оставь меня. Ах нет, еще два слова, любовь моя! Если ты когда-нибудь предашь меня, пощады не жди: убью, ни секунды не колеблясь!
— Никогда! — поклялась в свою очередь Мери, с сожалением покидая кабинет.
Утром Джордж как ни в чем не бывало выполнял свои повседневные обязанности, и Эмма подтвердила, что все в порядке. Мери успокоилась. У нее-то самой оставалась отныне только одна непреложная обязанность: наслаждаться дальше искусством, которому щедро обучала своего «секретаря» хозяйка. А щедрость ее оказалась неизбывной. Всю следующую неделю продолжалось обучение новообращенной — главным образом, в постели, где обе, но особенно хозяйка, стремились наверстать упущенное за долгое время подавленных желаний. Так проходили день за днем, Мери, почти истощенная ненасытностью гурманки Эммы, тем не менее погружалась с головой в любовные и политические игры, какие совсем еще недавно не решилась бы и вообразить.
Неделю спустя, когда уже прочно воцарился на земле апрель, Мери, сидя за письменным столом в рабочем кабинете Эммы де Мортфонтен, заканчивала письмо, содержащее последнюю информацию, которую хозяйка намеревалась отправить французскому королю.
Эмма долго объясняла ей, что вредить Вильгельму Оранскому, ослабляя его войска, флот, а заодно и торговлю, означает укреплять тем самым позиции короля Якова II на континенте: как только Англия окажется в достаточном упадке, Стюарт сразу попытается с помощью своих приверженцев вернуться домой. И с той поры Эмма сможет рассчитывать на его признательность, даже притом, что, будучи разоблаченной, она вынуждена сейчас подать в отставку.
Это письмо, помимо результатов ее ловкого шпионажа, заключало в себе и причины отставки.
— Я извлекла из ситуации, в которую попала, сразу два преимущества, — сказала накануне хозяйка. — Существенно выиграла не только в политическом плане, но и в финансовом! В отличие от кораблей других судовладельцев, мои спокойно шныряют по Ла-Маншу туда и обратно, а французские корсары их словно не видят: еще бы — им же отлично известен мой штандарт. И мои дела идут как нельзя лучше. Видите, Мери Оливер, до чего выгодно действовать в маске!