Сандра Уорт - Леди Роз

– Только я хотела бы сама выбрать себе мужа.

Ее брови взлетели вверх. Королева обменялась взглядом с Сомерсетом и снова посмотрела на меня.

– Закон на твоей стороне. Тебя можно выдать замуж только с твоего согласия. – Наступила пауза. – О чем еще ты хочешь меня попросить?

– Моя королева, мне хотелось бы, чтобы моей камеристкой стала Урсула Мэлори, дочь вашего преданного слуги сэра Томаса Мэлори.

Королева откинулась на спинку трона, и Сомерсет что-то прошептал ей по-французски. Она ответила ему, а потом повернулась ко мне:

– Сестра Мадлен говорила мне о твоем желании. Похоже, преданность нам Мэлори не так велика, как ты думаешь, но я дам согласие. При одном условии. – Она знаком велела мне подойти ближе. Когда я подчинилась, она наклонилась ко мне и прошептала:

– Ты будешь сообщать мне обо всех его необычных поступках. Времена сейчас трудные…

Так вот что такое королевский двор! Гнездо шпионов, интригующих друг против друга под личиной дружбы.

– Да, моя государыня, – пробормотала я.

Маргарита Анжуйская жестом показала, что аудиенция окончена. Я снова сделала реверанс и прошла сквозь строй насмешливых взглядов придворных и кислых взглядов клириков. Когда я добралась до приемной, часовой распахнул передо мной дверь. Чувствуя себя так, словно с моих плеч свалилось тяжелое бремя, я вихрем промчалась через приемную, чтобы поделиться с Урсулой хорошими новостями. В коридоре кто-то окликнул меня, но я торопилась в сад. Проскочив в дверь, я начала спускаться по узкой винтовой лестнице башни. Но не успела я сделать по двору и трех шагов, как меня окликнули снова. На этот раз я обернулась.

Молодой человек казался знакомым; я свела брони, пытаясь вспомнить его. Бедняга подбежал ко мне и совсем запыхался.

– Уильям Норрис, оруженосец. К вашим услугам, Миледи. Леди Исобел, я счастлив, что вы полностью оправились от болезни, – сказал он, снял шляпу и отдал мне учтивый поклон. – Я вижу, вы меня не помните. Мы познакомились в Таттерсхолле… ну, точнее, не познакомились, потому что в тот вечер мне не представилось возможности пригласить вас на танец. – Он умолк и стал ждать ответа.

Я лихорадочно перебирала в уме подробности того чудесного вечера, пытаясь вспомнить кареглазого юношу с пышными каштановыми кудрями, смотревшего на меня с такой надеждой.

– Может быть, это поможет? – Он вынул из-под плаща пунцовую розу. – Миледи, это подруга той розы, которую я послал вам, когда вы болели.

Над рекой кричала чайка, лодочник греб к пристани, громко ударяя по воде веслами… И тут меня осенило. Именно этот молодой человек отсалютовал мне бокалом с противоположного конца зала в замке Таттере-холл. В тот вечер я видела только сэра Джона Невилла и теперь смотрела на этого оруженосца невидящими глазами, слишком долго устремленными на солнце.

Сентябрь 1456 г.

Лето кончилось.

Я опустила рукопись Чосера, встала и вяло посмотрела в высокое окно своей маленькой комнаты. Трогая пальцем материнское распятие, висевшее на моей шее, я следила за дождем, превращавшим дворцовые земли в болото. Мой день рождения, приходившийся на первое августа, когда празднуют Ламмас,[16] пришел и ушёл. Отметили его скромно. Королева прислала мне серебряную тарелку засахаренных розовых лепестков и имбирных пряников, перевязанную шелковой ленточкой. Затем несколько дам под аккомпанемент королевского менестреля спели мне песню, засмеялись и ушли. Конечно, это было проявлением внимания. Но я не знала этих женщин и ощутила сосущую боль. На мгновение мне вспомнилось детство. Мама крепко обнимает меня, надевает мне на голову венок из розовых бутонов и со смехом вертит из стороны в сторону. Лицо отца дышит нежностью. Он наблюдает за мной и поет: «Букет цветов для моей малышки…»

Я зябко запахнула плащ. Сентябрь принес с собой сильный ветер, продувавший коридоры дворца, посвистывавший в трещинах стен и колыхавший гобелены. Но угнетала меня не только погода.

Хотя недели, прошедшие после моего прибытия, я провела в молитвах и почти ни с кем не общалась, это не помешало мне многое узнать о государственных делах. То, что в приорате казалось мелочью, теперь в свете моих чувств к сэру Джону Невиллу приобретало огромное значение. Королева ненавидела Ричарда, герцога Йорка, и мечтала погубить его. Причиной этой ненависти было преимущественное право Йорка на престол (в чем королева видела угрозу для себя) и то, что сторонникам Йорков не нравилось, как правят страной фавориты Маргариты. Со своим правом Йорк ничего поделать не мог, а Маргарита не желала расставаться со своими любимчиками. Все казалось безнадежным…

По поредевшей траве сновали взад и вперед пешие гонцы, разносившие послания государственной важности. От их мрачных лиц меня бросало в дрожь. Я думала о короле Генрихе, которого Маргарита отправила лечиться в Ковентри, подальше от шумного двора. Когда у Генриха VI наступало очередное просветление, он мирил королеву с герцогом Йорком, но в отсутствие короля дуэль возобновлялась с новой силой. С помощью молодого Генри Сомерсета (а до то-то с помощью его покойного отца Эдмунда) королева устроила два заговора с целью убийства Йорка) оба раза потерпела неудачу. Самого большого успеха Маргарита добилась в 1450 году, когда Йорка отправили в Ирландию. Но она просчиталась и тут: Йорк превратил свою ссылку в триумф, уладив старые распри при ирландском дворе, восстановив закон и справедливость. Правление Йорка, ставшее лучшим временем в истории Ирландии, привлекло к нему сердца местных жителей. Это вынудило королеву отозвать герцога… и по дороге совершить на него еще одно покушение.

Кроме того, за прошедшие недели я многое узнала о недостатках придворной жизни. Королеву окружали люди беспокойные и склонные к насилию. Женщины, занятые сплетнями и романами, боялись соперниц и бросали на меня косые взгляды. Они проходили мимо меня, презрительно задрав нос и шелестя шелками; напротив, мужчины бросали на меня дерзкие и вызывающие взгляды. Я так и не сумела ни с кем подружиться; все казались мне не только фальшивыми, но и опасными. В воздухе витала плохо скрываемая ненависть и ревность, и я не раз видела, как людей отправляли в Тауэр за неосторожно сказанное слово. Боясь пополнить их ряды, я держалась особняком. Никогда я не была такой одинокой, как в первые дни при дворе. Мое будущее было неопределенным, душа сжималась при мысли о том, кто не мог стать моим мужем, а поговорить мне было не с кем, кроме Урсулы и изредка – сестры Мадлен.

Однажды в середине сентября во дворце неожиданно появился король. Заседания совета он не посещал, но его часто видели во время трапезы. Он сидел на троне, скромный и застенчивый, как девушка. Во время этих появлений он сначала бросал на королеву похотливый взгляд, потом отворачивался и смотрел в пол, кажется, не понимая, что происходит вокруг. Как я выяснила, королева вернула не успевшего оправиться Генриха ко двору, стремясь избавиться от герцога Йорка, который был близок к тому, чтобы перенять у нее бразды правления страной. Однако постепенно король Генрих менялся. Выражение его лица становилось жизнерадостным; он добродушно улыбался каждому, кто к нему приближался, и буквально лучился добротой. Хотя разум его был по-прежнему затемнен, а воля ослаблена, я испытывала к нему чувство сострадания. Королева, гордая и суровая с другими, в его присутствий тоже менялась: из нее так и сочилась материнская забота. Когда король смотрел на нее, в его глазах читались любовь и доверие. Однажды вечером я сказала об этом Урсуле, с которой нас теперь связывала самая тесная дружба.

– О да, – обведя нашу комнату взглядом, прошептала в ответ Урсула. – Он питает к ней такое доверие, что с радостью позволяет украшать себя рогами.

– Замолчи! – испуганно сказала я. – Урсула, твои слова – это государственная измена!

– Значит, я только что вручила свою судьбу в ваши руки.

Королевский двор и в самом деле был полон ловушек. Я лишний раз убедилась в этом, когда однажды вечером после ужина Маргарита послала за мной. Когда я пришла, из покоев выходил толстый клирик, круглый как яйцо, сопровождаемый двумя монахами опущенных клобуках. Я увидела священника не сразу, потому что он держался в тени и шел по коридору бесшумно. Внезапное приветствие, прозвучавшее из темноты, заставило меня вздрогнуть. Я с трудом подавила крик.

– Ах, дитя, простите, что напугал вас. Королева освободилась; вы можете к ней войти. – Он махнул рукой в сторону покоев Маргариты и смерил меня очень неприятным взглядом. Выражение рыбьих глаз клирика не изменилось даже тогда, когда он благословил меня на прощание. Я сделала реверанс, поблагодарила и поторопилась уйти, потому что в этом человеке было нечто зловещее.