Сандра Уорт - Леди Роз

– Он… не дышал, – выдавила она, стиснув обеими ладонями мою ледяную руку.

Мой ребенок умер раньше, чем я успела обнять его. Мой чудесный крошечный мальчик родился мертвым.

Я закрыла глаза.

Несколько недель я заглушала скорбь по новорожденному и тоску по мужу, слушая веселое лепетание своих маленьких дочек и занимаясь хозяйством Должно быть, верный Руфус тоже скучал по Джону Глаза у пса были печальные, и он всюду ходил за мной, надеясь, что я приведу его к хозяину. Девочки тоже чувствовали его отсутствие.

– Когда приедет мой друг Джон? – как-то спросила меня двухлетняя Анни.

На мгновение я ощутила укол боли. Джон слишком недолго пробыл дома, чтобы Анни и Иззи успели понять суть отцовства, поэтому Анни считала его другом.

– Скоро, – грустно ответила я. – Твой друг Джон приедет очень скоро, если такова будет Господня воля. – А потом крепко прижала к себе обеих девочек.

Я провела в часовне много бессонных ночей, стоя на коленях и молясь за здравие мужа и упокой души маленького сына, который отправился на Небеса. Пришел апрель; весенние цветы и деревья цвели так же пышно, как в день моей свадьбы три года назад. Ощутив желание быть ближе к Джону, я взяла его плащ и вместе с Урсулой отправилась в замок Рейби; для безопасности нас сопровождал отряд всадников. Годовщину нашей свадьбы я встретила у водопада, мимо которого проходила в тот памятный вечер. Потом я отложила плащ, который все время прижимала к груди, и прыгнула в пруд; именно так я поступила перед завтраком в наше первое брачное утро. Водопад гремел, как прежде, но за три коротких года все изменилось до неузнаваемости.

Я хотела провести вечер во флигеле и вышить на плаще Джона еще нескольких грифонов; это занятие приносило мне утешение. Но пустота флигеля только подчеркивала мое одиночество; здесь не осталось ни следа радости той свадебной ночи. Мои силы убывали с каждой минутой. Я медленно и устало поплелась к замку, стремясь возвратиться до наступления темноты. На следующий день я благополучно вернулась и крепость Миддлем, изнывая от тоски по своим милым Анни, Иззи и Лиззи.

В мае графиня Алиса прислала из Кале письмо, которое подняло мне настроение. Возвращаясь из Ирландии в Кале, они с Уориком проплыли мимо нового Хранителя Морей, фаворита королевы герцога Эксетера, не потеряв ни одного корабля. То ли из-за недостатка денег, то ли из страха, но Эксетер не решился атаковать их и пропустил без единого выстрела.

– Он выполняет свои обещания так же, как Сомерсет, – слегка улыбнувшись, сказала я Мод.

А в начале июля к нам прибыл личный гонец Уорика. Мы приняли его во дворе, чтобы новости могли услышать все домочадцы.

– Милорд Уорик поручил сообщить вам, что первого июля он высадился в Кенте. Под его знамена собираются люди, и он идет на Лондон во главе огромной армии.

Раздались радостные крики. Гонец передал нам послание графа, которое мы с Мод прочитали молча, потому что для слуг в нем не было ничего интересного. Только сердечные приветствия, советы, как лучше отремонтировать крепостную стену, и заверения, что в Кале графине живется неплохо. Но, дойдя до последнего абзаца, мы с Мод обменялись испуганными взглядами, и у меня гулко забилось сердцу. Справившись с одышкой, я прочитала домочадцам вслух:

– «Желая избежать кровопролития, я снова по просил аудиенции у короля Генриха, заявив, что речь идет о жизни и смерти, и снова получил от каз». – Чтобы прочитать последнюю фразу Уорика недрогнувшим голосом, мне пришлось собрать все свои силы. – «Сражение неминуемо».

Изнывая от тревоги, я молилась, вышивала па плаще Джона все новых и новых грифонов и ждала новостей. В мозгу стучали мысли, от которых я не могла избавиться: «А вдруг Йорк потерпит поражение? А вдруг Уорика убьют? Что будет с Джоном и Томасом? Сдержит ли королева слово и позволит ли им остаться в живых? Освободит ли их или будет держать в заточении всю жизнь?» Ясно было одно если победит королева, она отдаст Миддлем и Рейгш роду Перси и выгонит нас на улицу. Поскольку мы обвинены в государственной измене, нас не простят, а если и простят, то мы станем бездомными – так же, как все наши друзья и родственники.

Прошло две недели. Новых гонцов не было. По ночам мне снились зловещие сны. Но однажды со стороны деревни донесся сигнал труб. Я уронила наземь венок из маргариток, который плела с Анни и Иззи, и поднялась, ощущая холодок под ложечкой. Окружавшие меня слуги замерли на месте, потом ожили и с криками помчались в замок, на кухню, в конюшни, пытаясь найти убежище. Рыцари и воины хватали оружие и устремлялись на крепостной вал. Подавив овладевший мной ужас, я схватила девочек, побежала в часовню, опустилась на колени перед алтарем и стала читать «Аве Мария»:

– «Ave Maria, gratia plena, Dominus tecum…»

Шум усилился. Я крепко зажмурилась и забормотала молитву вслух. Внезапно в часовню влетел Руфус и оглушительно залаял.

Я открыла глаза. Рядом стоял Джон и смотрел на меня с улыбкой. Блики от зажженных свеч заставляли его сиять, как архангела. Я часто заморгала, не веря собственным глазам. Джон? Я медленно поднялась и дрожащей рукой прикоснулась к его лицу, стремясь убедиться, что это не сон. Щека была колючей, но щетина не могла скрыть мои любимые ямочки. Я провела пальцем по его подбородку и носу и убедилась, что они твердые; взъерошила волосы, которые оказались такими же пышными, как прежде. А от пронзительного взгляда синих глаз у меня подогнулись колени.

Джон спасся.

Он схватил мою руку и поцеловал в ладонь. Прикосновение его губ оказалось невыносимо нежным. Потом поднял голову и посмотрел на меня так же, как в Барнете, когда я рискнула всем, чтобы предупредить его о засаде Сомерсета.

– Мой ангел, – сказал он тем же звучным голосом, который я помнила. – Моя любовь…

Я с криком бросилась в его объятия и уткнулась лицом в грудь. Его руки сомкнулись на моей спине. Мы крепко обняли друг друга, и я заплакала от радости. Сколько раз я мечтала снова оказаться в этих объятиях! Теперь эти сильные руки обнимали меня снова. Я смеялась, ощущая звон в ушах и давно забытое счастье. От стен часовни отдавалось эхо, и пламя свеч колебалось в такт моему дыханию.

– Джон, Джон… – Мой голос дрожал так же, как моя рука; свет его глаз ослеплял меня. – Любимый, мой любимый… Благодарю Тебя, Господи! – В перерывах между слезами и смехом я целовала его ямочки, кончик носа и не могла остановиться.

– Мама, кто это? – прозвучал нежный голосок. Из-за моей спины появился гномик с темно-синими глазами, обрамленными каштановыми кудрями. Через мгновение к нему присоединился еще один.

Я оторвалась от Джона и посмотрела на наших детей.

– Это ваш папа, – нежно сказала я, чувствуя, как по щекам бегут сладкие слезы.

Антракт, 1460 г.

Проливные дожди портили фрукты на деревьях и траву в лугах, смывали дома, моста и мельницы, но мне казалось, что солнце никогда не светило ярче, чем в эти блаженные летние дни 1460 года, наполнявшие Миддлем счастьем. Мы пили за свободу, друг за друга, за победу Йорка над ланкастерцами в битве у Нортгемптона и весело праздновали ее. Я целыми днями не сводила глаз с лица Джона, казавшегося мне таким красивым, и радовалась, что он дома. Иногда я протягивала руку и прикасалась к нему, просто чтобы убедиться, что он есть, потому что одного Джона я уже потеряла. Когда я рассказала мужу о смерти нашего ребенка, он долго держал меня в объятиях, а потом молча отпустил; его скорбь была слишком сильна, чтобы ее можно было выразить словами. Позже он оседлал коня и уехал один. В ту ночь я не спала, лежала рядом с Джоном, целовала кончики своих пальцев и слегка прижимала их к его телу, надеясь, что моя любовь сможет излечить боль потери. Я часто возносила Всемогущему молчаливые благодарственные молитвы за его спасение, потому что считала возвращение Джона чудом. Особенно после того, как узнала, что случилось в Нортгемптоне.

В десятый день июля Уорик разбил ланкастерцев примерно в шестидесяти милях*[40] к северо-западу от Лондона и взял в плен короля Генриха. Джон был освобожден из замка Честер сразу после этого и галопом поскакал домой, чтобы лично сообщить мне новости.

– Услышав, что Уорик вышел из Лондона, сторонники короля струсили и начали разбегаться. Король Генрих выступил навстречу Уорику из Лестера и окопался на лугу близ Нортгемптона. Уорик, желавший избежать кровопролития, попросил у него аудиенции, но лорды, окружавшие Генриха, отказали ему.