Сандра Уорт - Леди Роз

От бедности Джон избавился, но от своих обязанностей избавиться не мог. Вскоре я выяснила, что для их выполнения понадобится еще больше времени и сил. Через два месяца после того, как Джон стал графом, я почувствовала, что беременна. На этот раз я твердо знала, что рожу мальчика. Когда Джон снова занялся охраной границы и осадой замка Бамберг, где укрылся король Генрих, я занялась переездом из Ситон-Делаваля в роскошный Уоркуорт и стала готовиться к рождению сына.

Производство Джона в графы мы отпраздновали, устроив в Уоркуорте пир и пригласив на него всех, кто был нам дорог: лорда Клинтона, Скрупа Болтонского, Скрупа Мешемского и Мармадьюка Констебла с женами и детьми. Приехали братья короля Кларенс, по уши влюбленный в Беллу, и Дикон Глостер, который был без ума от ее сестры Анны. Оба принца надеялись жениться на дочерях Уорика. Сам Уорик тем временем подыскивал пару для Эдуарда, но, судя по всему, молодому королю не было до этого дела.

Даже Мод приехала из замка Таттерсхолл, где она жила с новым мужем, сэром Джервасом Клифтоном, за которого вышла еще до смерти лорда Кромвеля, последовавшей в 1462 году. Как же я была ей рада! После коронации она слегка пополнела, но во всем остальном почти не изменилась.

– Боже, какой замок! – воскликнула она, войдя в большой зал, представлявший собой половину восьмиугольника. – Ты только посмотри на эти великолепные окна, сводчатую анфиладу и каменный стол, вырубленный в стене! Никогда не видела ничего подобного…

– Обрати внимание на маленькую лестницу в дальнем углу, за колонной. – Я повела ее к возвышению. – Она ведет в винный погреб и на кухню, поэтому еду и вино нам приносят так быстро, что не успеешь моргнуть глазом!

– Это не крепость, а настоящий дворец. – Мод смотрела на меня любящим взглядом, в котором были и воспоминания о прошлом, и надежды на будущее. – Скоро у тебя появится еще один ребенок, смех которого наполнит эти роскошные залы… Я так рада за тебя, Исобел! – Она обняла меня, и я ощутила глубокую печаль, потому что своих детей у Мод все еще не было.

Епископ Джордж отслужил в церкви благодарственную мессу, во время которой нас услаждали ангельские голоса двадцати мальчиков, а потом мы устроили пир на берегу реки. Стоял чудесный летний вечер. Ветерок шевелил маки и ветви плакучих ив, доносил до нас нежный аромат цветов, а сумерки окрашивали стены замка в розовый цвет. Пока мы ели пирог с ливером, жареного фазана, горлиц, каперсы, трюфеля с изюмом и курицу в тесте, посыпанную сахаром, я смотрела на Джона, – и мое сердце пело. Он надел серебряный обруч, богатый наряд из ярко-синего бархата, отороченный горностаем и обшитый золотом, и еще никогда не выглядел таким красивым и счастливым.

В те дни Джон часто приезжал домой, но все его мысли были заняты замком Бамберг, остававшимся в руках Генриха, и набегами ланкастерцев на близлежащие земли. Этот замок представлял серьезную угрозу для йоркистского режима, потому что он стоял на море и мог быть использован Маргаритой для вторжения. Но в августе 1464-го, когда солнце вовсю сияло над садами, полными плодов, золотисто-зелеными пшеничными полями, а парламент был распущен, Джона неожиданно вызвали на заседание Королевского совета, которое должно было состояться в Редингском аббатстве.

– Неужели какое-то несчастное заседание важнее осады Бамберга? Что бы это значило? – сказал Джон, остановившись на ночлег в Уоркуорте по пути на юг.

– А Уорик имеет об этом представление?

– Нет… ни малейшего…

Я волновалась, зная, что не найду покоя, пока не услышу о случившемся от самого Джона. Но когда через неделю от него пришло письмо, я поняла, что мои тревоги только начинаются. Не успела я прочитать первый абзац, как у меня задрожали руки.

– Урсула! – крикнула я, вбежав в детскую. Но Урсулы там не было. – Урсула! – Я побежала по анфиладе. «Пресвятая Богородица, неужели это правда?» – Урсула!

Урсула стояла у колодца рядом с Джеффри. Увидев мое лицо, она побледнела, подошла ко мне и обняла за плечи. Я протянула ей послание, потому что не могла вымолвить ни слова. Начав читать, она негромко вскрикнула и протянула руку к Джеффри.

Эдуард IV, двадцатидвухлетний король-воин, распустил парламент и вызвал своих лордов в Рединг, чтобы сообщить им о деле куда более важном для страны, чем угроза вторжения Маргариты. Это дело представляло собой еще более страшную угрозу; король пригрел на груди змею, но не подозревал об этом, потому что был ослеплен любовью. Первого мая 1464 года он тайно обвенчался со своей пассией в маноре Графтон-Реджис. Его жена, дочь Жакетты, бывшей герцогини Бедфорд, и рыцаря низкого происхождения, была матерью двоих малолетних сыновей и вдовой сторонника Ланкастеров сэра Джона Грея, погибшего при Тоутоне…

Иными словами, это была Элизабет Вудвилл, бывшая фрейлина Маргариты Анжуйской, с которой я так легко рассталась семь лет назад.

Потрясенная мыслью об этой женщине – конечно, красивой, но холодной, мстительной, высокомерной, завистливой и алчной, – я прижалась к Урсуле и дочитала письмо до конца. Королевские дома Европы уже всполошились, обсуждая эту новость, которую считали самой скандальной за последние семьдесят лет, прошедшие со времени женитьбы Джона Гонта, герцога Ланкастерского и дяди английского короля Ричарда II, на безродной Катерине Суинфорд. А теперь то же самое сделал сам король. Но если Джон Гонт женился с разрешения короля, то король Эдуард обвенчался со своей невестой тайно. Вступив в этот брак за спиной Уорика и скрывая его в течение четырех месяцев, Эдуард хотел показать, что он сам себе хозяин и не собирается отчитываться даже перед тем, кто сделал его королем. Как писал Джон, в Рединге Эдуард сказал это Уорику без обиняков. «Осторожнее, кузен. Конечно, я молод, – сказал он, – но, в отличие от Генриха, никому не позволю пинать себя ногами, как мешок с шерстью, и надевать корону на голову другого. А тебе особенно».

Но Элизабет Вудвилл в роли королевы Англии?

Почему-то мне вспомнились последние слова герцога Хамфри. Передавали, что он сказал, садясь на коня и отправляясь в битву при Нортгемптоне, в которой погиб: «Помоги нам Господь, случилось именно то, чего мы всеми силами старались избежать».

Моя рука сжимавшая письмо Джона, дрожала.

– Пресвятая Дева Мария… – сказала я Урсуле, не сознавая, что говорю вслух. – Боже, помилуй Англию… Боже, помилуй всех нас…

В ту ночь мне приснился плохой сон – тот же, который я видела в Вестминстере перед выходом замуж. Я попала под дождь, промокла и дрожала. Обхватив себя руками, я поняла, что это не дождь, а кровь. Когда я подняла глаза, то увидела улыбавшегося Джона. Он дал мне цветок: это была белая роза. Меня затопило ощущение счастья. А потом я ее уронила. Джон наклонился, чтобы вернуть мне цветок. Когда он выпрямился, передо мной очутился совсем другой человек, которого я никогда не видела. Незнакомец протянул мне алую розу, и я с ужасом увидела, что это та же белая роза, только вымокшая в крови.

Я рывком проснулась.

«Это всего лишь сон, – с облегчением подумала я. – Ох, слава богу!» Он был слишком реальным – также, как и первый. Нужно было отбросить мысли об Элизабет Вудвилл и думать только о том, как мне повезло. Я давно ее не видела. Может быть, она изменилась… Может быть, смягчилась, как Сомерсет…

Но отбросить мысли о браке Эдуарда оказалось трудно, потому что все вокруг только об этом и говорили. Новость распространялась по стране, как степной пожар, который не останавливается, пока не добирается до берега моря. Когда через два месяца мы навестили Уорика в Миддлеме, он был вне себя.

– Риверс? – фыркнул он. – Ба! Ланкастерский прихвостень, которого все презирали. Над ним смеялась вся Англия. А теперь его дочь стала королевой! – Лицо Уорика побагровело, на лбу запульсировала жилка. – Все мои грандиозные государственные планы рухнули из-за женского кокетства и мальчишеской влюбленности!

– Насчет Эдуарда ты ошибаешься, – спокойно ответил Джон. – Он не мальчишка, а прекрасный полководец, одержавший две великие победы наперекор обстоятельствам.

– При Тоутоне он не ударил палец о палец, чтобы добиться успеха! – воскликнул Уорик. – Вот ты его защищаешь, а знаешь ли, что он говорит о тебе? «Я буду жить там, где тепло и удобно. Пусть осадами и ланкастерцами занимается Монтегью. Он привык к жестким постелям и плохой погоде, потому что родился солдатом». Эдуард развратничал в Лестере – вот почему тебе пришлось сражаться с Сомерсетом в Хексеме одному! – Уорик ударил кулаком по столу.