Лиз Туччилло - Легко ли быть одной?

Все это время Кип прятался у себя в комнате. Среди пришедших был один очень молодой киноактер, Билли, который только что снялся в своей первой романтической комедии, и ему прочили большое будущее. Кип позволил Билли войти к нему и поиграть вместе с ним в видеоигры. Но и только.

Серена выпила воды и поставила стакан на стойку, когда на кухню зашла Джоанна.

– Я понимаю, что Кипу это очень не нравится.

Серена обернулась к ней.

– Все эти люди в его доме разговаривают, смеются, тогда как его отец в это время… – Джоанна осеклась. – Но потом он будет это вспоминать. Он запомнит атмосферу любви и всех этих людей, которые оказались здесь, потому что любили его отца.

Джоанна закрыла лицо ладонями и расплакалась. Серена подошла к ней и обняла. Едва она прикоснулась к Джоанне, как та тут же выпрямилась и взяла себя в руки.

– Я в норме. Правда. Мне нужно возвращаться. – Она развернулась, чтобы уйти, и вдруг испуганно обернулась.

– О господи, Серена. Вы ведь все это время пробыли здесь… Как вы? Может быть, вам нужно уйти? Я… За всем этим я даже не спросила у вас, не нужно ли вам уйти или еще что-то…

– Я в порядке. И никуда мне не нужно. Пожалуйста, больше не волнуйтесь об этом.

– Спасибо вам.

Когда Джоанна ушла, Серена вдруг сообразила, что в данный момент ей и вправду больше некуда идти. Никто в мире не нуждается в ней так, как эти люди. Нет у нее ни парня, ни ребенка. Нужно позвонить Руби и объяснить ей ситуацию, чтобы та не переживала, вот и все. Здесь, в этой комнате, где все присутствующие словно слились вместе в едином порыве любви и скорби, где никто не хотел покидать Роберта и оставлять друг друга, Серена чувствовала себя невесомой. Ничем не связанной. У нее было такое ощущение, что, если бы не группа этих людей, которых нужно было покормить и о которых нужно было заботиться, она могла бы просто воспарить над землей и улететь в небеса.

Каждые несколько часов приезжал доктор, чтобы проверить состояние Роберта. Его фамилия была Гровнер, но все звали его просто Генри. Это был старый друг семьи, случайно оказавшийся онкологом: именно поэтому Роберту разрешили оставаться дома, обеспечив при этом фантастический уход. В очередной раз доктор приехал в половине двенадцатого вечера и сразу прошел к Роберту. В полночь из спальни раздался плач матери Роберта и слова Джоанны:

– Все будет хорошо, все будет хорошо…

К гостям вышел доктор Гровнер. Все притихли. В страшном ожидании. Со слезами на глазах.

– Уже недолго, – тихо сказал он.

Билли, который находился в гостиной, начал всхлипывать, и мать Джоанны подошла к нему и, утешая, ласково погладила по руке. Одна из женщин бросилась в ванную, откуда послышались ее рыдания. Еще одна очень красивая женщина, которую Серена узнала по фильму, где та играла вместе с Робертом главную роль, вдруг начала нервно раскачиваться вперед и назад. Затем вышла Джоанна. Она улыбнулась и прошла прямо на кухню, к Серене. В руках у нее была махровая салфетка, и она направилась к крану, чтобы намочить ее, потом отжала лишнюю воду. Серена насыпала лед в ведерко, когда Джоанна сзади подошла к ней.

– Вы не должны этого делать, если не хочется, пожалуйста, не чувствуйте себя обязанной… Но если все-таки хотите, вы можете попрощаться с ним.

Из глаз Серены брызнули слезы. Она немедленно закрыла лицо руками и смущенно отвернулась. Затем быстро вытерла мокрые щеки и с улыбкой посмотрела на Джоанну.

– Да. Я хотела бы.

Когда Серена вошла в спальню, там было темно. Через окно с видом на Гудзон пробивался свет далеких огней Нью-Джерси. Все освещение состояло из одинокой свечи, создавая обстановку полного покоя. На стуле у кровати сидела мать Роберта и с закрытыми глазами держала его за руку. В дальнем конце комнаты находилась медсестра, почти невидимая в густой тени. Джоанна села на стул по другую сторону кровати и посмотрела на мужа. Кипа здесь не было. Без дыхательной трубки дыхание Роберта было едва заметным. Он был бледным и худым, просто неузнаваемым. Первое, что пришло на ум Серене: «Какая несправедливость!» Казалось совершенно несправедливым, что Роберт, сильный и мужественный Роберт, Роберт, который катался по паркету в одних носках, который шутливо хлопал Серену по плечу и бессовестно подтрунивал над своей женой, сейчас безжизненно лежит на своей кровати. Это была вопиющая несправедливость. Человек, который заслуживал прожить долгую жизнь, любя и будучи любимым, с таким количеством друзей. С женой, которую он обожал, и сыном, который на его глазах должен был пойти в колледж, встретить свою любовь и жениться. Ничего подобного уже не будет. Вот он лежит здесь, мертвенно бледный и исхудавший, а у дверей его комнаты собрались скорбящие друзья.

Джоанна пристально смотрела на своего мужа, и вдруг какая-то мелькнувшая в сознании мысль, воспоминание или мимолетная эмоция, сломала ее. Женщина опустила голову на кровать и зашлась слезами, содрогаясь от рыданий и судорожно хватая воздух ртом во время пауз. Это было проявление чистого горя, страдания без тени стеснения, вырвавшегося из самых глубин человеческой сущности.

И внезапно Серена все поняла. О жизни, о племенах и кланах, о значимости, о связи между людьми, о дружбе, смерти и любви. Она вдруг поняла то, что хотела знать всегда: что на самом деле означает участие в общем понятии «быть человеком». За один-единый миг она узнала больше, чем ей было известно до этого. Что настоящая жизнь – это когда рискуешь всем, любишь без оглядки и полностью принимаешь этот мир. Чего у нее никогда не было, потому что она все время контролировала себя, подчиняла внутренней дисциплине и лишала удовольствий. Серена впервые почувствовала это со свами Сварупом, но после фиаско пообещала себе, что больше с ней этого не повторится. Она думала, что остаток жизни ей нужно прожить одной, зато целой и невредимой, без страданий. Но в тот момент, в той комнате, при скудном, жестоком, даже гротескном освещении, Серена увидела, что она теряет, оставаясь одной. Она не сводила глаз с рыдающей Джоанны. Она не сумела бы этого толком объяснить, но сейчас она была уверена – уверена, как никогда раньше, – что пришло время и ей присоединиться к этой вечеринке – уродливой, волшебной, жестокой, возвышенной, разбивающей сердца вечеринке под названием жизнь.

Через несколько часов после смерти Роберта Серена позвонила Руби и все ей рассказала. Скрыть это от прессы было невозможно, так что телевидение и радио уже раструбили эту новость. Руби перезвонила Элис, а та сообщила Джорджии.

Серена вышла на улицу, чтобы подышать свежим воздухом. В квартиру постоянно приходили люди, которые хотели высказать свои соболезнования Джоанне и Кипу. Было похоже, что ей нужно еще немного побыть там, так что Серена выскочила из дома для небольшой передышки. На улице собралась толпа, крутились репортеры, стояли фургоны новостных каналов, но Серене удалось прошмыгнуть мимо всего этого незамеченной: она просто опустила голову и прошла через полицейский кордон. Когда же Серена вновь подняла голову и увидела Элис, Джорджию и Руби, которые смотрели на нее с тревогой и сочувствием, она вдруг расплакалась. Подруги бросились ей навстречу и обняли ее. Она стояла, держась за них, и плакала, давая волю эмоциям, которые накопились в ней за последние несколько дней. Пока Серена судорожно всхлипывала, содрогаясь всем телом, они сгрудились вокруг нее, закрывая ее от назойливых зевак. Постепенно она немного успокоилась и подняла на них красное и мокрое от слез лицо. Руби, Джорджия и Элис были для нее просто знакомыми, а не близкими подругами. Тем не менее все они в такой момент были здесь.

– Поверить не могу, что вы все пришли. Спасибо… спасибо вам, – сказала Серена срывающимся голосом.

Элис обняла ее за плечи.

– Мы хотели прийти.

– Мы тут, рядом с тобой. Так что не волнуйся, – сказала Джорджия.

А Руби добавила:

– Хочешь немного пройтись?

Серена кивнула. Они прошли до реки и сели там на лавочку лицом к воде. На другом берегу раскинулся Нью-Джерси, с его новыми постройками и гигантскими часами с рекламой фирмы «Колгейт», которые показывали неправильное время.

– Она его очень любила, – произнесла Серена. – Он действительно был любовью всей ее жизни. Не знаю, как она все это пережила. Я бы не смогла.

Все дружно закивали. Они тоже не могли себе этого вообразить.

Руби с горестным видом покачала головой.