— Это последнее занятие – повторение, так что ему не обязательно здесь находиться.

— Ах. — Он улыбнулся, наклоняясь через столик своего стула и понижая голос. — Значит... если ты знаешь этот кусочек внутренней информации и, учитывая тот факт, что последние два занятия вы покинули вместе ... могу я предположить, что кто-то ходит сейчас на индивидуальные занятия? — Когда я поджала губы, он захихикал, поднял вверх кулак и пропел: — Попалась!

Я закатила глаза, стукнула своим кулаком по его, зная, что он будет держать свой, пока я этого не сделаю.

— Боже, Бенджи, ты такой пацан.

Он расплылся в улыбке и расширил глаза.

— Женщина, если бы я не был геем, я бы точно тебя у него увел.

Мы посмеялись и приготовились делать заметки по экономике в последний раз.

— Привет, Жаклин. — Кеннеди сел на свободное место рядом со мной и не посчитал нужным обратить особого внимания на то, как Бенджи сощурил на него глаза. — Я хотел, чтобы ты первой узнала. — Сидя боком на стуле, лицом ко мне, он говорил приглушенным голосом. — Исправительный комитет решил позволить ему остаться в кампусе до следующей недели, при условии, что он будет следовать ограничениям, прописанным в судебных приказах, запрещающих ему приближаться к вам и т.д. Ему позволили сделать это потому, что он заявляет, что не виновен, и потому, что всего неделя осталась до конца семестра. Но как только закончатся экзамены, ему было сказано освободить территорию университета.

Я уже знала, что Бака выпустили под залог, и что с четверга ему был выдан временный официальный приказ судом о запрете приближаться ко мне или Минди. Чаз звонил Эрин, чтобы сообщить об этом и она передала эту информацию мне, Минди и ее родителям.

— Отлично. Так он все еще живет в доме? — Все мы надеялись, что его выкинут из кампуса, но администрация заняла позицию невиновен-пока-не-доказана-вина.

— Да, но на следующей неделе уже не будет. Братство не такое беспристрастное, как университетская верхушка. — Он улыбнулся. — Как мне кажется, Диджей раскрыл-таки глаза, после того, как Кейти "спустила на него цербера". Дин тоже согласился. Единственный компромисс, который получил Бак, это возможность посетить свои финальные экзамены и все. — Накрыв своей теплой рукой мою, он уставился мне в глаза. — Есть ли... есть ли что-то, что я могу сделать?

Я хорошо знала моего бывшего, чтобы точно знать, о чем он спрашивал, но в моем сердце для него не было второго шанса. Это место было занято, но даже если бы не было, я была уверена, что предпочла бы быть одна, чем быть с кем-то, кто мог бросить меня, как это сделал он. Дважды. Я отняла свою руку.

— Нет. Кеннеди, больше ничего. Я в порядке.

Он вздохнул и перевел взгляд себе на колени. Кивнув, он взглянул на меня в последний раз, и я была одновременно благодарна и опечалена тем, что видела в его глазах четкое понимание того, что он потерял. Поднимаясь, чтобы вернуться на свое место, он извинился, проходя мимо девчонки, обычно сидящей рядом со мной, и которой, на этот раз, было нечего сказать о ее планах на выходные.

***

Первый курс университета отчислил тех музыкантов, которые заправляли в своих школах оркестром, группой или хором, не прилагая должных тому усилий — особенно тех, кто пришел в университет, считая себя выше знания таких элементарных вещей, как ноты, или музыкальной грамоты. Большинство специализирующихся в музыке уделяли все свое время улучшению своих способностей, так что мы проводили по несколько часов в неделю, а то и в день, практикуясь. Ничто не было настолько идеальным, чтобы позволить себе в нем когда-либо ошибиться.

Я пришла в кампус немного избалованной. Дома я практиковалась, когда хотела, мама и папа никогда меня не ограничивали, хотя признаю, я практиковалась в приемлемое время. Не имея возможности держать свой огромный контрабас в комнате общежития, мне приходилось запирать его в специальном помещении в здании музыки и записываться в очередь на свободную аудиторию, чтобы практиковаться. Я быстро поняла, что вечернее время уходило со свистом; хоть здание и было открыто почти 24\7, мне не хотелось тащиться через кампус в два утра, чтобы играть.

Собрать джазовый ансамбль на репетицию было еще сложнее. В начале первого курса мы встречались два-три раза в неделю. В последнее время стало понятным, почему было легче всего получить время в аудитории в Воскресенье утром: оно считалось утром похмелья для большинства студентов, и специализирующиеся в искусствах не были исключением. К середине семестра большинство из нас раз или два пропустили репетицию в Воскресенье утром. То, что работало на первом курсе, совсем не подходило для второкурсников.

Перед началом нашего сольного концерта в пятницу, я объясняла одному из наших парней, играющем на духовом инструменте, почему я не смогу прийти на, организованную в последнюю минуту, репетицию в субботу утром, даже учитывая то, что наш концерт состоится в тот же день вечером.

— У меня завтра занятие…

— Да, да, я знаю. Твой класс по самообороне. Хорошо. Если завтра вечером мы облажаемся, это на тебе. — Генри был, безусловно, талантлив, как будто он был рожден с саксофоном в своих длинных пальцах. Но его высокопарное поведение скрывало всю его гениальность, обычно он нас всех немного пугал. Но в тот момент я была по горло сыта его грубостью.

— Это полная фигня, Генри. — Я одарила его испепеляющим взглядом, а он с самодовольной ухмылкой развалился на стуле по другую сторону от Келли, нашей пианистки, которая старалась остаться в стороне от аргумента. — Я всего лишь раз пропустила репетицию за весь семестр.

Он пожал плечами.

— Но теперь это случиться дважды, не так ли?

Перед тем, как я смогла ответить, концерт начался. Скрипя зубами, я заняла свое место. Я была таким же серьезным музыкантом, как и любой в этой группе, но в субботу было последнее занятие по самообороне, кульминационный момент того, чему мы научились. Это было важно.


Эрин с нетерпением ждала боя один на один либо с Лукасом или Доном, который Ральф запланировал для каждого участника нашей группы.

— Я постараюсь получить Дона, — пообещала она, пока одевалась для работы, а я собиралась на последний сольный концерт семестра. Скашивая один глаз, чтобы нанести тушь на второй, она поддразнивала меня: — Я не хочу повредить жизненно важные части твоего игрушечного мальчика до того, как ты с ним наиграешься!

Я не слышала от Лукаса весь день, хоть мы оба были ужасно заняты, что у меня почти не было времени размышлять об отсутствии коммуникации и о том, что это значило. Почти.

Год назад, я даже подумать не могла, что пересплю с кем-то еще кроме Кеннеди. У него были девчонки до меня - что-что, а его опыт в этом деле, мой первый раз, был достаточно очевиден. Это сильно меня не волновало, но мы особо никогда об этом не говорили. Лукас тоже, без сомнения, имел в этом опыт, но, как он мне сказал, никто до этого не был для него важен. Если бы Кеннеди сказал мне что-то такое, я бы почувствовала облегчение, даже если не восторг. Сложное прошлое Лукаса разбивало мне сердце этим признанием, и я не была уверена, что это значило для него, для меня, и для нас.

***

В начале класса, пока мы повторяли все выученные движения, Ральф ходил по аудитории, давая советы и воодушевляя нас. В первой части занятия Дон и Лукас отсутствовали. Ральф хотел отгородить нас от них на эмоциональном уровне, чтобы мы не чувствовали себя неудобно нанося им удары весь следующий час. Я размышляла о том, сколько человек из нас теряли те секунды драгоценного времени, не защищая себя, а волнуясь о том, что думали: но я знаю этого парня.

С сердцем в пятках, я наблюдала за тем, как одна за другой, мои одногруппницы использовали свои новообретенные навыки собственной защиты на, полностью защищенных мягкими костюмами, Лукасе или Доне. Когда подходила очередь на матах, каждую из нас поддерживала группа из одиннадцати, желающих крови, женщин на скамейках, а парни сменяли друг дружку, по очереди отдыхая от пинков, ударов и словесных оскорблений, летевших в их сторону. Так как защитные подушки ослабляли наши удары, им приходилось использовать их актерское мастерство — реагируя так, как будто каждый удар имел нужный эффект. Так что, когда у Эрин появилась возможность, она исполнила идеальный удар в пах, и Дон повалился на землю, как будто бы обезвреженный.