Кейтлин знала, что не должна испытывать ревность — у неё не было никаких прав на этого мужчину, да она и не мечтала. Но ей бы хотелось лучше его понимать. Возможно… возможно, ей следовало бы спросить его, как он представляет себе дальнейшее развитие их отношений, и какие чувства, если они есть, он испытывает по отношению к герцогине. Во всяком случае, так поступила бы женщина смелая.
Кейтлин откинула покрывала, всунула ноги в тапочки, накинула халат и подхватила бант.
Она тихонько вышла в коридор. Из — под двери комнаты МакЛина был виден слабый свет, но ни звука не было слышно. Или слышно? Не женский ли голос до неё донёсся? Нет, он не может быть с герцогиней прямо сейчас!
Сердце Кейтлин ударило с глухим болезненным стуком, а рука стиснула бант. Она прильнула ухом к дверной панели, но звуки бури перекрывали все остальные. Проклятье, я хочу знать, там она или нет! Если МакЛин думает, что может скакать из постели Кейтлин в постель к герцогине, ему придётся задуматься кое о чём другом. Она просто не…
Дверь отворилась, огромная рука обхватила её вокруг талии, и её втащило в комнату МакЛина, а тапочки её так и остались стоять в коридоре.
МакЛин сердито воззрился на Кейтлин:
— Какого чёрта ты тут делаешь? — Он как раз собирался ложиться спать, хотя вряд ли он смог бы уснуть, ибо думать мог только о занятиях любовью с Кейтлин. Она заполнила собой все его чувства, чего до этого не удавалось ни одной другой женщине.
То, что она оказалась девственницей, эхом отзывалось в его голове снова и снова. Несколько дней он ломал над этим голову, потому что её манеры были настолько уверенными, а её интерес к их физическому контакту — таким неподдельным. Была ли она девственницей или нет, но она страстно этого желала, и в их физической близости она предавалась наслаждению совершенно непринуждённым и невероятно обворожительным способом.
Тем не менее, она должна была признаться, что она девственница, и если бы он был в состоянии воспринимать всё не только своим пульсирующим петушком, он мог бы огорчиться. Но то, как они занимались любовью, было настолько захватывающим, что он мог бы испытать лишь лёгкое раздражение. Но то тогда, а то теперь. Как только кровь вернулась в другие части тела, он начал осознавать, что же произошло. Он ожидал, что Кейтлин расстроится, или по крайней мере по — другому посмотрит на огромные изменения в своём положении, но она просто одарила его сонной, чувственной улыбкой, отчего кровь тут же снова прилила к его петушку.
Слишком озадаченный, чтобы говорить, он умылся, оделся и ушёл, не способный ни на что другое, как пообещать поговорить с ней позже. Он пришёл к себе в спальню, где обнаружил бдительного МакКреди, которого выпроводил как можно скорее. После чего провёл время, меряя, как безумный, шагами свою комнату и спрашивая себя, что, чёрт возьми, он должен теперь делать.
Ждёт ли она от него предложения выйти за него замуж? Если да, то она жестоко ошибается. Он должен положить конец этим отношениям, должен остановить эту бесконтрольную спираль — именно таким образом с ней всё всегда происходило. И искрами отзывалось в его мятежной душе.
Однако, чем больше ему нравилось быть с ней, тем более решительно он был настроен не попадаться в её ловушку. Однако проблема была в том, что ему не просто нравилось быть с ней, — он желал этого, жаждал этого, страстно об этом мечтал. Неужели Чарльз испытывал то же самое? Отчаянное желание обладать ею, чего бы ему это ни стоило?
Что ж, он не собирается совершать подобную ошибку. Он сумеет побороть это страстное влечение. Как только новизна завоевания пройдёт, его рассудок вернётся в правильное русло, и он сможет беспрепятственно двигаться дальше.
Когда он покинул Кейтлин и удалился к себе в спальню, он сказал МакКреди намешать ему кубок горячего рома с маслом. И хотя три рюмки этого смертоносного варева согрели его с головы до пят, они не смогли успокоить его мятущиеся мысли.
Ничто не могло их успокоить, за исключением ещё одного часа с Кейтлин, пропитанного её нежностью, согретого её теплом. От таких мыслей его петушок снова встал, словно до этого не насытился. Боже милостивый, был ли хоть один мужчина так порабощён прикосновением женщины, как он всего за несколько коротких мгновений? Он перепробовал множество женщин, но ни одна не разжигала его так, как она.
Он стал подумывать о возвращении в её комнату, хотя это и было бы безумием, сущим сумасшествием. Если их застукают, останется только одно — женитьба. Когда он до этого ворвался к ней в спальню, он был так взбешён обращением с ней Дервиштона и так волновался, что она испугалась, что об этом даже не подумал. Теперь он был в состоянии размышлять и обнаружил ещё более огорчающий факт — ему было наплевать на цену, в которую ему может обойтись его же поведение. Кейтлин Хёрст стоила того, чтобы рискнуть, независимо от зла, которое могло бы приключиться, если бы только он мог проникнуть в неё хотя бы ещё… один… раз.
Он как раз пил очередную порцию ромового пунша, заглушая желание вернуться в спальню к Кейтлин, когда услышал в коридоре какие — то звуки.
Он подумал, что, может быть, это Джорджиана подослала одну из своих служанок подслушивать под его дверью; он никак не ожидал втащить к себе в комнату взъерошенную и раскрасневшуюся Кейтлин Хёрст, с золотистыми волосами по плечам, в спадающем с одного плеча халате, открывающем его голодному взору её кремовую кожу. Он пожирал её глазами, согретое ромом тело снова возвращалось к жизни.
Сердце его билось прямо в горле, поэтому ему пришлось прокашляться, прежде чем он сказал:
— Что ты тут делаешь?
Она указала на пол.
Он посмотрел вниз, у его ноги валялся бант. Он нахмурился:
— Это ещё откуда?
— Одна из служанок принесла его мне.
— Что? Она украла это из моих апартаментов?
— Да, и я сказала ей, что это нечестно. Я не хочу, чтобы герцогиня её наказала, поэтому я принесла его…
Александр рывком прижал её к себе и поцеловал. Он знал, что не должен, но ему было на это наплевать. Он хотел эту женщину, хотел прямо сейчас, и вид этих полных губ, выговаривающих слово за словом, буквально сводил его с ума от желания. Он остановил её единственным способом, какой знал, — целуя до потери сознания. Этой ночью один раз он уже насытился ею, но почему — то этого было недостаточно. Их физическая близость привела к тому, что он только ещё больше жаждал её, отчаянно желал новой пробы. И осознание этого страшно напугало его, даже сквозь туман горячечного вожделения.
Но эта вспышка страха была развеяна азартом бури, бушующей наверху, и прикосновением к её чудесным белокурым волосам, струившимся вокруг неё. Мягкие локоны прикрывали её грудь с одной стороны и падали на другую сторону так, что невозможно было ничего разглядеть, кроме набухшего соска, прикрытого тонким шёлком её ночной рубашки.
Она была в его полном распоряжении, здесь, в его собственной комнате, — в его руках. И когда его губы коснулись её губ, он понял ещё одну чудесную вещь — она так же рада видеть его, как он — её. От этого понимания его душа потянулась к жизни, и они переплелись в объятиях, и никакие слова уже не мешали им, и никакие соображения их уже не сдерживали.
Кейтлин целовала его страстно, её руки обвивали его шею, её груди сквозь ночную рубашку прижимались к его обнажённой груди. Его сердце воспылало, он взял её на руки и отнёс на кушетку у камина.
Он положил её на подушки и сам лёг рядом. Огонь блестел в её волосах, тёмные глаза были таинственными, кожа — кремовой и тёплой. Господи, до чего же она прекрасна.
«Прекрасна, — прошептал его внутренний голос неумолимую правду, — но не для тебя».
Эта мысль удержала его, сердце заныло.
Улыбка сползла с её лица, и она коснулась рукой его щеки:
— Александр? Что — то не так?
Он поймал её руку и поцеловал, закрыв глаза при прикосновении к её мягкой коже. Никогда в своей жизни он ничего так страстно не желал, и было мучительно осознавать, что она была так близко, что она горела от желания, а он — он должен был от неё отвернуться.
Зачем я только втащил её в свою комнату? Это проклятый ром меня попутал.
Она потянулась, вторая рука накрыла его щеку:
—Александр, — шепнула она, — что такое? Мы же уже… в этом нет ничего нового. Мы можем…