В глазах Ролло отразилась боль.
– Ты все еще не можешь простить меня?
Простить?.. Она не сразу поняла, о чем он. Когда-то, давно, она так же пришла к нему, могущественному герцогу Нормандскому, ни о чем не думая, кроме желания забыться у него на груди. Он же унизил ее и выгнал. А теперь стоит перед ней в этих лохмотьях, а она, гордая и прекрасная герцогиня, должна решать, как ответить на призыв в его глазах. О боже, как странно меняет судьба их роли!..
Эмма проглотила ком в горле.
– Если бы я помнила зло, то не говорила бы сейчас с тобой. Просто выдала бы тебя.
В его глазах что-то мелькнуло. Прежнее, радостное, мальчишеское.
– Птичка моя…
Она подняла руку, удерживая его на месте. Спросила, почти спокойно:
– Как получилось, что ты оказался в Стене? Да и еще в одежде паломника.
Ее холодность словно отрезвила его. Она увидела, как померкло сияние в серых глазах. Криво усмехнувшись, он пожал плечами.
– Мне просто все осточертело. Захотелось вспомнить юность, побродить по свету.
– Какое безрассудство! Ты ведь герцог, а так рискуешь собой.
– Да ничем я не рискую.
– Тебя могут убить, и твое драгоценное герцогство потеряет правителя.
Он вновь пожал плечами.
– Меня не так просто убить.
И, откинув полу накидки, он положил руку на рукоять внушительного ножа. Все тот же Ролло, бродяга, ловец удачи, уверенный в своей силе. Это всегда так восхищало ее в нем. Но сейчас, глядя на него, она и не представляла, какое холодное, даже отчужденное было у нее лицо в этот миг. И одновременно сейчас она любила его так сильно, что почти испытывала боль.
И вдруг он сказал:
– Прости меня, Птичка.
Словно не веря себе, она уловила в его голосе сухое рыдание. И глаза ее расширились. Он, варвар, покоритель, Роллон Нормандский, сказал эти слова! Слова мольбы. Она глядела на него, не в силах вымолвить ни слова. И он повторил:
– Прости меня. Если сможешь… Я ведь так долго искал тебя.
– Наверное, плохо искал.
Она вспомнила все. Как стояла перед собором в Руане и смотрела, как ее Ролло венчался с другой. Как безразлично сама обвенчалась со старым Ренье. Как Ренье изгнал ее, и она перенесла издевательства Леонтия. Вспомнила, как влачила жалкое существование в Арденнском лесу, борясь с тоской и одиночеством, как родила девочку… его дочь, плод жестокого насилия. Вспомнила, как почти готова была уступить вожделению лесных вилланов, как попала в сети безумного Видегунда. Длинная, бесконечная череда дней прозябания, с которым она почти смирилась. А потом был Гизельберт и его люди… Сколько же она пережила одна, вдали от Ролло!.. Все это с быстротой молнии промелькнуло в ее памяти, и она лишь сухо повторила:
– Плохо же ты искал меня, великий герцог Роллон!
Лицо его стало даже беспомощным.
– Но я искал тебя. И когда узнал, что ты стала женой Длинной Шеи, и позже, когда твой след затерялся и никто не знал, где ты.
– Но разве ты так скоро простил мне все, в чем упрекал во время нашей последней встречи?
Он опустил глаза.
– Не вспоминай. Я очень быстро понял, что натворил. Сначала граф Санлисский Херлауг поведал мне, как ты рвалась ко мне, как хотела оправдаться. А потом Риульф… Ты помнишь своего златокудрого пажа? Он только через год смог приехать ко мне с Луары, куда попал после событий под Шартром. И он рассказал, как ты, думая, что меня обложили на холме Лев, хотела помочь мне, как тосковала по мне. И каждое из этих повествований переворачивало мне всю душу. Я продолжал жить с этим, но жил в непроходящей тоске, и ни мое положение, ни верные сторонники, ни походы, ни самые красивые женщины не могли заглушить той боли, что гнездилась в сердце. Я даже стал молить Бога христиан, чтобы в моей жизни произошло чудо, чтобы мы вновь встретились с тобой. А иначе… Ты всегда имела надо мной колдовскую власть, без тебя я жил, словно от меня отрезали живую половину. И я боялся, что не найду тебя.
Он боялся. Она же это пережила. Она почти свыклась с мыслью, что его больше не будет в ее жизни. Как и не будет сына Гийома. Силы небесные – чего ей это стоило! И вот он вопреки всему стоит перед ней и просит простить.
Эмма внезапно почувствовала себя такой ослабевшей, что вынуждена была облокотиться о стену. Но голос ее звучал по-прежнему твердо и сухо.
– Сейчас ты говорил как скальд, Ролло. Забавно.
Он вдруг чуть прищурился, и огонек гнева сверкнул в его глазах.
– Тебе это забавно? Забавно видеть меня здесь, умоляющим тебя? Тебя забавляют мои муки, мой вид, мое положение бродяги? Забавляет то, что я оставил свое герцогство, что приплелся сюда, скрываясь под личиной паломника, чтобы еще хоть раз увидеть тебя?.. Хоть издали. Увидеть и убедиться, что с моей Птичкой все в порядке. Что тебя не обидели, что ты в чести и почете – сиятельная герцогиня Лотарингская!
«В чести и почете». Да, он может быть спокоен, она вернула себе достойное положение. И обошлась в этом без него, собственными силами, собственными муками. Хотя как долго она была беззащитной, гонимой… пока он где-то тосковал о ней и утолял свою печаль с другими женщинами.
И в ответ на гнев и обиду в его голосе она спокойно пожала плечами.
– Мне лестно, что ты не забыл меня, что захотел увидеть. А то, что ты для этого избрал личину паломника… Что ж, возможно, в этом есть какой-то смысл, ибо тебе найдется что искупить… К тому же этот плащ и посох не привлекут к тебе внимания здесь, в Лотарингии, которую ты когда-то разорял и даже держал в плену моего нынешнего супруга. И вот ты увидел меня, даже поговорил. Что ж теперь?
– Ничего, – в тон ей сухо ответил Ролло. – Теперь я уйду.
Он даже взялся за дверное кольцо, когда Эмма окликнула его. Она не хотела показать, как ей трудно отпустить его, но и не могла отбросить все, что пережила по его вине. И ей еще многое хотелось узнать у него. Главное, о сыне.
– Ролло! Раз ты уж здесь, то можешь поведать мне о Гийоме?
Ролло бросил на нее быстрый взгляд через плечо.
– Он что, тебя интересует? Даже теперь, когда ты супруга Ренье и у тебя от него дочь?
Она внезапно ощутила знакомый прилив ярости. Как он смеет сомневаться в ее материнских чувствах?
– Осмелюсь напомнить, Ру, что с Гийомом я вынуждена была расстаться по твоей вине!
Помедлив немного, он повернулся.
– Гийом – моя радость. Все, что осталось мне от тебя. – И гордо улыбнулся. – Мой наследник!
Слава богу, ей удалось задержать его. Он даже сел на каменную скамью в нише стены, снял шляпу, откинул капюшон. Эмма закрыла глаза от боли: она слишком хорошо помнила эту рассыпавшуюся по плечам темно-русую гриву волос, в какую так любила когда-то запускать пальцы. Несколько прядей упали ему на глаза, а у висков Эмма увидела первые седые нити. И сердце ее дрогнуло. Зачем она мучает его и себя? Разве не мечтает об одном – прильнуть к нему, забыть все обиды, разлуку и унижения. Но осталась стоять на месте.
А Роллон, глядя на огонек свечи, рассказывал. Он был хорошим отцом, знал все о своем сыне. Мальчик сейчас в Руане, но до этого жил в Байе, куда Ролло, обозленный на весь свет и на нее, услал сына. Однако и в этом выразилась его забота. Ведь Байе стараниями его ярла Ботто Белого был окружен каменной стеной и считался самой укрепленной крепостью в Нормандии. Гийому там ничто не угрожало. И мальчик почти год провел там, а Ботто Белый и его жена растили его со своим внуком Ингольфом. Их дочь Ингрид так привязалась к нему, что почти считала своим вторым сыном, и даже, когда Ролло приехал за ним, не хотела отдавать. Но Ролло уже решил, что заберет его. Скучал по нему, как ни по одному из своих прежних детей. К тому же он понимал, что в Байе, где Ботто так придерживался старых норвежских традиций, Гийом вырастет викингом. А Ролло не мог этого допустить. Его сын – принц Нормандский и должен расти при дворе, воспитываться в соответствии с обычаями франкских земель.
Поначалу Ролло с сыном отправился в монастырь святого Михаила на горе Мон-Томб, где в то время была резиденция Ролло. Там он показал сыну могилу его дяди Атли, ходил с ним по переходам древнего монастыря, наблюдал из башни стремительный прилив. Правда, там сейчас все перестраивают и укрепляют, ведь когда-то Ролло пообещал архангелу Михаилу, что возвеличит его обитель. А потом они с Гийомом переехали в Руан. Мальчика представили герцогине Гизелле, но она не была способна стать его матерью. Она вообще ни на что не была способна. Поэтому, когда ее не стало, Гийом словно бы и не заметил этого.