Смешно — Рокотов чувствовал себя последним подлецом, но не мог остановиться. И из-за этого еще больше ненавидел отца.
Проклятый Колядин вел себя так, что по всему выходило — Кирилл бил лежачего. Бил, испытывая прямо-таки садистское наслаждение.
Кирилл всегда считал, что на такое способны только такие подонки, как Рустам. Получается, он ничуть не лучше.
Кирилл посмотрел на принесенный матерью будильник и с досадой подумал, что Василиса сегодня опаздывает. Обычно она всегда прибегала к десяти, едва наступали приемные часы, а сейчас почти одиннадцать. Или решила, что Кирилл уже достаточно здоров и в ее опеке не нуждается?
Кирилл угрюмо усмехнулся — впрочем, хорошо, что малышка где-то задержалась. Не хватало, чтоб она застала безобразную сцену с отцом, вернее, с Колядиным, какой он отец, смешно просто…
Кирилл вздрогнул от неожиданности, с таким грохотом распахнулась дверь, и тут же зашипел от боли — любое движение напоминало о недавних событиях.
Кирилл с коротким смешком подумал, что Василиса выбивает из его головы последние связные мысли. Он, Кирилл Евгеньевич Рокотов, вполне взрослый и состоявшийся человек, таращится на рыжую девчонку, как трехлетка на воздушный шарик. Вожделенно и благоговейно, желая и страшась дотронуться — а вдруг…
Кирилл изумленно отметил пылающее лицо посетительницы, горящие гневом глаза — снова одно золото! — и судорожно стиснутые кулачки.
Спросить, что случилось, он не успел. Гостья пинком отшвырнула с пути стул и разъяренно прошипела:
— Как ты мог?!
Стараясь сохранить серьезность, Кирилл отозвался:
— Мог — что?
— Притворяешься?! — Василиса топнула.
— Тебе говорили, что ты прекрасна в гневе?
— Не превращайся в шута! Я спросила: как ты мог так разговаривать с моим дядей Женей?!
— С кем? С каким еще дядей… ах да! — значит, с дядей… ты его только что видела…
— Вот именно! И заметь — успела услышать, как ты на него орал!
— Тебе родители в детстве не объясняли, что подслушивать под дверью некрасиво?
— Я не подслушивала!
— Да-а?
— Просто подошла к палате и… нечаянно услышала тебя. Заметь — не дядю Женю, а именно тебя, потому что ты бессовестно кричал — нет, орал! — на… хорошего человека!
— Бессовестно, значит?
— Да, бессовестно! А еще — по-хамски, нагло, беспардонно, невежливо, невоспитанно…
— Какой богатый словарный запас, впрочем, я тебе это уже говорил…
— Тебе не стыдно?!
— Послушай, малышка…
— Я не малышка! Мне скоро восемнадцать, чтоб ты знал!
— Соболезную — почти старость…
— Клоун!
Василиса в сердцах швырнула на пол пакет с апельсинами. Тонкий полиэтилен лопнул, и оранжевые пупырчатые шарики весело раскатились в разные стороны.
Кирилл рассмеялся. Василиса оглянулась — к счастью, Лидия Николаевна по-прежнему сидела за столом, занятая своим журналом.
Василиса аккуратно прикрыла дверь и с тяжелым вздохом принялась собирать апельсины.
Не дождавшись продолжения занимательного скандала, Кирилл примирительно заметил:
— Твой дядя Женя по совместительству…
— Знаю, твой отец!
— Ты даже это услышала?
— Да. Но это не дает тебе права…
— Крошка, да что ты понимаешь?! Дает не дает… Василиса подняла закатившийся под кровать апельсин и гневно выпалила:
— Я не крошка! А ты просто хам, настоящее быдло, раз позволяешь себе так разговаривать с собственным отцом!
Раскрасневшееся личико Василисы оказалось слишком близко, Кирилл едва не утонул в огромных светлых глазах, опушенных густыми рыжеватыми ресницами. На него так знакомо пахнуло лесом, солнцем, летом…
— Дядя Женя вышел от тебя еле живой, я видела! — обвиняюще крикнула Василиса, глядя в упор.
— Но он… подлец, — вяло пробормотал Кирилл. У него пропало все желание спорить, даже поддразнивать забавную девчонку. И злиться на нее — ведь лезла явно не в свое дело! — не осталось сил. Зато мучительно хотелось протянуть руку и коснуться пальцем нежной щеки… Проклятая капельница!
— Он не подлец. — В глазах Василисы растаяли последние крупинки коричневого, они нестерпимо полыхнули жаром расплавленного золота. — Он… замечательный!
— Считаешь? — прохрипел Кирилл, плохо понимая, что говорит.
— Он добрый!
— О да.
— Он очень, просто очень добрый! Василиса в сердцах ткнула кулаком в постель, Кирилл едва сдержался, до того сильной болью отозвались поврежденные мышцы. Зато мгновенно пришел в себя и холодно сказал:
— Знаешь, малышка, ты зря разоряешься…
— Я вам…
— Знаю-знаю, ты Василиса и почти взрослая…
— Не почти!
— …тебе скоро восемнадцать, и ты уже студентка самого настоящего питерского вуза…
— Вот именно!
— И все же ты зря суешь свой веснушчатый носик…
— Неправда, он не веснушчатый!
— …в дела взрослых.?!
— Мой папенька та еще скотина, поверь…
— Да как вы смеете…
— Смею, малышка.
— …называть его…
— Хорошо, не скотина, просто подонок, тебя это устроит?
Василиса в сердцах бросила в угол только что поднятый апельсин. Села на корточки у постели и ледяным тоном произнесла:
— Я требую объяснений!
— Может, не надо?
— Почему это?!
— Не хочется лишать тебя иллюзий, — хмуро усмехнулся Кирилл. — Все-таки родной дядька, к тебе относится неплохо, ты живешь в его доме…
— Мое отношение к дяде Жене не изменится, не волнуйся. — Василиса смотрела почти с ненавистью. — И учти, я не поверю ни одному твоему слову, так что можешь особо не стараться врать…
— Хорошая девочка…
— Я просто знаю, что дядя Женя — хороший!
— Мне молчать?
— Нет!
— Тогда слушай, только запомни — мы говорим на эту тему в первый и последний раз!
В голосе Кирилла прозвучала такая ярость, что Василиса не нашлась с ответом и только кивнула, соглашаясь.
— Твой драгоценный дядя когда-то был сопливым самоуверенным юнцом, надеюсь, в этом ты не сомневаешься? Не считаешь, что он появился на свет сорокалетним, в костюме и при галстуке?
— Это еще не преступление!
— Правильно, не преступление. Мы все проходим через милый пубертатный возраст, цепенея у зеркала при виде угрей и мечтая кто о сексе, а кто и о неземной любви…
Василиса промолчала, стиснув зубы — понятно, что бессовестный Рокотов считает — она в свои пятнадцать мечтала как раз о неземной любви. А он, понятно, о сексе всего лишь. И с бессильной злостью подумала: зато у нее никогда не было угрей!
— Только не каждый из нас холодно использует неопытную чистую девчонку из провинции — семнадцатилетнюю, заметь! — а потом благополучно бросает ее на произвол судьбы. Вместе с ребенком. Причем в то время, когда прослыть матерью-одиночкой считалось настоящим позором…
— Ты все врешь!
— Не вру. Моя мать была влюблена в этого подонка, — Кирилл нехорошо улыбнулся, — как кошка. И прощала все, даже предательство простила, как ни дико…
— Но…
— Она и сейчас его любит, представляешь? — Кирилл горько хмыкнул. — Колядин наплевал на нее, наплевал на ребенка, жил в Питере, напрочь не помня о ней или обо мне, и правильно — к чему забивать себе голову глупостями? А она… она пахала за троих мужиков, чтобы вырастить меня! Старела, работая на износ, мечтала о квартире в Питере и накопила-таки на нее, все для сыночка единственного старалась, и… — Кирилл скривился и словно выплюнул, — чтобы оказаться поближе к этому типу!
Василиса робко прошептала:
— С чего ты взял, что дядя Женя о вас не помнил?
— А он в это время делал карьеру. Обзавелся другой семьей, и уж твоя тетя Катя и его законные детки ни в чем не знали отказа, не сомневайся! Им не приходилось сидеть на макаронах или перловой каше на воде, у них все было, мой так называемый папенька вполне достойно зарабатывал…
— Хочешь сказать, что дядя Женя вам совсем не помогал?! — возмутилась Василиса.
— Угадала. Именно это и хочу сказать.
— Не может быть! Он знаешь какой щедрый!
— Догадываюсь. Позже, когда мы переехали в Питер, он, наверное, и моей матери кое-что подбрасывал с барского плеча. Иначе с чего бы ему — пусть изредка! — показываться в нашем доме и изображать любящего и заботливого папеньку…