Гриша криво усмехнулся.
Василиса строго посмотрела на него и закончила:
— Через год Ольга нашла Женю в институте и сообщила, что родила от него ребенка. Она выглядела испуганной и растерянной, Женя почувствовал себя виноватым и предложил помощь. Материальную, разумеется. И честно платил алименты на протяжении многих лет. А когда Ольга с Кириллом перебрались в Питер, он изредка и навещал сына. Он сочувствовал Ольге, считая, что искалечил ей жизнь, но любил только вас, тетя Катя.
Лера вдруг всхлипнула.
— Понятно, дядя Женя не решался раскрыть свою тайну. Боялся, что вы не простите его.
Гриша одним глотком допил остывший чай и пробормотал:
— Я бы тоже ни в жизнь не сознался…
Екатерина Васильевна молчала, но лицо ее не казалось больше мертвым, просто печальным.
— Ему всего семнадцать, — звонко напомнила тетке Василиса. — И не забывайте — это случилось единственный раз. В то время вы не были даже знакомы!
Лера молчаливо размазывала по щекам слезы.
Гриша хмуро сознался, что не повел бы себя так по-идиотски — какого черта? Эту глупую девчонку не насиловали, пусть бы сама выплывала, в конце концов — могла сделать аборт…
Лера ахнула и швырнула в брата чайную ложку. Гриша пригнулся и рассмеялся, отцовская история, на его взгляд, выглядела довольно забавно и даже глупо.
— И потом, с чего папа взял, что это именно его ребенок? — воскликнул он. — Девица переспала с ним, и что? Может, папа был первым, но не последним?
— Как тебе не стыдно?! — Лерины щеки запылали.
— Выходит, ма, мое воспитание хромает на обе ноги, — хмыкнул Гриша. — Или папа оказался последним романтиком?
— Это ты оказался последним болваном! — возмущенно прошипела Лера.
Екатерину Васильевну откровенность сына шокировала, но и она теперь смотрела на внезапное признание мужа другими глазами: они с Женей действительно познакомились на старших курсах, глупо ревновать к прошлому. Правда…
— Молчать столько лет… — пробормотала она.
— Он боялся вас потерять, — устало пояснила Василиса, — разве не понимаете…
— Мам, как ты можешь?! — Лера сердито высморкалась. — Папа, он… очень, очень хороший!
— А я что, спорю? — уже раздраженно буркнула Екатерина Васильевна.
И все рассмеялись.
Лежа в постели, Василиса счастливо улыбалась, представляя удивление Кирилла, когда они ввалятся семьей в палату.
Подумать только — пять человек сразу! С цветами, фруктами, банками и баночками, тетя Катя весь вечер что-то готовила, из кухни так вкусно пахло, слюнки текли…
Василиса весело фыркнула, вспоминая лицо тети Кати, когда она узнала, что старший Женин сын — тот самый Кирилл Рокотов, которому она почти месяц оплачивала отдельную палату.
Как же — защитник племянницы!
Тетя Катя тут же растаяла. Даже шепнула Василисе, что теперь не сомневается — Кирилл действительно Женин сын. И с новыми силами закрутилась у плиты.
Василиса прекрасно помнила: Кирилла оскорбляло, что отец так и не познакомил его с женой и детьми, и вот завтра…
Василиса взволнованно села в постели — как она могла забыть?! Ведь как раз завтра Кириллу впервые разрешили встать!
Утро выдалось странно тревожным. Погода не радовала, в открытую форточку ощутимо тянуло влажной прохладой.
Небо висело низкое, неприятно плоское, тяжелое. Тучи в глаза не бросались, просто притихший город затянула противная серая пелена.
В воздухе остро и свежо пахло озоном. Кирилл не мог дотронуться до волос, его ощутимо било током, от Финского залива шла гроза.
Далекие всполохи молний тревожили Кирилла, он с трудом заставлял себя улыбаться незваным посетителям. В конце концов, Колядины ни в чем не виноваты, они хотели как лучше…
Екатерина Васильевна расставляла в холодильнике и тумбочке принесенные лакомства и — Кирилл видел — с болезненным любопытством высматривала в его лице знакомые черты мужа.
Лера откровенно сияла. Кирилл ей всегда нравился, и девушка по-детски радовалась новому старшему брату. Она весело обещала познакомить Кирилла с подругами — «пусть завидуют».
Забавно, но Кириллу на секунду показалось, что совсем неплохо иметь младшую сестру, он никогда никого не опекал в своей жизни, как-то не приходилось.
Гриша держался сдержаннее всех, но смотрел доброжелательно. Кирилл чувствовал, сводный брат ничего не имел против него.
Отец смущенно жался к стене, стараясь не раздражать Кирилла и уже этим раздражая безумно.
Ну откуда, откуда у Колядина вечное чувство вины?!
Изредка Кирилл бросал короткие грозные взгляды на виновницу переполоха. Он ничуть не сомневался — именно Василиса заставила Колядина рассказать семье правду, сам отец никогда бы не решился, Кирилл достаточно хорошо его знал.
К досаде Кирилла, Василиса его злости будто не замечала. Уселась на подоконник и не столько смотрела на домочадцев и Кирилла, сколько на разбушевавшуюся грозу.
Над городом уже гремело так, что закладывало уши. Длинные ветвистые молнии безжалостно прошивали небосклон яркими неровными стежками. От Невы тянуло пронзительным холодом, деревья у старой беседки сгибало в дугу, пожелтевшие листья поземкой несло по все еще сухому асфальту…
Погода странно соответствовала внутреннему состоянию Кирилла. Он из последних сил держал себя в руках, хотя ему смертельно наскучили чужие и собственные реверансы.
Больше всего Кириллу хотелось остаться с ненормальной девчонкой наедине. И высказать ей все, что думал о привычке некоторых бесцеремонно совать нос не в свои дела.
Если честно, ему хотелось выставить Василису вон, раз и навсегда!
С детства Кирилла привлекала упорядоченная, размеренная жизнь, которую можно планировать и строить по собственному желанию. В ней не предусматривалось места порывам и глупым эмоциям.
Хватит с Кирилла маменьки с ее наивной любовью с первого взгляда!
Он вообще не нуждался в любви.
Все должно подчиняться расчету.
Даже чувства.
В то же самое время Кириллу — до боли остро! — хотелось заглянуть в мятежные глаза цвета расплавленного золота. И коснуться шелковистой щеки. И увидеть, как под тонкой нежной кожей на виске робко пульсирует голубая жилка. И вдохнуть, наконец, присущий только этой невозможной девчонке запах леса, солнца и лета…
Ну что, что Василиса так пристально высматривала за окном?!
Кирилл кротко беседовал с Екатериной Васильевной. Терпеливо улыбался Лере. Отвечал сводному брату спокойным твердым взглядом. И даже сочувственно кивал отцу — мол, да, он чувствует себя много лучше, швы уже практически не болят…
Кирилл вздохнул с облегчением, когда гости начали прощаться.
С еще большим облегчением понял — Василиса остается.
И тут же заскрипел зубами от злости: невозможная девчонка смотрела на него безмятежно, глаза ее счастливо сияли, она явно считала себя благодетельницей.
Еще бы — Кирилл в мгновение обзавелся целой толпой близких родственников! Теперь кроме матери у него — любящий папочка, его женушка, сводная сестра, братец…
Интересно, малышка и себя возомнила его родственницей? Или все-таки считает… гм-м-м… ну, они-то всяко не родня!
Кирилл дождался, когда за Лерой закроется дверь. Едва не сплюнул с досады, когда сводная сестрица снова заглянула в палату — забыла, видите ли, попрощаться — послать новоприобретенному брату воздушный поцелуй.
Наконец шаги в коридоре затихли. Кирилл, стараясь не морщиться, сел и неуверенно нашарил ногами шлепанцы. Вдруг показалось, что он не сможет сейчас встать, хоть лечащий врач и дал добро.
Потолок нехорошо качнуло, пол накренился. Кирилл стиснул зубы, он не терпел слабости ни в ком, а уж в себе — особенно.
Кирилл осторожно покосился на Василису: она по-прежнему смотрела в окно, хотя гроза потихоньку удалялась. Раскаты грома звучали глуше, да и молнии уже не слепили, ветвистые монстры сменились жалкими слабыми росчерками.
В его сторону Василиса и головы не повернула, будто не слышала скрипа кровати. Сидела на подоконнике, обняв колени, девичий профиль на фоне темного свинцового неба показался Кириллу особенно светлым, легкие кудряшки стояли вокруг головы солнечно ярким облачком, рыжая коса плавно стекала с подоконника, чуть недоставая пола.