А за окном очередная вспышка, растекшаяся рычащей песней по поднебесью. И голоса вокруг притихли, музыка стухла, моргнул свет в люстрах.
Рванул ворот рубашки. Ткань хрустнула в пальцах. Растер грудь, остервенело разгоняя огонь, жалящий, ворующий кислород.
— Руслан… — позвал профессор. — Руслан, ты в порядке?
Беспокойство в голосе старика немного отрезвило. Посмотрел на него: моложавое лицо с сеточкой морщин, убегающих к вискам, совсем молодые глаза, седые волосы стильно уложены, а его смокинг стоит как отцовский дом. Профессор Давыдов — мой наставник и просто человек, разглядевший в неумеющем читать и писать мальчишке талант.
— Все… — взял стакан, глотнул воды. — Все нормально.
— Ты совсем бледный, — а это уже его спутница, ровесница моей матери. А еще — известный коллекционер. Профессор говорил, что в ее личной коллекции оригиналы картин известных художников и даже некоторые экземпляры, давно считающиеся утраченными.
Буквально десять минут назад она заявила, что хочет купить мои картины, и предложила назвать свою цену.
— Я же сказал: все нормально, — ответил резко, а у самого демоны скулят внутри и огонь сжигает вены.
Что за дрянь?
— Извините, — поднялся, силой заставляя себя стоять ровно. Ерунда какая-то. — Но я вынужден вам отказать. Эти картины не продаются.
— Все в этом мире продается, — усмехнулась женщина, вкладывая в мои сцепленные пальцы свою визитку.
Она поднялась следом за мной, коснулась пальцев.
— Позвоните мне, как решитесь. Я готова заплатить любую цену, какую назовете.
И ушла, оставив за собой шлейф тонкого цитрусового аромата. Глянул на профессора, который уже не на шутку встревожился. Неужели так хреново выгляжу?
— Зачем ей картины? — спросил у профессора, опустившись обратно на стул, а у самого кости плавятся от боли. И все внутри рвется...куда?
— Ты талантливый художник, Руслан. Я тебе не раз говорил об этом.
Да, говорил. С десяти лет, когда пришел ко мне в палату, чтобы выяснить, я ли убил своего отца. Благодаря ему же замяли дело и меня не заперли в психушке до совершеннолетия. Он же опекал меня и потом. Сейчас я знал, что ему ежемесячно приходилось докладывать ментам о том, что я не опасен для общества. А тогда он просто учил меня всему, что я знаю и умею.
— Зачем ей именно эти картины?
Картины, на которых только моя Земляничка. Но профессор лишь пожал плечами.
— Кто она, Руслан? Та девочка, что на картинах.
И всегда оставался единственным человеком, который встанет на мою сторону, даже если я убью сотню человек.
— Она мое все, — ответил, не задумываясь. И боль врезалась хуком под ребра. Ксанка… — Простите, профессор, но мне надо…
— Береги ее, Руслан, — улыбнулся, пожав руку.
Я летел как ненормальный. Седьмой этаж, не дожидаясь лифт, перепрыгивая через ступеньки, послав нахрен нарастающую боль. Вдавил кнопку звонка. Еще и еще, пока не услышал треск прокручиваемого замка. Ладонью уперся в стену, глаза закрыл, успокаиваясь. Только...не отпускало. А когда на пороге появилась Ольга, жена Леньки Костромина с черной лентой в волосах, мир растерял краски.
— Руслан, проходи… — отступила вглубь квартиры, приглашая.
Качнул головой.
— Ксанка где?
И тут же поймал на себе непонимающий взгляд. Сжал кулак. Дурак. По привычке назвал Земляничку так, как только я и звал.
— Леся...Мне нужна Леся. Она дома?
Но требовательный голос ребенка нас перебил. Ольга рванула в комнату, а я вошел и замер в дверях кухни. На столе, перевитая траурной лентой, стояла фотография Леньки, брата моей Ксаны. И горящая свеча рядом.
— Когда? — спросил у вернувшейся Ольги. На руках она качала годовалого мальца. — Привет, Данюха, — улыбнулся мальчугану и отступил на шаг, ища опоры. Потому что тварь внутри сделала подсечку, ломая колени. Выдохнул, чувствуя, что еще немного и лицевые мышцы лопнут от напряжения. Данюха улыбался в ответ, своей непосредственностью помогая матери не утонуть в черном горе. А меня колотило так, словно внутри персональное цунами бушевало. Лишь нацепленная на рожу улыбка не позволяла вырваться наружу всему тому, что меня ломало.
— Через два дня похороны.
— А почему ты одна? — это действительно странно, потому что у Лени есть друзья. Настоящие, которые и в огонь, и в воду. И сейчас они должны быть рядом с безутешной вдовой, разве нет? Если только...Мотаю головой, отгоняя дрянные мысли, не давая им и шанса, иначе сдохну. — Где Игнат?
— Они не знают. Что, Данечка? — улыбнулась сыну, когда тот потянул за край черной ленты в ее волосах. — У Сережи сегодня свадьба, — говорила, позволяя сыну стянуть ленту. — Они все там...празднуют.
— А ты, значит, одна здесь, да?
Подыхаешь от боли один на один с горем. Херня какая-то.
— С Даней, — и снова улыбнулась, поцеловала макушку сына, занятого новой игрушкой. — Леся была, но умчалась куда-то. Нам когда позвонили, она и…
Дальше я не слушал.
Пока ловил частника, пока уговаривал его меня отвезти, меня рвало на куски, как будто внутрь засунули вулкан. И он оживал со скоростью одного раза в минуту, погребая под слоем огня и камня мое нутро. Снова и снова. И я почти не дышу, когда влетаю в ресторан в самый разгар танца молодоженов. Ищу взглядом Ксанку и не нахожу. Охранник останавливает у столиков с гостями.
— Рыжая девушка, двадцать лет, невысокая. Была? — выстреливаю вопросом. Охранник говорит что—то вроде, что он не запоминает, но когда я показываю фото — говорит, что такой не было.
Не было...это хорошо или нет? И если ее не было в ресторане, то где она? Выхожу на улицу под ливень. Задираю голову, подставляя лицо колким каплям и пытаюсь понять, где может быть моя Земляничка? Куда она могла пойти, уверенная, что все потеряла?
И напрашивается только один ответ, который мне нихрена не нравится.
— А ты чего не празднике? — мужик появился со стороны парковки. В кожаные, со шлемом на согнутой в локте руке. И это в такой дождь. Смертник, мать его.
— А ты? — спрашиваю на автомате, воскрешая в памяти все места, где мы были с Ксанкой вдвоем. И понимаю, что таких и нет почти. Херовая была идея играть в тайных любовников.
— А я друга привез хоронить, — его голос сипит, как после простуды.
У него лысый череп и расписанная шрамами рожа. Видок такой, словно он только что выбрался из преисподней.
— Друга, говоришь, привез хоронить?
Кивок.
— А тут ты что забыл?
— А тут мои друзья. Свадьбу гуляют, — усмехнулся точь-в-точь, как Ксанка. Похоже, я совсем рехнулся или…
— Руслан Огнев.
— Алекс Туманов.
Туманов, значит. Тот, что пропал без вести. Тот, на чьей невесте женился Эльф. Вот, значит, кем ты стал, брат Землянички. Ладно, хрен с тобой. Поверю в твой маскарад. Полагаю, у тебя есть на то причины.
Протянул Туманову руку, пожал.
— Я когда-то знал твоего друга, а сейчас сестру его вот ищу.
Туманов снял с руки шлем, протянул мне, следом ключи от своего байка.
— Есть одно место...
Она стояла на парапете, спрятав руки в карманы джинсов. Такая маленькая, словно птичка, ищущая пристанище от дождя. Промокшая, всклокоченная. И такая...моя. Сейчас, на самом краю моя как никогда до этого. Как никогда не будет после. Рыжие волосы, потемневшие от бьющих ей в спину капель, трепал ветер. А я стоял за ее спиной и молил своих демонов не сорваться с цепи, потому что боль рвала к чертям здравый смысл.
— Ксанка, — позвал, когда она раскинула руки, подставляя себя холодному дождю. Там, за чертой города розовела полоска встающего солнца, такая яркая и живая на фоне грозовых туч. А я смотрел в узкую спину той, что однажды вот таким дождем ворвалась в мою жизнь и не мог ее потерять. — Ты действительно этого хочешь, Ксанка?
Она дрогнула, покачнулась и я рванул к ней, схватил, стаскивая, прижимая к себе. Злясь на эту бестолковую идиотку. Ругая ее, встряхивая, как безвольную куклу. И вдруг понимая, что пошел бы следом за ней, потому что только с ней научился дышать и укрощать своих демонов без таблеток. Только с ней научился по—настоящему жить.
— Дура! Идиотка! Ты что творишь?! Я же...
— Его нет, — всхлипнула, цепляясь в мои плечи, царапая, захлебываясь дождем, затыкая мне рот своим отчаянием. — Женился, представляешь? — криво усмехнулась.