Рус замирает на пороге, присвистывает тихо, оценивая масштабы моей подготовки: шампанское, фрукты, парочка пледов на полу и много подушек.
— Вот…— становлюсь в центре самодельного лежбища, — решила сделать тебе сюрприз.
Расстегиваю пуговицы на платье, то соскальзывает вниз, обнажая. Да, сейчас я выгляжу совсем не так, как ещё год назад: появился небольшой животик и грудь сейчас не такая упругая, и белье красивое не успела надеть, и…
— Черт, — закусываю губу, чтобы не разреветься, когда на бюстгальтере расползаются мокрые пятна. — Забыла молоко сцедить, — при всех проблемах молока у меня было много и оно все пребывало, точно хватило бы и на шестерых, да и Славка ел много сейчас, словно нагонял за все месяцы. — Я сейчас...я… — хватаю платье, но сильные руки останавливают, когда я пытаюсь застегнуть пуговицы.
— Сашка…
— Я хотела...хотела сюрприз...чтобы все идеально...а тут...молоко это чертово. Я...прости...я все испортила.
— Глупая, — его ладони скользят по плечам, избавляя меня от платья, высвобождая налившуюся молоком грудь. Обнимают тяжёлые полушария, оглаживают. — Все идеально, — улыбается, глядя мне в глаза. — Ты идеальная. Совершенство.
Наклоняет голову, губами касается набухшего соска с выступившей каплей молока, втягивает. Волна дрожи прокатывается по телу, бьёт точным ударом между ног, воспламеняет. Ноги подкашиваются от удовольствия. Рус подхватывает на руки и аккуратно укладывает на теплый плед. Присасывается к второй груди и пьет...жадно, словно живую воду, пьет мое молоко. А я теряюсь в нем, в собственном желании и диком, неконтролируемом удовольствии, что накрывает теплой волной.
Я выплываю медленно, цепляясь за чернильные глаза, как за два маяка, ярких, жизненно необходимых. Как одинокий корабль, заплутавший в штормовом море.
— Ты вкусная, — облизывается. — Теперь я понимаю нашего сына. От такой вкусноты невозможно оторваться.
Он улыбается, а я краснею. И смущенная, пытаюсь спрятаться от его пристального взгляда, но он не даёт и шанса на побег.
— Я люблю тебя, моя глупая Земляничка. Тебя одну, сейчас и навсегда. Слышишь меня?
Киваю, и слезы всё-таки скатываются по вискам.
— Мы победили, Руслан, — шепчу я в ответ, зарывая пальцы в его черные с проседью волосы. — Врач сказал: Славка здоров. Наш сын здоров, слышишь?
Я смеюсь сквозь слезы, когда вижу счастье в черных омутах.
— Ну раз так, — выдыхает он, потершись носом о мою скулу, — тогда с тебя десерт, — заглядывает в мое удивлённое лицо, — каждую ночь.
Хочу возмутиться, но его губы накрывают мои. Целуют нежно, не торопясь, рассказывая, как он соскучился, как ему было непросто без меня и как сильно, до одури меня любит. И я отвечаю ему своим признанием и простым тихим: «Спасибо». За меня, за дочь и за сына. Без него никогда бы не было меня. Ничего бы не было.
— Уверен, — выдыхает Рус, оторвавшись от моих губ, — наш сын не будет жадничать.
И с тихим рыком накрывает ртом мою грудь. И я выгибаюсь ему навстречу, полностью растворяясь в нашем тихом, отвоеванном у всего мира счастье.